+27

История
Откуда во французе еврейская грусть?

Реувен Миллер

ОТКУДА В ФРАНЦУЗЕ ЕВРЕЙСКАЯ ГРУСТЬ?
(К 115-летию И.Г. Эренбурга)

Реувен МИЛЛЕР

От жажды умираю над ручьем.
Смеюсь сквозь слезы и тружусь, играя.
Куда бы ни пошел, везде мой дом,
Чужбина мне - страна моя родная.
Я знаю все, я ничего не знаю.
Мне из людей всего понятней тот,
Кто лебедицу вороном зовет.
Я сомневаюсь в явном, верю чуду.
Нагой, как червь, пышней я Всех господ.
Я всеми принят, изгнан отовсюду.

Впервые я прочитал эти полюбившиеся на всю жизнь стихи еще школьником, в конце 50-х, купив по случаю сборник статей-эссе И.Г.Эренбурга "Французские тетради". С романистом и публицистом Эренбургом я был уже неплохо знаком, неоднократно перечитывая полюбившуюся "Бурю" и яростную публицистику в сборнике "Люди хотят жить!".
В 1960-м году, как я понимаю, шла энергичная подготовка к 70-летию знаменитого литератора — поэта, прозаика, эссеиста, горячего журналиста и публициста, лауреата Сталинских премий как в области литературы, так и "за укрепление мира между народами"... В "Новом мире" пошли первые главы исповедальных мемуаров писателя - сериала "Люди, годы, жизнь" (вот какие сериалы были востребованы тогдашней образованной публикой!), издательство "Художественная литература" готовило шеститомник избранных произведений. Подписка сопровождалась выдачей первого тома, который приоткрыл нам лик неизвестной литературы 20-х годов... Мои сверстники зачитывались "Хулио Хуренито" и "Трестом Д.Е.". Культовость этих книг у студентов была сопоставима с восторгами от выпущенной годами четырьмя ранее дилогией про Остапа Бендера и - через десяток лет - великого булгаковского романа.
...Сегодня, разумеется, многое видится иначе. Например, так называемая "борьба за мир". Прописной банальностью стал факт, что это была одна из форм имперско-коммунистической советской экспансии, направленная на зомбирование левого полушария мозга Запада в нужном советской империи направлении, акцией, управлявшейся из Кремля и с Лубянки. И надо сказать, сыгранной довольно успешно, оценивая результаты из современности. Эренбург, безусловно, был одним из серьезнейших игроков в советской команде. Но только ли он? Кого только и как Кремлубянка не использовала в своих целях, особенно впоследствии, когда сменила управляющий пряник для фаворитов на кнут для диссидентов! Кстати сказать, и это изменение ее методов Эренбург испытал одним из первых, на хрущевском восьмимартовском погроме творческой интеллигенции 1963 г...
Мне, однако, любопытно, прежде всего другое — еврейское да израильское. Например, как бы Илья Григорьевич, скончавшийся через два с половиной месяца после великой победы Израиля в Шестидневной войне и не оставивший, похоже, никаких свидетельств своего отношения к этому событию, доживи он до наших дней и будь в физической форме, скажем, 50-х годов, как бы он относился к событиям вокруг нашей страны? На чьей стороне оказался бы он, с одной стороны, упорно отстаивавший "общечеловеческие ценности", а с другой - никогда не отрекавшийся от нашего народа и своего происхождения?
Увы, ответа не будет.
Даже зная его провидчества 1921 г. ("Хулио Хуренито") о развернувшемся десятки лет спустя кровавом всемирном джихаде, зерна которого разглядел он во взбудораженной большевистским переворотом "национально-освободительной борьбе" народов Востока и там же предсказанной Катастрофе европейского еврейства, зная эренбурговскую антиутопию "Трест Д.Е." 1929 г., повествующую о будущей гибели Европы, где, например, Франция, страна поголовных импотентов, погибает от нашествия завезенных из колоний черных гигантов секса, все равно невозможно спрогнозировать его отношение к событиям в еврейском мире и в нашей стране на стыке тысячелетий.
Нормальные люди естественным образом меняются в предлагаемых обстоятельствах. А некоторые - даже очень резко. И наблюдаем мы в последние десятилетия свободолюбцев, переполюсовавших свои воззрения, а то - и не раз, ошалевших от свалившейся на них иллюзорной автономности от власти, или, наоборот, от немыслимого прежде доступа к ее развратным прелестям, и имя им - легион. А Илья Григорьевич обладал редкой силы талантом приспособляемости и выживаемости... Если воспользоваться образами "Хуренито", то он ухитрялся быть и провидцем - Учителем Человечества, и автокарикатурой по имени Илья Эренбург, продававшей билетики в кассе борделя... Но нам ли судить его?
Могу лишь сказать, что из русских писателей еврейского происхождения той эпохи по концентрации актуального еврейского материала, еврейской ментальности в произведениях лишь И.Бабель, на мой взгляд, обходит Эренбурга. Разве что еще, быть может, В.Гроссман, в 40-50-х изолированный от читателя фактическим домашним арестом, мог бы с ним конкурировать.
Случаются парадоксы, недоступные пониманию простых смертных. Публикация мемуаров "Новым миром" прекратилась сразу после вышеупомянутого хрущевского погрома и возобновилась лишь незадолго до смерти писателя в "Науке и жизни" Р.Н.Аджубей, дочери опального к тому времени Никиты Сергеевича. В предисловии к новым главам Эренбург парировал комментаторов, критиковавших его за то, что большинство друзей, о которых он пишет в мемуарах, евреи. Что делать, писал он, в моей жизни чаще встречались евреи, чем австралийцы... (Привожу по памяти, но смысл именно такой).
Устойчивой идеей писателя, внеконъюнктурной и пронесенной через его долгую и калейдоскопическую жизнь, была идея единства мировой культуры, сплетенной из культур национальных.
Половину, наверно, сознательной жизни Эренбург провел во Франции, которую, не без основания называл своей второй родиной. И он немало сделал для открытия загерметизированному советскому читателю французской культуры, особенно близкой ему культуры ХХ века, со многими творцами которой он дружил. Вместе с тем он писал и о французской классике - как о сравнительно недавнем Стендале, так и о средневековых авторах: Дю Белле, Вийоне. В начале 60-х вышел сборник Вийона, где часть переводов принадлежала Эренбургу, а часть — Феликсу Мендельсону (1926-13.01.2002, Израиль). Мне запомнилось, что переводы Эренбурга и Мендельсона отличались тональностью. Слова Мендельсона казались по-европейски жесткими, а у Эренбурга же я слышал привычные с детства интонации речи моих домашних.
Интернет, хотя бы частично, позволил мне проверить эти давние ощущения. В сети удалось разыскать и оригиналы Вийона на французском, и переводы И.Эренбурга, Ф.Мендельсона, О.Мандельштама, других переводчиков, включая современные, датированные 2004 годом...
Вийон пришел к русскоязычному читателю лет сто назад, в эпоху "серебряного века" русской поэзии. Первопроходцами переводов были С.Пинус, В.Брюсов, Н.Гумилев и И.Эренбург, издавший первые переводы в 1916 г. Из более поздних работ литературоведы выделяют также переводы Вс.Рождественского и упомянутого Ф.Мендельсона, сотрудничавшего с Эренбургом, особенно при подготовке второго издания их совместного вийоновского сборника (1969 г.), ставшего для Эренбурга посмертным.
Пик моих познаний во французском языке пришелся на годы студенчества. И мне представлялось, что язык вийоновских стихов XV века окажется для меня непостижимым. Но оказалось, что, за исключением стихов, написанных на тогдашнем разбойничьем "арго", язык Вийона гораздо ближе к хрестоматийному языку советских школьных учебников, чем к языку газеты "Юманите", из которой мы переводили в университете!... И вот, я сопоставил, как смог, те из стихотворений, которые нашел во французском оригинале и в переводах и Эренбурга, и Мендельсона, и Мандельштама. Что могу сказать?
Если судить о переводе по его степени конгениальности оригиналу, то Мандельштам, Поэт милостью Божьей, что признавал и Эренбург, относивший самого себя к литераторам средним, исхитрился, оперируя многоударным длиннословным русским языком, сохранить силлабику французского стиха, его музыку, короткие вийоновские слова, фразы и строки. И очень-очень близко к авторскому тексту. Высший класс перевода!
Великолепно воспроизведены музыка стихов, французская силлаботоника и у Мендельсона, хотя текст им нередко передается достаточно вольно.
Но Вийон, воссозданный ими, показался мне сухим и скучноватым. Впрочем, и собственные стихи Мандельштама так же не резонируют в моей душе. Великий поэт, но не мой, ничего не могу поделать...
Меня заинтересовало наблюдение современного исследователя творчества Вийона Г.К.Косикова в статьях "О литературной судьбе Вийона" и "Франсуа Вийон":
"Эренбургу удалось ввести Вийона в орбиту русской культуры как живое поэтическое явление. Переводы... могут считаться классическими. Однако в целом у Эренбурга прозвучали не только не свойственные Вийону интонации трагической искренности, но и вовсе уж чуждые ему нотки чувствительности (в том числе и религиозной) и даже слезливости..."
"...В этом смысле Вийон не только не предвосхищает тех лириков XIX - XX вв., с которыми его так часто сравнивают, но является их прямой противоположностью (в том числе и вышеупомянутых переводчиков, надо полагать? - Р.М.).. В отличие от них, Вийон совершенно не знает рефлексии, не умеет всматриваться в себя, перебирать собственные переживания и наслаждаться страданиями, чтобы затем ласкать ими "чужие души"; короче, Вийону чужда всякая эстетизация своей личности, превращение ее в предмет рассматривания, любования или недовольства. Ни в каком смысле Вийон не "воспевает" себя. Он весь поглощен внешним миром и своими - нелегкими - отношениями с ним, но отнюдь не самосозерцанием".
Эти выводы сделаны автором, в отличие от меня, специалистом, после текстологического анализа оригиналов и переводов, и остается лишь согласиться с ним, анализ убедителен. Как же объяснить тогда "нотки чувствительности (в том числе и религиозной) и даже слезливости", рефлексию, перемывание собственных переживаний, эстетизацию, нередко эпатажную, своей личности у эренбурговского Вийона?
Полагаю, образно говоря, что юный неприкаянный эмигрант-поэт, прячущийся под эпатажной личиной бордельного кассира Ильи Эренбурга, наткнулся в развалах антиквариата на берегу Сены в Латинском квартале на личину поэта-разбойника Вийона, и она стала другой его маской, не менее эпатажной... Но и из-под нее упрямо выступали черты русского поэта, еврея Ильи Эренбурга, которому ничто еврейское не чуждо.
Ярчайший пример - "Баллада поэтического состязания в Блуа", с цитирования которой я начал статью.
Вдумайтесь в смысл эренбурговского рефрена "Я всеми принят, изгнан отовсюду". Или, тем более: "Куда бы ни пошел, везде мой дом, / Чужбина мне - страна моя родная". Откуда это? Из кочевой судьбы человека по имени Илья Эренбург или, шире, из кочевой жизни-судьбы нашего народа в двухтысячелетнем изгнании?
Прочтем же "Балладу поэтического состязания в Блуа" до конца:

Я скуп и расточителен во всем.
Я жду и ничего не ожидаю.
Я нищ, и я кичусь своим добром.
Трещит мороз - я вижу розы мая.
Долина слез мне радостнее рая.
Зажгут костер - и дрожь меня берет,
Мне сердце отогреет только лед.
Запомню шутку я и вдруг забуду,
Кому презренье, а кому почет.
Я всеми принят, изгнан отовсюду.

Не вижу я, кто бродит под окном,
Но звезды в небе ясно различаю.
Я ночью бодр, а сплю я только днем.
Я по земле с опаскою ступаю,
Не вехам, а туману доверяю.
Глухой меня услышит и поймет.
Я знаю, что полыни горше мед.
Но как понять, где правда, где причуда?
И сколько истин? Потерял им счет.
Я всеми принят, изгнан отовсюду.

Не знаю, что длиннее - час иль год,
Ручей иль море переходят вброд?
Из рая я уйду, в аду побуду.
Отчаянье мне веру придает.
Я всеми принят, изгнан отовсюду.

Здесь ведь что ни фраза, что ни строка — все о нас, о нашем национальном характере...
Кто, как не мы, евреи вообще и израильтяне в частности, скупы по мелочам на базаре и легкомысленно расточительны в большом, главном, именуемом Эрец-Исраэль?
А эта черта - ждать чего-то далекого и неясного, не ожидая ничего в ближайшем, сомневаясь в явном и веря чуду, - чья она?
А как вам это: "Я по земле с опаскою ступаю, / Не вехам, а туману доверяю. / Глухой меня услышит и поймет"? Особенно во время обострения террористической "национально-освободительной борьбы" наших "партнэров".
Или вот: "Не знаю, что длиннее - час иль год, / Ручей иль море переходят вброд?" Узнаете мучения мыслителей, пытающихся рационально объяснить Тору: Сотворение мира, чудо Исхода?
А это, очень для нас характерное: "Отчаянье мне веру придает"?
"Трещит мороз - я вижу розы мая" - это где-то в галуте, на Севере. Песах, завершение чтения Агады: "В будущем году — в отстроенном Иерусалиме!"...
И - "Долина слез мне радостнее рая" - где долина, подле Стены плача?
"Зажгут костер - и дрожь меня берет" - память об Инквизиции?
Вот уж действительно поэзия еврейской души...
Даже про нас, мельников, не забыто: "Я ночью бодр, а сплю я только днем"!
Можно было бы скрупулезно и доказательно, цитируя построчно, показать, что перевод далек от подстрочника, что баллада, написанная Вийоном как экзерсис, продолжающий предложенную заданием конкурса парадоксальную первую строчку, перелопачена, перетасована и перелицована Эренбургом. Только вот нужны ли эти филологические изыски? По-моему, важно, что перед нами не перевод, а переложение "по мотивам", самостоятельное произведение, получившее смысл философский, в отличие от оригинала, лишь эпатажно-остроумного.
А вот еще один совершенно еврейский сюжет. "Баллада и молитва", как бы пародируя аннотации к недельной главе Торы, начинается у эренбурговского Вийона со слов:

Ты много потрудился Ной,
Лозу нас научил сажать,
При сыновьях лежал хмельной.
А Лот, отведав кружек пять,
Не мог понять, кто дочь, кто мать...

В оригинале сказано примерно так: "Отец Ной, который выращивал виноград, / И вы, Лот, поглотивший / Такую дозу любовного напитка, что обрюхатили / Своих дочерей, которых вы поимели...".
Эренбург, как видим, вводит упоминание о сыновьях Ноя, отсутствующее у Вийона и, целомудреннее, нежели в оригинале, следуя ханжистой русской традиции, лишь намекает на лотов инцест. Век назад библейские истории были известны каждому ребенку, и достаточно было намеков. Зато в воинственно-атеистические 60-е эти начальные строчки баллады пробуждали интерес к библейским сказаниям: кто же они такие, эти Ной и Лот?
Пародийный двойник Эренбурга, тот самый кассир, рассказчик "Хулио Хуренито", в одном из монологов цитирует Книгу Коэлет (Екклесиаст): "...как сказал мой прапрапрадед, умник Соломон: "Время собирать камни и время их бросать". И вот - переложение стихов из вийоновского "Большого завещания", в которых слышится пришедший из тысячелетий голос царя Соломона, его горькие размышления об итогах жизни:

Я знаю, что вельможа и бродяга,
Святой отец и пьяница поэт,
Безумец и мудрец, познавший благо
И вечной истины спокойный свет,
И щеголь, что как кукла разодет,
И дамы - нет красивее, поверьте,
Будь в ценных жемчугах они иль нет,
Никто из них не скроется от смерти.

Остается лишь добавить в рифму соломоново: "Все суета и суета сует".
А вот из насмешливой "Баллады истин наизнанку", совсем горячее, подходящее для политического театра абсурда:

Лентяй один не знает лени,
На помощь только враг придет,
И постоянство лишь в измене.
Кто крепко спит, тот стережет,
Дурак нам истину несет,
Труды для нас - одна забава,
Всего на свете горше мед,
И лишь влюбленный мыслит здраво.

Многогранный литератор Илья Эренбург прожил долгую, растянувшуюся почти на шесть десятков лет, творческую жизнь, да и человеческую не малую по тем временам — 76 лет. Энергия до последних лет бурлила в этом человеке. Из далекого детства всплывает воспоминание о дружеском шарже крокодильцев к его 60-летию: "Илья Лохматый" с трубкой в зубах и авторучкой наперевес. Кто нарисовал? Бор.Ефимов, Кукрыниксы? И стишок (чей?) "...Ему, товарищи, сейчас, не шестьдесят, а трижды двадцать!".
Но эта энергия, порою бешеная, как в его военных корреспонденциях, никогда не затеняла характерную, быть может, галутную еврейскую грусть, еврейский скепсис. И даже прожив всего лишь чуть больше первых двадцати, он вложил в уста созданного им Вийона вовсе не юношеское, а, видимо, накопленное исторической, генетической еврейской памятью:

Я знаю летопись далеких лет,
Я знаю, сколько крох в сухой краюхе,
Я знаю, что у принца на обед,
Я знаю - богачи в тепле и в сухе,
Я знаю, что они бывают глухи,
Я знаю - нет им дела до тебя,
Я знаю все затрещины, все плюхи,
Я знаю все, но только не себя.

В одной из глав "Хуренито" Эренбург говорит устами Учителя:
"...Наш еврей остался в одиночестве. Можно уничтожить все гетто, стереть все "черты оседлости", срыть все границы, но ничем не заполнить этих пяти аршин, отделяющих вас от него... Евреи пришли - и сразу в стенку бух! "Почему так устроено?"...
...Но как не любить мне этого заступа в тысячелетней руке? Им роют могилы, но не им ли перекапывают поле? Прольется еврейская кровь, будут аплодировать приглашенные гости, но по древним нашептываниям она горше отравит землю. Великое лекарство мира!
И, подойдя ко мне, Учитель поцеловал меня в лоб".
27 января - 115 лет лет со дня рождения русского литератора еврейских кровей, еврея по духу, Ильи Григорьевича Эренбурга. В этом же году его воплощению под ником Франсуа Вийон стукнет 90.

Иерусалим. Январь 2006.

«Еврейский камертон» 25.01.06 г.

Источник: «Еврейский камертон» (Приложение к газете «Новости недели», Израиль)

Добавить комментарий

Добавление комментария

Поля, отмеченные * , заполнять обязательно * Подписать сообщение как  Имя  без пароля (гостевой вход)  Ник  Пароль  Войти?        Зарегистрироваться  Забыли пароль? * Текст  Показать подсказку по форматированию текста