+12

№129

Мигдаль Times №129

ГЛАЗАМИ СВОБОДНОГО ЧЕЛОВЕКА (размышления после четвертого бокала вина на пасхальном седере)

Александр Казарновский

Скитаясь по пустыне, евреи с тоской вспоминали о горшках с мясом в Египте.

В школе история была моим любимым предметом. Особенно история древнего мира. Помню учебник для 5-го класса – красивенький такой, со сфинксом на обложке. Я довольно быстро пролистывал страницы, посвященные первобытнообщинному строю, с картинками, известными мне во всех деталях по альбому Й. Аугусты и З. Буриана «Жизнь древнего человека», и добирался до своего любимого Египта – первого представителя рабовладельческой формации. Там так и говорилось, что в Древнем Египте было два класса – рабовладельцы и рабы.

Однажды на пасхальном седере, беседуя со своими учениками, я поставил вопрос реб­ром – какой процент, по их мнению, среди жителей Египта составляли рабы. Ближе всего к истине оказался мальчик, предположивший, что их было 99%. Он пояснил: «Все, кроме фараона». Оставим на его совести чисто арифметическую погрешность – в Египте проживало все-таки больше 100 человек. Важно другое – умный еврейский мальчик ошибся ровно и на этот один процент.

Ибо в древнем Египте, равно как и в любом обществе, где главным собственником является государство, рабами были все до одного, включая фараона. Переизбранный президент может снимать со своих банковских счетов накопленное или накраденное. И его дети тоже. А Василий Сталин, сын человека, обладавшего властью куда большей, чем любой император, отсидел ни за что ни про что и умер в нищете. У первого секретаря КП Грузии Мжава­надзе по обе стороны Кавказского хребта было разбросано 75 вилл. Но казенных. Кончилась власть – кончились виллы. Осталась казенная дачка в подмосковном по­селке Жуковка.

Но это о современных фараонах. А что до тех, древних фараонов, то переворотов за историю Египта было немного, и корона там обычно терялась вместе с головой, но принцип был тот же – все принадлежит трону, а не тому, кто на нем восседает.

Разумеется, не всегда и не повсюду существовала в чистом виде власть кресел, а не людей – таких «социалистических» общественных систем с предельной формой обобществления в истории было не слишком много. (В западном мире яркими примерами являлись гуситское государство в Чехии и иезуит­ское в Парагвае в 17-18 вв.) Но любая бюрократическая система, любое ограничение собственности несет в себе элементы рабства, поскольку единственным гарантом независимости человека от государства является именно собственность. То есть там, где капитализм был ограничен или вовсе отсутствовал (в России такое общество существовало до февраля 1917 г. и после октября 1917 г.), любой гражданин в той или иной степени должен был ощущать себя рабом системы.

Но вернемся к истории еврейского народа. Почти две тысячи лет мы жили в подобном обществе, то есть в рабстве! В галуте король мог в любой момент отобрать имущество у самого богатого из своих евреев, князь – забрать у еврея дочь в наложницы, пан – бросить еврея в тюрьму за неуплату аренды. Повсюду действовал принцип: «Я – начальник, ты – никто». Рабами были мы в Европе… и не только в Европе. Но при этом…

Герой рассказа Куприна «Свадьба» подпрапорщик Слезкин попадает на еврейскую свадьбу. «Его бессознательно раздражало это чуждое для него, дружное, согласное веселье, то почти детское веселье, которому умеют предаваться только евреи на своих праздниках... Каким-то завистливым, враждебным инстинктом он чуял вокруг себя многовековую, освященную обычаем и религией спайку, ненавистную его расхлябанной, изломанной, мелочной натуре попа-неудачника. Сердила его недоступная, не понятная ему, яркая красота еврейских женщин и независимая, на этот раз, манера мужчин держать себя – тех мужчин, которых он привык видеть на улицах, на базарах и в лавках приниженными и заискивающими. И, по мере того как он пьянел, ноздри его раздувались, стискивались крепко зубы и сжимались кулаки».

Что же так бесит служаку? Что заставляет его броситься с кулаками на незнакомых ему людей? Он, душу и тело свои отдавший на службу государству, вдруг ощущает в них нечто нерабское, нечто противоположное тому, что видел до сих пор, то, что придает евреям силы оставаться внутренне свободными.

На той же трапезе пересказал я ребятам следующее предание.

Дело было в 16 веке. Французский король издал указ о том, что каждый еврей обязан выплатить казне огромную сумму, что неизбежно вело к полному обнищанию и гибели еврейской общины. Когда все методы воздействия были опробованы, все молитвы произнесены, а видимых результатов не наблюдалось, несколько представителей общины отправились из Франции в далекую Страну Израиля, в Цфат, к великому каббалисту Ицхаку Лурия. Прибыли они к нему как раз накануне Шабата и стали делиться своим горем. Но рав Лурия, именуемый в народе «Святой лев», остановил их: «Негоже омрачать Субботу печальными историями. Вот вый­дут завтра звезды, тогда все и расскажете!»

На исходе Субботы, когда послы поведали ему о страшной угрозе, нависшей над евреями Франции, мудрец повел своих гостей к колодцу на окраине Цфата. «Святой лев» взялся за ворот и начал вытягивать из воды что-то очень тяжелое. Вскоре над черной гладью появилось нечто длинное и плоское – взорам изумленных послов предстало ложе с балдахином, и на ложе этом почивал лично французский король. Рав Ицхак Лурия разбудил его. Когда монарх, не понимая, где он находится, все-таки пришел в себя, великий каббалист протянул ему ковшик без дна и предложил этим ковшиком вычерпать воду из колодца:

– Ты требуешь невозможного! – воскликнул сюзерен.

– Равно, как и ты требуешь невозможного, налагая столь непомерные подати на своих евреев! – возразил раввин. Дискуссия закончилась тем, что его величество изволило подписать эдикт о том, что евреи на долгий срок освобождаются от любых налогов, после чего вновь погрузилось в сон на ложе, которое, в свою очередь погрузилось в черную воду колодца.

Наутро монарх решил, что все виденное ночью было лишь дурным сном, и продолжил подготовку немилосердного указа, а послы, поблагодарив цфатского спасителя, двинулись в обратный путь. Прибыли они в Париж как раз вовремя – король уже сжимал в пальцах гусиное перо, дабы подписать роковой указ. Узрев эдикт, который привезли ему послы, король поверил в истинность ночного происшествия, и евреи были спасены.

Я задал ребятам вопрос: «Что в моем рассказе самое невероятное?» Мнения разделились. Те, кто попроще, отказались верить в чудеса, коими изобиловала эта история. Которые поинтеллектуальнее, сомневались в том, что король, когда ему послы принесли эдикт, отказался от ограбления евреев. А самый умный мальчик сказал: «Самое невероятное, что, зная, что их жизнь висит на волоске, послы отправились праздновать Шабат».

Он действительно очень умный, этот еврейский мальчик. Он на своем опыте знает, что, если раз в семь дней на сутки погружаться в Вечность и быть наедине с Тем, Кто сотворил и тебя, и твоих врагов, с Тем, Кто всем управляет, то, как ты ни старайся демонстрировать покорность, все равно – внутренне ты обречен быть свободным.

Однако, помимо Субботы, есть у нас то, чего нет больше ни у кого – день, чей ритуал­ специально посвящен духовному и физическому освобождению. Он так и называется – День свободы нашей, или просто Переход (имеется в виду – от рабства к свободе). На иврите – Песах.

Художник В. Любаров

(0)

Еще одно отступление. В 1970-х годах мои походы в московскую синагогу в поисках истины были довольно безуспешны. Тамошние старички мои вопросы игнорировали, а сами задавали один-единственный вопрос: «А ви женаты?» Услышав положительный ответ и поняв, что шидух сварганить не удастся, они теряли ко мне всякий интерес.

Первого по-настоящему мыслящего религиозного еврея я встретил значительно позже. Левушка был гораздо моложе меня, носил картуз и характерную бороду и вообще, казалось, сошел со страниц Шолом-Алейхема. Когда мы познакомились, Левушка был в отчаянном положении – его жене с детьми удалось вырваться из Совка, а сам он сидел в глухом отказе.

И вот однажды, в глухом 86-м году, когда слово «перестройка» еще казалось обычной болтовней, а ворота Совка были наглухо закрыты, я встретил его на московской улице и справился: «Как дела?» «Отлично!» – радостно сообщил он. «Что, тебя уже выпус­кают?» – изумился я. «Покамест нет, но скоро выпустят», – бодро отвечал Левушка. «Что, уже есть разрешение?» – не понял я. «Разрешения пока нет, но будет». «В ОВИРе обещали?» – у меня потихоньку голова пошла кругом. «Да ничего мне никто не обещал! – в его голосе уже слышались нотки раздражения. – Ты пойми, мне-то чего волноваться?! Из Египта Он нас вывел, и отсюда выведет! Я все, что от меня зависело, сделал, теперь дело за Ним». И, оставив меня в бессрочном ступоре, Левушка продолжил свой путь по улицам управля­емой Всевышним Вселенной.

Еще раз отмечу – до идеи о том, что «G-d not only is, but He cares!» («Б-г не только существует, но и заботится о нас») додумались и англичане, но Б-г, дарующий свободу, – это уже чистой воды «жидовские штучки»! Это перечеркивало ленинский тезис о том, что «жить в обществе и быть свободным от общества нельзя», тезис, служивший неписаным законом любой структуры, где человек командует человеком. Интуитивно чувствуя это, мировая общественность именно в дни Песаха с особой силой направляла свой праведный гнев против наглецов, столь панибратски относящихся к далекому Повелителю. Может быть, именно поэтому бурная народная, вернее, международная фантазия поместила капли крови христианского младенца именно в мацу, а не, скажем, в субботнюю халу, не в латкес и не в ументаш. И впрямь – пожалейте подпрапорщика Слезкина! Ну ладно, свадьбу с ее выплеском подспудно томящейся в душах свободы еще можно было стерпеть! Свадьба не каждый год случается.

Шабат, когда каждый еврей провозглашает себя королем, а сюзереном своим не менее чем Г-спода, – это уже бунт, который почти невозможно терпеть. Почти – потому что можно посмотреть иначе: ну заигрались чудаки, отрешились от действительности, и занесло их в эмпиреи. Ничего, завтра очнутся и вернутся на колени. Но Песах – это уже ни в какие ворота не лезет. Вы только послушайте, во что они верят!

«Сегодня рабы…
– это в нашем-то просвещенном 18 (19, 20 –ненужное зачеркнуть) веке –
завтра свободные люди...
– бунтом попахивает!
Сегодня в изгнании…
– это, падлы, про его, Слезкина, родину… –
Завтра в отстроенном Иерусалиме!
– Ну, ваша сионистская пропаганда!»

Сам себя за волосы не поднимешь. Я глубоко убежден, что достижение внутренней свободы может сбыться лишь через веру.

Я вырос в рабской стране и с детства был приучен держать язык за зубами. Слово «еврей» в общественном транспорте не употреблял, вершиной проявления внутренней свободы считал взять открепительный талон – чтобы не участвовать в пародии на выборы, или больничный – чтобы не являться на собрание, где будут «гневно клеймить». Вернувшись к Торе незадолго до начала перестройки, в какой-то момент почувствовал потребность «выдавливать из себя раба». Облачился в кипу, цицит, майку с огромным магендавидом и в таком виде стал расхаживать по Москве.

Знаете, когда я почувствовал, что в душе моей «процесс пошел»? Когда однажды напротив ГУМа ко мне подошла женщина интеллигентного вида и, обозвав меня молодым человеком, за что я ее отдельно поблагодарил (мне как раз исполнилось сорок), спросила: «Но, может быть, все-таки есть маленькая такая секта, самая фанатичная, которые на Пасху добавляют в мацу капельки крови?..»

Я мог сказать, что убийство как еврея, так и нееврея, не только запрещено, но и крайне отвратительно с точки зрения иудаизма. Я мог сказать, что даже кровь животных нам запрещена в пищу... Но тут вдруг передо мной всплыл светлый образ моей искореженной сов­ковым воспитанием бабушки, которая на вопрос антисемитки-соседки – каких таких великих людей дал миру еврейский народ, вместо того, чтобы плюнуть ей в рожу, стала перечислять великих евреев.

Короче говоря, посмотрел я на свою собеседницу и сказал, что понятия не имею о маце, потому что сам предпочитаю кровь в сыром виде и стаканами…

Один бывший советский еврей преклонного возраста, уже здесь, в Израиле, услышав об этом случае, воскликнул: «Как ты мог! Что о нас думать будут?» Он не одинок, этот мужчина. Сколько их, вышедших из рабства и оставшихся рабами! Это в те, библейские времена, после выхода из Египта, 40 лет евреи брели по пустыне, чтобы вымерло поколение рабов и в Страну Израиля вошли лишь свободные люди, а сейчас – что? Сел в самолет – и ты уже там. А нутро – прежнее.

Живя в Израиле, евреи из СНГ с тоской вспоминают о «райской» жизни в Советском Союзе. С мясом, правда, там бывала напряженка, но жизнь от этого была не менее райской. Никогда не забуду репатриантку, которая разводила руками в израильском супере: «После тамошнего [советского – ред.] изобилия…» Она будто мгновенно забыла слово «дефицит». История повторяется, если не сказать – движется по кругу.

Добавить комментарий

Добавление комментария

Поля, отмеченные * , заполнять обязательно * Подписать сообщение как  Имя  без пароля (гостевой вход)  Ник  Пароль  Войти?        Зарегистрироваться  Забыли пароль? * Текст  Показать подсказку по форматированию текста