БС"Д
Войти
Чтобы войти, сначала зарегистрируйтесь.
Главная > История > Жизнь Бегина > Интервью с Йихиелем Кадишаем — многолетним личным помощником Менахема Бегина
Оглавление

Интервью с Йихиелем Кадишаем — многолетним личным помощником Менахема Бегина

— Представьтесь, пожалуйста.

— Я родился в 1923 году в Варшаве. Мне было 3 месяца, когда мои родители прибыли в Палестину вместе со мною.

— Когда вы познакомились с Менахемом Бегиным?

— Впервые я встретил его в конце 1942 года или в начале 1943-го. Он был солдатом польской, а я — солдатом английской армии. Мы сидели тогда в подвале этого здания (Мецудат Зеэв — здание ревизионистского центра в Тель-Авиве), которого тогда, собственно, еще не существовало, а был только подвал. В этом-то подвале мы, человек 20 солдат британской армии, все очень молодые люди, сидели и обсуждали ситуацию в стране и Восточной Европе. Тогда только начали поступать в Палестину первые сведения о происходящем там кошмаре. В разгар разговора в подвал зашел худой солдат в круглых очках без оправы, которые стали так модны лет 40 спустя. На гимнастерке у него был знак польской армии генерала Андерса. Он присел среди нас и через некоторое время получил право голоса. Говорил он на иврите, без акцента, как уроженец страны. Я не знал, кто это такой. Потом я спросил у ребят: «Кто это был?» — и они сказали, что до начала войны он был руководителем «Бейтара» в Польше и что звать его Менахем Бегин.

Второй раз я встретил его уже в 1948 году, когда вернулся в страну после окончания воинской службы в английской армии в Европе. (Два последних года я работал в качестве инструктора «Бейтара» в лагерях беженцев.)

Я прибыл на известном всем сегодня корабле под названием «Альталена» и услышал голос человека, который приказывал нам вернуться в открытое море, так как до рассвета мы не успеем выгрузить оружие на берег. Тогда я услышал Бегина во второй раз. С тех пор мы не виделись до того дня, как я начал пытаться выбить из правительства Бен-Гуриона денежные компенсации семьям погибших боевиков ЭЦЕЛ. Бегин тоже учавствовал в этом предприятии. Тогдашнее правительство отказывалось платить этим семьям из принципа. Бен-Гурион сказал тогда: «Эти люди не получат ни гроша, потому что они террористы и родственники террористов». Изредка мы виделись и общались с Бегиным. Но ежедневно общаться и работать с ним мы стали с января 1964 года, когда я был назначен на пост секретаря фракции Херут в кнессете.

— Как это случилось? Бегин сам выбрал вас?

— Я бы назвал все это стечением обстоятельств. Тогда неожиданно скончался первый секретарь фракции Дов Альперт, человек, который проделал путь из ортодоксальной общины Иерусалима до члена ЭЦЕЛ в 1945 году. Под Латруном он случайно встретился с доктором Бадером, который и назначил его секретарем фракции. Альперт скончался в конце 1963 года, после неудачной операции на сердце. У меня тогда было собственное дело, связанное с театром. В известном смысле это схожие места работы — театр и кнессет. В театре только меньше актеров.

— Вы были уже двумя взрослыми людьми тогда. Наверное, весьма сложно привыкнуть в этом возрасте к особенностям друг друга, сработаться?

— Все дело в том, что Бегин был человеком неприхотливым и очень удобным в общении. В принципе, любой человек мог сработаться с ним, любой. Он никогда не капризничал, не жаловался, не злословил. Например, когда машинистка делала ошибки в тексте, он исправлял их сам и не требовал перепечатки.

— Он просил перепечатывать свои тексты?

— Его почерк было невозможно прочитать, разобрать. Я считался специалистом в этой области, но тоже довольно часто не мог понять бегинские тексты. Вот поглядите, пример почерка Бегина, письмо, которое расскажет о его авторе лучше сотен моих рассказов о нем. Письмо датировано августом 1962 года.

«Дорогой Яков! Если тебе будет сложно прочитать мой почерк, обратись к секретарю фракции, потому что дело касается и его. Лидия, секретарь фракции Объединенной Трудовой партии, была уволена со своего поста из-за своих дружеских отношений с фракцией Херута. Я не помню, чтобы она хоть раз передала что-либо из происходящего у них нам. А святоши и праведники этой справедливейшей из организаций обвинили Лидию именно в этом. Но это их путь, так они понимают жизнь... Мы не оставляем наших друзей в беде, особенно когда все, что с ними происходит, происходит несправедливо. Даже если мы и не виноваты в том, что случилось с Лидией, мы не должны все-таки забывать об обстоятельствах ее увольнения. Косвенно — мы виновны в сложившейся ситуации. Буду краток. Я попрошу тебя использовать все наши возможности для того, чтобы найти этой даме подходящее место работы с соответствующей зарплатой. Возможно, в секретариате нашей фракции... Насколько я помню, ее зарплата составляла 250 лир в месяц. В любом случае мы просто обязаны позаботиться о судьбе этой женщины, которая ни в чем не провинилась перед своими работодателями. Никаких грехов у нее перед ними нет, и уж наверняка нет их у нее и перед нами. Твой Менахем».

Я поясню. Лидия не ненавидела нас. Ей намекнули, что она слишком много времени проводит в обществе этих «фашистов и террористов». Лидия была дружна с одним из наших секретарей. Все мы были в глазах ее начальников прокаженными. Однажды я сказал в радиоинтервью журналисту Якову Агмону, что мы уже и сами стали думать, что так оно и есть. Голда Меир, которая была министром иностранных дел, публично сказала, что «эти не переступят порога МИДа. Даже разносчик чая у нас не может быть их человеком». Выпускник университета, который хотел получить работу в МИДе, заполнял анкету, и если выяснялось, что его дед или отец состояли в рядах ЭЦЕЛ или Херута, то их немедленно исключали из рядов претендентов, как это было когда-то в Германии с евреями (прошу извинить меня за это сравнение). Единственной общественной организацией, куда нам удавалось как-то пробиться, был кнессет. Сначала нас было в парламенте немного, а потом с созданием блока ГАХАЛ (28 февраля 1965 года был подписан договор после коротких переговоров между движением Херут и Либерально-прогрессивной партией) число наших депутатов выросло прилично.

— Создание ГАХАЛ не было ошибкой?

— Если бы этот блок не был создан, то мы бы до сих пор были оппозицией. Хорошей, крепкой, но небольшой оппозицией с 17 мандатами, которые сохранялись у нас после четырех парламентских выборов. Мы были просто обязаны увеличить наше представительство в кнессете, и действительно, после объединения мы получили 27 мандатов во главе с Менахемом Бегиным.

— Этот блок, его создание были ознаменованы известной идеологической уступкой?

— Документ, который мы не смогли включить в программу нового блока в 1965 году, сохранял все наши принципиальные пункты. Звучало все это так: «Движение Херут продолжает верить в неоспоримое право еврейского народа на Страну Израиля». Тогда наши коллеги по блоку не согласились на включение этого документа в программу. В 1967 году, после Шестидневной войны, этот документ был включен в политическую программу блока.

— Бегина можно считать человеком компромисса?

— Он был склонен к компромиссу в очень многих моментах жизни, но только если компромисс не касался основ идеологии. Даже когда он уступал в чем-то, то делал это лишь из тактических соображений. Примеров тому очень много.

— Насколько он участвовал в так называемой повседневной жизни? Или он все же был над нею?

— Может быть, он и был над жизнью, но прекрасно все понимал и разбирался в происходящем. Моше Снэ как-то сказал мне, что я не знаю Бегина. Перед самой своей смертью Снэ пригласил меня на чай и сказал: «Йихиель, давай я покажу тебе, насколько ты не знаешь Бегина». И история, рассказанная мне Снэ, очень любопытна. Они вместе учились в Варшавском университете. В Варшаве тогда существовало несколько еврейских газет, и в большинстве из них на последних страницах печатались романы с продолжением, которые писали никому не известные авторы, в основном это были выходцы из местечек. Так вот, Бегин, по словам Снэ, очень походил по своей наивности, по незнанию реальной жизни на одного из этих так называемых писателей. Однажды такому автору понадобилось изобразить оргию в замке некоего властителя. И он написал, что шампанское лилось в тот вечер рекой, а икру ели ложками. Эти люди не то что никогда в жизни не пробовали икры и шампанского, они всего этого и не видели. Для них два куска сахара уже были икрой, какое шампанское? Но вот сидел такой вдохновенный дядя и писал про то, чего никогда не знал, чтобы у него был этот кусок сахара к чаю.

Я рассказал Снэ в ответ, что однажды Бегин встретился с неким американским поклонником ревизионизма и тот, очень богатый человек, спросил у обожаемого политика: «Что я могу для вас сделать, мистер Бегин? Как могу помочь вашему замечательному движению?» Бегин сказал ему: «Ну не знаю, выделите нам тысяч 5 долларов, мистер Н.» Тот на месте, пребывая в растерянности, выписал ему чек. Вы понимаете, Бегин сидит напротив миллионера, готового выдать ему любую сумму денег, — и просит у него 5 тысяч долларов, хотя вполне мог получить и миллионы, понимаете? Потому он был так похож на того местечкового автора романов для бедняков.

Но если быть совершенно объективным, то все это было верно по отношению к Бегину 40-50-х годов. В 81-м году, когда мы беседовали со Снэ, Бегин, глава правительства, уже совсем не был так наивен, как в начале своего пути.

— Для вас были неожиданностью результаты выборов 1977 года, господин Кадишай?

— Для меня — да, для Бегина — нет. Я не верил в победу тогда. Мы слишком многое пережили, чтобы я мог поверить в нее. Но Бегин не только верил, он знал наверняка, что эти выборы — его. Осторожничал с поздравлениями, правда, до самого последнего сообщения из избирательной комиссии.

— Мы приближаемся к уходу Бегина из политики. Почему? У вас есть объяснения этому?

— Смотрите, Бегин понимал только одно слово по отношению к тому, что делал, — это слово «совершенство». Вот такой пример. В 1965 году Бегину нанес визит в его полуторакомнатной квартире в центре Тель-Авива посол СССР в Израиле Чувахин. Говорили они по-английски. Потом я спросил Бегина: «Почему вы не говорили с ним по-русски? Вы же прекрасно знаете этот язык». Бегин ответил мне, что русский язык постоянно обновляется, и он не желает выглядеть в глазах посторонних как недостаточно владеющий их языком.

«Чувахин говорит и по-английски тоже, и его английский очень приличен», — сказал тогда Бегин. Понимаете, Бегин не хотел, чтобы Чувахин случайно услышал неправильно произнесенное им слово или поставленное ударение. Бегин никогда не говорил по-русски, но читал по-русски ежедневно. Находясь в подполье, он каждый день, вы не поверите, читал «Правду».

Французский язык Бегин знал тоже очень хорошо, но никогда не говорил. Каждый день он читал и парижский «Ле Монд». «Я не могу говорить на языке, простите меня Йихиель, который не знаю в совершенстве», — говорил он мне.

Когда у него брали интервью для парижского радио, то он сходил к своей сестре Рахели, которая была учительницей французского языка, и с ее помощью репетировал вслух фразы, которые должен был сказать. После этого он еще прослушивал эти слова, записанные на магнитофон, чтобы быть окончательно уверенным в их, так сказать, качестве. Во время передачи, оказывалось, что он все же недоволен. Тогда он извинялся и продолжал интервью на английском. Если Бегин что-либо делал, то все должно было быть выполнено им безупречно.

Он никогда не писал себе заранее речи, которые произносил в кнессете. Так, наброски, фразы, пункты, которых необходимо было коснуться. Все это записывалось на листке бумаги. Если ему необходимо было кого-нибудь процитировать, то я находил для него первоисточник. Цитируя ТАНАХ, Бегин проверял каждую запятую. То же касалось называемых им в речи цифр или статистических данных.

В 1982-1983 годах Бегин почувствовал, что ослаб, что он не на пике, как говорят, своих физических кондиций, что не может выполнять свою работу в качестве премьера совершенно. Например, ему нужно было встретиться с президентом Рейганом. Перед отлетом он позвал меня и сказал: «Йихиель, как я могу встречаться с ним в таком виде? Смотри, между шеей и воротником рубахи я могу просунуть руку. Я не могу представлять целый народ, государство, находясь в таком состоянии и виде».

Другой причины его ухода в отставку нет. Быть не может. Когда Бегин сказал на заседании правительства в начале сентября: «Я больше не могу», то он действительно подразумевал то, что говорил: не могу больше продолжать. Он не гневался, не был разочарован. Бегин считал, что больше не сможет достигнуть тех результатов, которых можно и нужно было достигнуть. Тогда он и объяснил мне, что «человек может ошибиться, но все равно обязан сделать все, что в его возможностях, пусть ограниченных, но максимальных, в данной ситуации. Так как я не могу достичь максимума, то я должен уйти».

Я был рядом с ним, когда умерла Ализа (его жена), и именно я сообщил ему эту весть. Я сказал ему, что уже дал приказание приготовить самолет к полету домой. Я спросил его: «Где приготовить место для могилы Ализы?» Он ответил: «Я ведь отдал тебе конверт с письмом на эту тему. Я написал в том письме, что прошу похоронить меня вместе с Ализой возле могил Файнштейна и Барзани1».

Его друг по подполью, иерусалимец Хаим Корфу, занимался в столице в это время похоронами Ализы, и, пока не нашли мест вблизи могил тех ребят, Бегин не мог успокоиться в тот вечерний час в вашингтонской гостинице перед отлетом домой в Иерусалим.

Таким был Бегин, и именно по этим причинам он вышел в отставку с поста главы правительства.

— Он никогда не жаловался вам на то, что опоздал с победой на выборах?

— Никогда. Может быть, и жаловался, но я не помню, чтобы мне. Такая есть история для вас. Через неделю после победы на выборах он вдруг сказал мне: «Взгляни на меня, Йихиель, я что, изменился за эту неделю, за последний месяц? Я выгляжу иначе? Говорю по-иному? Веду себя по-иному? Смотри, что значит статус. Все вдруг хотят меня видеть, приглашают на встречи, на лекции, на выступления. Что случилось?! Я же не изменился ничуть, говорю те же вещи, что и прежде. Вдруг все стали моими друзьями». Вы понимаете, он всего этого не понимал, так как действительно не изменился после выборов.

— Он действительно настолько обожал церемонии, торжества и приемы, как об этом говорят?

— Не стоит преувеличивать. Церемония была для него важна, но в меру, как говорится. Например, по поводу похорон он часто говорил, что не стоит устраивать памятных церемоний каждый год. Вполне хватит делать это раз в 10 лет. В Брест-Литовске когда-то местные мудрецы говорили, что не устраивают пышных церемоний вокруг смерти. Именно так он относился и к собственным похоронам. В завещании он просил, чтобы в последний путь его провожали только близкие и друзья. И все.

— Он оставил большое наследство?

— Если вы имеете в виду деньги — то ничего.

— По поводу дела Бегина в КГБ историк Михаил Хейфец утверждает, что Кремль получил информацию из допросов арестованного лидера польского «Бейтара» и что Сталин изменил свое отношение к Палестине после этого.

— Я принес Бегину эту статью из английского журнала «Кроссроуд» однажды утром. Он прочитал ее тут же в свойственной ему манере, как все, что он читал, — у него была фотографическая память. Он просматривал текст и запоминал его, 8 страниц — 3-4 минуты, и он знал его наизусть. После этого он вернул мне журнал и сказал на идиш только одно слово — преувеличение. Все это я рассказал Хейфецу. Но тот продолжал и после этого утверждать, что правота на его стороне.

— Хейфец утверждает, что большевики не знали в то время ничего о «Бейтаре», если согласиться с его версией, то Бегин спасся лишь потому, что был иностранцем...

— На той самой встрече с Чувахиным, о которой я рассказывал вам прежде, Бегин говорит мне: «Йихиель, налей, пожалуйста, послу водки». Чувахин отказался и попросил виски. Бегин, как я уже говорил, в этом не разбирался. Он не пил никогда. Они тогда говорили около часа. В конце, когда Чувахин уже начал прощаться, он сказал Бегину: «Что я могу сделать для вас, господин Бегин?»

Тогда у нас был хороший друг во Франции, которого звали Шломо Фридрих. Так вот, этот человек передал Бегину список, отпечатанный красным цветом, членов «Бейтара», находившихся в СССР и просивших от нас прислать им вызовы. Это все происходило в 1965 году.

В тех бумагах было листов 5, на каждом из них было напечатано около 20 имен. Всего около 100 имен, и их семьи соответственно. Считайте сами. Бегин хорошо знал этих людей. И когда он в раздумье сказал послу: «Вы знаете, господин Чувахин, у меня есть несколько друзей в вашей стране, и вообще знайте, что я тоже некоторое время жил у вас, в СССР...»

Чувахин прервал его и сказал, слегка улыбаясь: «Но не в лучших условиях, сэр». То есть, очевидно, он знал о Бегине тогда все. Или почти все. Так вот Бегин попросил Чувахина передать его сердечную просьбу посодействовать ему и отпустить этих людей с семьями в Израиль.

Посол кивнул, что да, но добавил, улыбаясь: «Имейте в виду, господин Бегин, эти люди не будут голосовать за вашу партию. Они выросли при коммунистическом строе и стали другими». Бегин ответил, что ему все равно, за кого они будут голосовать, лишь бы их отпустили в Израиль. Чувахин согласился. Через некоторое время эти люди начали приезжать к нам насовсем. Самое интересное, что в Риге и Вильнюсе тогда распространялись слухи о том, что у ревизионистов есть протекция у большевиков. Я эту историю рассказываю только для того, чтобы вы знали об этих фактах. Бегин пользовался авторитетом даже у этих людей. Они относились к нему с уважением.

— Израильское правительство было причастно к освобождению узников Сиона в СССР в 1979 году или основные действия были предприняты американцами?

— Это было совместное предприятие, скажем так. Хаим Ландау и Ицхак Шамир были людьми, организовывавшими эту деятельность под лозунгом «Отпусти народ мой!» («Шлах эт ами!»). Во всем мире помогали нам. На конгрессе в Брюсселе Бегин выступал дважды. Я помню, что раввин Меир Кахане также намеревался выступать, но ему никак не давали этого сделать. Бегин вмешался и добился разрешения на выступление Кахане.

— Как он относился к раввину Кахане?

— Его трудно было назвать поклонником Кахане — он ему не нравился. Люди Кахане вели себя хулигански по отношению ко всем израильским политикам, и, в частности, к Бегину тоже. Я помню, как в Хевроне во время открытия новой синагоги, построенной на пожертвования сэра Айзика Вольфсона, Кахане и его люди забросали Бегина и его свиту пакетами с грязью и вели себя как настоящие варвары.

— Рассказывают, что Аарон Барак (тогдашний юридический советник правительства, должность чрезвычайно важная в израильской политике) благодаря своей энергии и силе убеждения смог уговорить Бегина совершить то, что многие называют одним из самых больших просчетов в его политической карьере: признать «легитимными» права палестинского народа. Правда ли это, господин Кадишай?

— Нет, это неправда. Я присутствовал на всех встречах Аарона Барака и Бегина. Барак вел себя более чем лояльно по отношению к главе правительства. Дело в том, что Барак утверждал, что если уж есть права, то, конечно же, они должны быть признаны легитимными. Мы перевели для договора слова «арабы Израиля» как «пипл», которое в случае написания с большой буквы значит «народ». Если писать это слово с маленькой буквы, то это значит «люди». В продолжении было написано «и их права», то есть речь шла о людях, а не о народе. Так как эту версию повторяли десятки раз, то она как бы и стала единственно правильной. Но это просто неверно.

— Мы несколько отвлечемся от главной темы нашей беседы и поговорим о вещах с нею связанных. В каком статусе вы находились на борту «Альталены» в июне 1948 года, господин Кадишай?

— Я был ответствен за группу примерно из 300 девушек и парней, которые до этого находились в лагерях ЭЦЕЛ в Италии. Я обучал их военному делу на огромной пустой вилле вблизи Рима. Мы смогли устроить там даже стрельбище, так что подготовка была всесторонней. На «Альталене» находился Абраша Ставский, который за год до этого купил это судно, а летом 1948 года пришел на нем из Америки. Французы отдали нам тогда безвозмездно много новенького английского оружия, среди которого было 5 тысяч винтовок, 250 автоматов, 5 миллионов патронов — цифры по тем дням для нас невероятные. Бегин посвятил этой истории главу в своей книге «Восстание». Эта глава называлась «Братоубийственная война? Никогда!». Между прочим, никто еще ни разу не подверг сомнению ни одного слова из написанного Бегиным. Ни один факт, описанный этим человеком в его книгах, статьях, не был никем признан недостоверным. Когда вышла в свет книга воспоминаний Бегина «В белые ночи», известный израильский журналист Дан Маргалит написал рецензию, в которой говорилось, в частности, что несмотря на то, что книга написана в 1952 году, когда очень и очень многое о СССР не было известно, удивительна правдивая точность письма автора. Бегин не сделал из себя героя, несмотря на то что никто не смог бы опровергнуть в то время его слова. Он все описал так, как это было в той страшной жизни.


1 герои еврейского подполья. — От авт.

Добавление комментария
Поля, отмеченные * , заполнять обязательно
Подписать сообщение как


      Зарегистрироваться  Забыли пароль?
* Текст
 Показать подсказку по форматированию текста
  
Главная > История > Жизнь Бегина > Интервью с Йихиелем Кадишаем — многолетним личным помощником Менахема Бегина
  Замечания/предложения
по работе сайта


2024-03-29 06:44:43
// Powered by Migdal website kernel
Вебмастер живет по адресу webmaster@migdal.org.ua

Сайт создан и поддерживается Клубом Еврейского Студента
Международного Еврейского Общинного Центра «Мигдаль» .

Адрес: г. Одесса, ул. Малая Арнаутская, 46-а.
Тел.: (+38 048) 770-18-69, (+38 048) 770-18-61.

Председатель правления центра «Мигдаль»Кира Верховская .


Dr. NONA Jewniverse - Yiddish Shtetl Еженедельник "Секрет"