Каждый раз, когда в ночном небе Лос-Анджелеса восходит полная луна, Сеня невольно вспоминает землетрясение, случившееся шестнадцать лет назад. По сообщениям в теленовостях, его сила в эпицентре составляла почти семь баллов по шкале Рихтера. Ого! Вот и я говорю – однако... Как человек везучий на всякого рода происшествия, он оказался не где-нибудь сбоку припеку, а в самом, что ни на есть, эпицентре. Ну, а куда же еще судьба поместит того, кто так настойчиво и неосмотрительно восхищался потрясающим климатом южной Калифорнии? Видать, в раю долго не задерживаются... Хотя, по мнению самого Сени, он оказался в эпицентре вовсе неспроста.
В ту памятную ночь тоже светила полная луна. Ее сумеречный блеск, почти незаметный в ярко освещенном городе, окрасил все вокруг синевато-белыми бликами уже буквально через минуту после первых подземных толчков. Мгновенно погасли уличные фонари, и в наступившей полутьме лишь слышался какой-то апокалиптический подземный гул да звон бьющихся оконных стекол. Когда этот звон внезапно разрезает тишину, сразу осознаешь, что происходит непоправимое.
Тряхануло изрядно. Сон прошел моментально и сразу заработал инстинкт самосохранения. Это первобытное чувство, сводящее на нет систему ценностей цивилизованного человека, как-то разом перечеркнуло все Сенины недавние заботы. И стало ему вдруг совсем не важно, богатый он или бедный, фартовый или неудачник. Как любой житель Калифорнии, Сеня с первого дня пребывания в Золотом штате зарубил себе на носу, что дверной проем – самое безопасное место в доме, и когда начинает содрагаться земля, шансов уцелеть там больше всего.
Пока он спасался, опершись руками о косяк, его жену Лялю безжалостно подкидывало в постели. Да так страшно, что она даже не пыталась изловчиться и спрыгнуть с кровати. Перепуганная до смерти, она истошно вопила. Впрочем, Лялю все равно никто не слышал: ни муж, ни переполошенные соседи. Двухэтажное здание, слепленное из дощечек и обмазанное поверх штукатуркой, тарахтело, как фанерный чемодан времен постройки Беломорканала, методично считающий боками ступени крутой лестницы.
Среди этого вселенского хаоса Сеню не покидала одна жуткая мысль… Он изо всех сил стиснул руками хлипкий простенок, вибрировавший, как дешевый массажер, а мозги продолжала сверлить эта, невесть откуда взявшаяся, мысль.
Больше Сенино сознание не занимало ничего. Он даже забыл о Ляле. Совесть джентльмена и дамского защитника его нисколько не мучила. Мистический страх парализовал Сенину волю, и лишь потом он сообразил, что и кто были тому причиной. Вспомнил и понял...
Знаете ли вы, уважаемый читатель, что значит для женщины хорошая сумка? Это не просто небольшое вместилище, куда впопыхах кидаются помада, пудреница, мобильный телефон и прочие необходимые принадлежности. Хорошая сумка – это отлично узнаваемый товарный знак высокого социального уровня, свидетельство жизненного успеха. Наверное, сумка для женщины – то же самое, что для мужчины дорогие часы. Непременно швейцарские и обязательно солидной фирмы. «Брегет» или, скажем, «Патек Филипп»... Только представив себе подобные механизмы, доступные далеко не каждому, мужчина сможет до конца понять значение дорогой сумки для женщины. Эти вещи – как некая униформа преуспевающего человека. С хорошей сумкой женщина раскрепощена, уверена в себе и в высокой оценке окружающих. Да и как иначе могут смотреть на обладательницу чуть ли не произведения искусства, в котором заключены стиль, безупречный вкус и все то, что делает женщину женщиной?
Ляля не представляла собой исключения, и если в ее гардеробе могло присутствовать шмотье весьма сомнительного качества, то сумки она предпочитала только первоклассные. Свой «Луи Виттон» ей посчастливилось приобрести на Родео-Драйв – улице, где делают покупки люди самого разного достатка. Конечно же, не бедняки или скряги. Родео-Драйв – это вам не Привозная в Одессе. Хотя, сказать по совести, на Родео-Драйв сорят деньгами не только нувориши, у которых свербит в заднице от желания выпендриться перед знакомыми. Нормальные богатеи тоже не прочь сэкономить.
Конечно, в фирменном магазине в Беверли-Хиллз вам предложат коллекцию последних моделей. Однако к советской эмигрантке, прожившей в Лос-Анджелесе всего лишь год, этот факт имеет самое что ни на есть косвенное отношение. Тем более, к той, которая рентует паршивую квартиру в недорогом районе, и которую возит муж на задрипанной машине...
Сеня поехал на Родео-Драйв, как на заклание, испытывая тихий ужас от Лялиных намерений выложить громадную по его меркам сумму. Как он полагал, за обыкновенную сумку, сшитую даже из натуральной кожи, заплатить подобную цену было безумием. Впрочем, ему было и чем гордиться: его жена знала абсолютно точно, за чем ее туда привезли. С уверенностью придирчивого покупателя она перебрала почти весь имеющийся на полках товар и выбрала самый элегантный экземпляр. Даже у продавщицы в глазах проскользнуло невольное уважение, когда она упаковывала Ляле не традиционную бесформенную торбу с характерной монограммой «LV», а небольшой аккуратный желтый «ридикюль». Причем не пронзительного канареечного цвета, а деликатного, с благородным оттенком заварного крема. Но самое главное состояло в том, что на изделии напрочь отсутствовал узнаваемый логотип! Его Ляля обнаружила только на пряжке и то – хорошо приглядевшись. Это был тот самый уникальный случай, когда фасон и цвет сумки красноречиво говорили сами за себя. Подобное не подделывают на подпольных фабриках и не продают массовыми партиями.
Сумка Ляле требовалась, как птице воздух. То, что ложка хороша к обеду – факт общепризнанный и неоспоримый, но если она у тебя получше, чем у сотрапезников, то и обед будет намного вкуснее. Через неделю у Лялиной подруги намечалось празднование дня рождения – событие само по себе не очень значительное, но в некотором смысле, безусловно, важное. Ляля даже представить себе не могла, что придет на банкет без соответствующей экипировки. То есть, заявиться в «русскую» компанию с сумкой позапрошлого сезона означало элементарно плюнуть себе в душу. Среди приглашенных Ляля с Сеней были самыми «свежими». Все остальные, по сравнению с ними, уже считались долгожителями – иные три года в Америке, а кто и подольше. Понятно, что у них совсем другие финансовые возможности... Однако чувствовать себя нищенкой среди расфуфыренных и разодетых женщин Ляле совершенно не хотелось. Сумка могла стать именно тем заметным аксессуаром, с помощью которого она собиралась утереть всем нос. Мол, вы тягайтесь друг с другом, у кого тряпье из даунтауна1 лучше, а я вам всем не ровня.
Вообще-то, Ляля никогда раньше особым высокомерием не отличалась, но время от времени у нее стали проявляться замашки, уж очень напоминавшие характер ее норовистой мамаши. Чего-чего, а этого Сеня не мог не заметить. Циля Марковна была та еще штучка, а замечания, отпускаемые ею по любым поводам, стали в семье легендарными.
Особенно Сене врезалась в память реплика, которой она одарила его буквально на следующий день после свадьбы. В советское время почти все молодожены делили кров с родителями, а уж в Одессе на Молдаванке... Естественно, причины общежития заключались вовсе не в великой сыновней или дочерней привязанности к отчему дому, а являлись следствием жилищного дефицита. Молодому человеку было проще и необременительнее остаться холостяком до седых волос, чем прыгнуть выше головы и привести жену в собственную квартиру. Вот и получалось, что рыпнуться от мамы и папы удавалось только тем немногочисленным везунчикам, чьи родители могли обеспечить своему чаду удовольствие ощущать себя самостоятельным. Какими путями? А разными... То ли посредством нужных связей, то ли с помощью немеряных денег, то ли используя то и другое одновременно.
К сожалению, к подобным баловням судьбы Сеня не относился, и ему предстояло вить семейное гнездо под крылом у тещи. Благо, принадлежавшая ей жилплощадь и метраж позволяли домочадцам не чувствовать себя пауками в банке. Оно ведь как? Начинается с сущей ерунды – и пошло-поехало...
Разменивать трехкомнатную квартиру на Степовой Циля Марковна категорически отказалась, но милостиво уступила отдельную комнату молодым. Сама перебралась в проходную, правда, с неизбежными комментариями. И то слава Б-гу.
Впрочем, великодушие потенциальной будущей бабушки отнюдь не помешало Циле Марковне при первом удобном случае поставить Сеню на место. Да и как не подчеркнуть, кто в доме хозяин? Когда после первой брачной ночи заспанный Сеня появился на кухне, теща уже там суетилась, и ему ничего не оставалось, как смущенно ее поприветствовать:
– Доброе утро, мама...
В то время такое обращение к теще и непременно «на Вы» было в порядке вещей. И невестка обычно называла свекровь мамой. А как иначе? Ну, не по имени и отчеству же, как в трудовом коллективе? Назвать мамой родительницу жены или мужа язык, небось, не отсохнет, а традиции соблюдены, да и человеку приятно... Однако у Цили, как Сеня про себя стал звать тещу, по-видимому, существовало собственное мнение на этот счет. Стоило ей услышать слова новоиспеченного законного зятька, как она, усмехнувшись, с едва заметной издевкой заметила:
– Уж не думаешь ли, милый, что если ты переспал с моей дочкой, так я уже тебе стала мамой?
– Вот инфекция, – отметил беззлобно про себя Сеня, и тут же понял, что его вторая мамаша не лишена чувства юмора и здорового сарказма. В общем, постановка вопроса ему даже понравилась. Циля чем-то напоминала его бабушку с папиной стороны, та за словом в карман не лезла.
Проживание в одной квартире с тещей и совместное ведение хозяйства Сене особого беспокойства не доставляло. Характером он обладал мирным, да и Циля практически не вмешивалась в дела молодой семьи, а, будучи молодящейся особой, больше уделяла внимания собственной персоне. Какие уж там конфликты, когда каждый занят собой? Впрочем, вольно или невольно, Сене все же приходилось наблюдать некоторые особенности ее натуры, но его пока не смущал тот гипотетический факт, что Ляля вполне может их с возрастом унаследовать.
Если в период жениховства он мог лишь догадываться о том, с кем ему суждено породниться, то теперь от него уже никто и ничего не скрывал: Циля, в принципе, была неплохой бабой, но уж очень завистливой. Если зависть охватывала ее душу, то там оставались только уголья да головешки. Так, завидев на ком-нибудь лучшее платье или кофточку, Циля подолгу пребывала в дурном настроении, срывая злость на подвернувшихся под руку дочке или зяте.
Слава Б-гу, в Одессе женщины не страдали отсутствием выбора где одеться. Торгсин, сертификатный магазин, не говоря уже о полной демократичности «Толчка». Были бы деньги. А они у Цили водились. Даром, что вдова. На «Толчок» она ездила, как на работу, и привыкла к первенству среди подруг. Чье-то нескромное желание переплюнуть ее статус законодательницы мод настолько портило Циле кровь, что, казалось, дай ей в руки ножницы, она с наслаждением искромсает наряд соперницы.
Вот и Ляля с годами стала чем-то поразительно напоминать мать. Наверное, в какой-то мере этому процессу способствовала эмиграция и неизбежный стресс. В ослабленном организме болезнь всегда прогрессирует быстрее. Поначалу Сеня не обращал внимания на то, что в его жене просыпаются тещины инстинкты. Да и не до того было, чтобы анализировать, насколько далеко или близко яблочко падает от дерева, на котором созрело. Сразу после приезда в Америку навалилось столько проблем, что было не до таких пустяков. Да и стоило ли о них думать вообще? Булатный клинок не перековать, а взрослого человека уже не переделать...
Общаться на первых порах в Лос-Анджелесе Сене пришлось исключительно с Лялиными приятелями.
Откровенно говоря, эти нечастые встречи его совершенно не вдохновляли на последующие, и в гости к малознакомым людям он ходил лишь по Лялиному принуждению. Сюда же, в Калифорнию, но только раньше, перебралась ее одесская подруга. К ней-то и предстояло отправиться на день рождения.
О походе в ресторан Ляля была оповещена чуть ли не за месяц, а когда она заикнулась Сене о новой сумке, тот как-то не придал особого значения ее капризу. Сто долларов больше, сто долларов меньше… Дыру в семейном бюджете эти гроши все равно не сделают. Но когда Ляля приоткрыла Сене глаза на то, сколько собирается потратить на обновку, он, мягко говоря, испытал шок.
– Лялечка, ты это серьезно?
– Вполне, – заявила она решительно. Очевидно, его жена имела твердые намерения и не собиралась отступать от задуманного.
– Сенечка, имею я право выбирать сама, что носить?
– Да, золотце. Но, – Сеня запнулся, растерявшись, – мне кажется, что такую сумму мы смогли бы употребить с большим проком.
– Послушай, жизнь проходит. Чего ждать? – перебила Ляля слегка раздраженно. – Когда я буду старухой, такая вещь мне уже не понадобится. И потом, я тоже зарабатываю и вовсе не клянчу денег из твоего кармана...
Сеня предпочел промолчать. «Да уж, ты зарабатываешь... На туалетную бумагу едва хватает…» – подумал он, но не стал распространяться дальше, полагая, что спорить с женщиной по поводу ее трат – занятие бесполезное.
В ресторан Ляля пожаловала как королева. Специально с опозданием, чтобы все сидящие за столом обратили на нее должное внимание. Небрежно сверкнула шикарной сумкой и нарочито немного замешкалась, вынимая оттуда конверт. Только уж затем картинно расцеловала именинницу, перекладывая из руки в руку свой роскошный «ридикюль». Пока хозяйка банкета их рассаживала, Ляля искоса наблюдала, какое впечатление произвела ее сумка на окружающих женщин. В том, что каждая из них невольно прикинула про себя стоимость эксклюзивного аксессуара, Ляля не сомневалась. Да она бы и сама не осталась безучастной к столь очевидному свидетельству чьего-то процветания.
Первые полчаса ощущение триумфа не покидало Лялю, она ликовала. Философия, которой Ляля придерживалась, создавая свой имидж, работала безотказно. Надев доставшиеся в наследство от мамы кольца и серьги с крупными брилиантами дореволюционной огранки и прихватив сумку ценой более тысячи долларов, она могла позволить себе появиться где угодно, хоть в рубище. Правда, иногда случались осечки, и именно такая, к несчастью, произошла сейчас.
В какой-то момент Ляля заметила на спинке соседнего стула чужую сумку. Это был настоящий «Гермес». Великолепный образец знаменитой серии «Келли» из безукоризненно выделанной кожи нежно-абрикосового цвета. Ручку сумки украшал кокетливо повязанный каре2 той же самой фирмы. Муж подруги, развалясь на стуле, невозмутимо подпирал задницей вещь, наверняка заказанную им в преддверии дня рождения.
Такой удар по Лялиному самолюбию не смог бы нанести даже самый изощренный садист. Ляля не могла оторвать взгляд от злополучного предмета. Она побелела, сердце заколотилось, словно в аритмии, – от ядовитой обиды и несправедливости судьбы, так жестоко потешившейся над Лялей. Она сидела ни жива ни мертва, предательская бледность проступала даже через яркий макияж. С этой минуты Лялино настроение было безвозвратно испорчено. Да что там – испорчено! Испоганено и растоптано самым безжалостным образом!
– Ты в порядке? – испуганно спросил Сеня, – Может, дать воды?
Ляля лишь отрицательно покачала головой, не в силах вымолвить ни слова. Руки ее судорожно сжались в злые кулачки, и ногти впились в ладони, но боли она не ощущала. Постепенно приступ отпустил, но в ее глазах все еще сохранилось какое-то отчуждение.
– Ляля, да что с тобой?
Сеня уже не на шутку встревожился.
– Ты сама не своя. Что-то случилось?..
– Я в порядке, – его жена, наконец, справилась с собой.
А именины тем временем были в разгаре. После обилия холодных закусок и такого же обилия выпитого под приветственные слова в адрес виновницы торжества народ захотел размяться от долгого сидения. Лишь Ляля, сославшись на внезапную мигрень, не пожелала вставать. Впрочем, это обстоятельство совсем не расстроило ее подругу, и та попросила приглядеть за сумкой. Оно и понятно – вещь дорогая, не кинешь без присмотра, а танцевать хочется...
Ляля с Сеней остались за столом одни. Мимо с видом античного мыслителя несколько раз продефилировал не очень трезвый мужик, сосредоточенно соображая, где же его компания. Внезапно его качнуло и он, теряя равновесие, стал искать опору. К несчастью, рядом не оказалось ни колонны, ни стеночки, одни лишь накрытые столы, и ему ничего не оставалось, как схватиться рукой за ближайший из них. Как раз именно за тот, где сидели Сеня с Лялей. Стол дрогнул, но устоял. Лишь чуть-чуть съехала набок скатерть, да накренилось несколько бокалов, в том числе и бокал именинницы, наполненный красным вином.
В то же самое мгновение Ляля, повинуясь какому-то бесовскому инстинкту, виртуозно придвинула к столу стул, на спинке которого висела сумка подруги. Да так ловко, что у бедной сумочки не осталось ну ни малейшего шанса. Вино плеснуло из бокала, как случайная морская волна, и, не впитавшись полностью в скатерть, плюхнуло всей тяжестью на роскошную кожу цвета спелого абрикоса.
Сеня, оторопевший, замер, а Ляля принялась орать на плохо соображавшего мужика:
– Идиот! Тебе что, повылазило? Посмотри, что ты наделал!
Сбежавшиеся на крик официанты старались ее успокоить.
– Женщина, ничего страшного не произошло. Бывает...
Но Ляля не унималась. Хипеш3 ей был просто необходим.
– О чем вы говорите? Он же испортил дорогую вещь! Вы вообще в курсе, сколько она стоит? Зовите немедленно хозяина или менеджера!
Один из официантов принялся промакивать стул и вытирать сумку. На нее было больно смотреть, как на обезображенную руками вандала картину. Кожа в местах потеков густо потемнела, а шелковый платок, повязанный на ручке, превратился в багровый комок. Мужик продолжал тупо смотреть то на суетившихся официантов, то на Лялю, жаждущую раздуть скандал. Он так и не понял, что же произошло и почему эта дама столь сильно расстроена.
– Пардон, если что-то не так, – миролюбиво пробормотал он с невинным видом.
– Что-то не так? Зенки надо заливать меньше! – полетело ему в ответ.
– Ляля, угомонись, – не выдержал хранивший молчание Сеня, – я все видел...
Его слова мигом отрезвили жену, и та немедленно притихла. А к столику из танцевального зала уже спешили встревоженная именинница и ее гости.
На обратном пути Сеня не выдержал и спросил:
– Объясни, зачем ты это сделала?
Он, потрясенный всем случившимся, до сих пор не находил слов.
– Что? – Ляля как будто не понимала, о чем идет речь.
– Зачем ты придвинула стул? – Сенин голос перешел на громкий шепот, хотя в машине они находились в полном одиночестве.
– Ляля, ты это сделала специально... Но зачем?! – воскликнул он в отчаянии, вдруг вспомнив тещу и представив ту мучительную душевную изжогу, с которой она, вероятно, могла бы решиться на подобное.
Сеня долго не мог прийти в себя. «На автопилоте» доехал домой и без лишних слов отправился спать. В его голове беспрестанно прокручивались события минувшего вечера и Лялин странный поступок. Когда он, наконец, уснул, ему приснилась теща Циля – торжествующая, с какой-то разорванной тряпкой в руках. Она, как Жанна д’Арк, вертела ею над головой, словно полотнищем знамени, и злорадно ухмылялась. Потом вдруг Сеня с ужасом понял, что эта воинственная фурия вовсе не Циля, а его жена. Ну, а уже в следующую минуту тряхануло...
Замечания/предложения
Сайт создан и поддерживается
Клубом Еврейского Студента
Международного Еврейского Общинного Центра
«Мигдаль»
.
Адрес:
г. Одесса,
ул. Малая Арнаутская, 46-а.
Тел.:
(+38 048) 770-18-69,
(+38 048) 770-18-61.
Председатель правления центра
«Мигдаль» —
Кира Верховская
.
