БС"Д
Войти
Чтобы войти, сначала зарегистрируйтесь.
Главная > Мигдаль Times > №147 > «ПЕПЕЛ ВОЛОС ТВОИХ»
В номере №147

Чтобы ставить отрицательные оценки, нужно зарегистрироваться
0
Интересно, хорошо написано

«ПЕПЕЛ ВОЛОС ТВОИХ»
Наталья БАКЧЕВНИКОВА

Поздним вечером 20 апреля 1970 г. с парижского моста Мирабо прыгнул в воду самоубийца. Прибывшая полиция начала его поиски, но только через десять дней аквалангисты нашли тело, унесенное быстрым течением Сены. Тело Пауля Лео Анчеля, известного под псевдонимом Пауль Целан.

Пауль Целан – один из самых трагических поэтов минувшего века. Его считают самым значительным немецкоязычным лириком послевоенной Европы. Число комментариев к его стихам многократно превысило написанное им самим.

Пауль родился в 1920 г. в Черновицах, которые после распада в 1918-м Австро-Венгерской монархии отошли к Румынии. Он был единственным сыном небогатого еврейского коммерсанта. В семье говорили на немецком, мать Пауля была большой поклонницей немецкой культуры. Отец был сионистом. Сына вначале отдали в немецкую школу, но через год перевели в еврейскую, где обучение шло на иврите. Потом – «Лицей Великого воеводы Михая», здесь одаренный юноша получил возможность для развития своих литературных талантов.

В 1938 г. юный Пауль уехал во Францию, в город Тур – обучаться медицине. Путь его пролегал через Германию, куда по злой иронии судьбы Анчель попал на следующий день после «Хрустальной ночи» – крупнейшего еврейского погрома, прокатившегося по всей Германии и части Австрии 9-10 ноября 1938 года. Увиденное потрясло его.

В Туре одновременно с изучением медицины Пауль увлекся французской литературой. Летом 1939 г. он поехал домой на каникулы и вернуться назад уже не смог: началась Вторая мировая война. Он поступил в местный университет на отделение романистики. А 20 июля 1940 г. по пакту Молотова-Риббентропа в Буковину вошла Красная Армия. Анчель выучил русский язык, работал переводчиком – до 22 июня 1941 года.

Черновицкий университет эвакуировался, но семья Анчелей осталась. Вскоре город был захвачен немецкими и румынскими войсками. Истребление евреев началось немедленно. Немцы сожгли синагогу и расстреливали, расстреливали, расстреливали… Дел у них было невпроворот: евреи составляли около 40% населения города. Евреев сгоняли в гетто и депортировали в Транснистрию. Семью Анчелей поначалу оставили для работ в Черновцах и даже разрешили жить в собственной квартире, но через год арестовали сестру Пауля с мужем, а потом пришли и за родителями. Их увезли в лагерь, где отец умер от тифа, а мать расстреляли как «непригодную к труду».

Пауль чудом уцелел: он работал в трудовом лагере на строительстве дорог. В1944-м он вернулся в родной дом – к никому… Он устроился лекпомом (помощником врача) в психиатрическую больницу и восстановился в университете, правда, уже на английском отделении. И начал писать «Фугу смерти».

Но жизнь не налаживалась: жить в СССР, в стране обязательного единомыслия, не представлялось ему возможным. По счастью, власти разрешили выезд из Черновиц бывшим гражданам Румынии, и в апреле 1945 г. Целан пере­ехал в Бухарест.

В 1947 г. он публикует «Фугу смерти» в румынском переводе. Оригинальный немецкий текст был издан в 1948 г.

«Фуга смерти» – это голос пережившей величайшую трагедию еврейской поэзии. Автор назвал это произведение «единственной могилой матери».

ИзменитьУбрать
(0)

Опыт Второй мировой войны – чудовищный, «массовое уничтожение людей – невозможная возможность». Старые поэтические средства бессильны. Родной язык поэта – немецкий. Как писать о Катастрофе на языке культуры, ответственной за Катастрофу?! В немецкой культурной традиции Поэзия всегда ассоциировалась с «возвышенным». Как «возвышенно» писать об идеально, педантично организованном массовом убийстве?

Поэтика Целана непривычна и поначалу неприемлема для сознания читателя. Тридцать шесть безрифменных строк разной длины разбиты на неравномерные фрагменты. В подлиннике главенствуют трехсложные размеры, но единого метра нет. Нет разбиения на фразы, нет знаков препинания, нет экспрессии, лексика бедна, концовка открыта… «И вот с таким минималистическим багажом автор отправляет в нок­даун любого» (В. Иваницкий).

ФУГА СМЕРТИ

Черная млечность рассвета мы пьем ее на закате
мы пьем ее в полдень и утром и пьем ее по ночам
мы пьем и пьем
мы в небе могилу роем там тесно не будет лежать
В доме живет человек он играет со змеями пишет
он в сумерках пишет в Германию золото волос
твоих Маргарита
он пишет и после выходит из дома и звезды сияют
он свистом зовет своих псов
он свистом сзывает евреев чтобы рыли могилу в земле
он велит нам теперь сыграйте для танца

Черная млечность рассвета мы пьем тебя ночью
мы пьем тебя утром и в полдень и пьем на закате тебя
мы пьем и пьем
В доме живет человек он играет со змеями пишет
он в сумерках пишет в Германию золото волос
твоих Маргарита
Пепел Волос твоих Суламифь мы в небе могилу роем
там тесно не будет лежать
Он кричит вы там глубже в землю а вы там играйте и пойте
он пистолетом грозит и глаза его голубые
вы там глубже лопаты а вы там дальше играйте для танца

Черная млечность рассвета мы пьем тебя ночью
мы пьем тебя в полдень и утром и пьем на закате тебя
мы пьем и пьем
В доме живет человек золото волос твоих Маргарита
пепел волос твоих Суламифь он играет со змеями
Он кричит слаще пойте про смерть смерть
немецкий маэстро
он кричит гуще скрипки вы в небо уйдете как дым
в облаках вы найдете могилу там тесно не будет лежать

Черная млечность рассвета мы пьем тебя ночью
мы пьем тебя в полдень смерть немецкий маэстро
мы пьем тебя на закате и утром мы пьем и пьем
смерть немецкий маэстро глаза его голубые
для тебя из свинца его пуля она отыщет тебя
в доме живет человек золото волос твоих Маргарита
он травит собаками нас нам в небе могилу сулит
он играет со змеями грезит смерть немецкий маэстро

золото волос твоих Маргарита
пепел волос твоих Суламифь

Перевод В. Куприянова

Фуга – полифоническое произведение, ее темы переплетаются в разных голосах. В «Фуге смерти» образы, построенные на свободных ассоциациях, многозначны. Лишенный разделительных знаков текст льется скорбной мелодией, подчеркивая «музыкальную» организацию стихотворения и повергая читателя в шок магической взвешенностью.

Золото светлых волос Маргариты, возлюбленной Фауста, и пепел волос Суламифи, возлюбленной царя Соломона. Немецкая нация и традиция – еврейская нация и традиция. Золото ли возьмет верх над пеплом и золой, пепел ли и зола превратятся в золото? Есть еще один элемент в этом кошмарном «химическом» процессе: свинец, свинцовая пуля, которая догонит в последней строфе. Со свинца начинался алхимический процесс получения философского камня. Печь крематория подобна печи чудовищного алхимика. Расовая алхимия по-немецки проста: все чело­вечество сжигается, а на выходе получается золото арий­ской расы – золото волос Маргариты.

Евреи работают лопатами. Евреи роют могилы на небе. Евреи роют могилы в земле. Роли распределены: евреям – уничтожение и небеса, немцам – Тысячелетний рейх и земля. Немец грезит о смерти. Могила в земле, как ни странно, для него. Он должен быть похоронен как добропорядочный христианин, в немецкой почве. Евреям – небо, им не место на земле.

Но есть и иная логика: небо – для святых, а то, что под землей – преисподняя, геенна огненная – грешникам, преступникам. Небесное и земное оппонируют друг другу, переходят друг в друга…

«Смерть – немецкий мейстер». «Мейстер» – это и «учитель», и «господин», и «дирижер». Да, смерть – немецкий учитель. Немец, живущий в доме, становится олицетворением смерти.

Немец живет в доме (в тексте – «некий человек» – Ein Mann), у него голубые глаза, он смотрит на небо и любит музыку. Он сентиментален и эстетизирует процесс убийства. Те, кто не копает, должны играть и танцевать. Звезды на небе… Звезды Давида…

Он, живущий в доме человек, играет со змеями. Опять аллегория нескольких уровней. Это и библейский Змий – восставший против Б-га, соблазн и зло. Змея, кусающая свой хвост, – алхимический символ Вечности. Немецкая культурная мысль проявляла серьезный интерес к эзотерике, но это было лишь заигрывание с мудростью и культурой. Потрясенный мир увидел реальный лик германской науки: эмблема медицины – змея, обвившая чашу, и практика врачей-убийц в концлагерях.

Евреи работают лопатами и пьют черное молоко. Напиток, дарующий жизнь, обретает цвет смерти. Черно от сажи, летящей из труб крематория, от угля, подбрасываемого в топку…

Витки темы – «замыкание круга» – повторяют идею Коѓелета: и возвращается на круги своя ветер, и нет ничего нового под солнцем, что было, то и будет, и все это тщета и ловля ветра.

Пауль Целан создал мрачный шедевр, и в то же время это стихотворение – «парадоксальное, безумное­, отчаянное утверждение жизни», – пишет блестящий переводчик В. Иваницкий, – «фига смерти».

Тем временем социализм в Румынии «крепчал». Так же жестко начала действовать цензура, так же беспощадно давилось свободомыслие. И опять Пауль ушел на Запад: в 1947 г. он нелегально перешел румынско-венгерскую границу, пешком добрался до Будапешта и, наконец, – Вена, как мнилось, блестящая столица великой империи. Но Вена, как и вся послевоенная Европа, лежала в руинах. В руинах были улицы, люди, культура, дух…

Он провел в Вене около года. Здесь он, собственно, стал Целаном, составив псевдоним из окончания и начала своей фамилии. Здесь издал свой первый сборник «Песок из урн». Здесь Пауль встретил Ингеборг Бахман.

Фоном их чувств была война. Он был евреем, его родителей убили в концлагере немцы, а он всю жизнь убегал от своего прошлого. Она была немкой, дочерью нациста, занималась творчеством Хайдеггера, симпатизировавшего Гитлеру. Отношения строились трудно. В первом же стихотворении, посвященном любимой («В Египет»), Пауль определил ее место: ты – не еврейка, это всегда будет стоять между нами, от этого нельзя отмахнуться. Ты – чужая. «Ты должен Чужую подле себя украсить красивее всех. Ты должен ее украсить скорбью по Руфи, Мириям и Ноэми. Ты должен сказать Чужой: гляди, я спал у тех» (перевод. М. Белорусца).

ИзменитьУбрать
Пауль Целан с женой Жизель Лестранж
(0)

Жизнь в Вене не входила в нормальную колею. Целан уехал в Париж. Ингеборг осталась. Остались и чувства: «Возьми меня к Сене, и мы будем смотреть в нее долго-долго, пока не станем маленькими рыбками и не познаем друг друга опять».

В Париже была большая черновицкая община. По свидетельству современника, черновицкие студенты в кафе заказывали вино в чайных чашках, дабы многочисленные соотечественники не сообщили их родителям, что чада предаются пьянству.

Целан поступил в Сорбонну на отделение германистики. В 1950-м Ингеборг приехала к нему, но опять не получилось. Они оба были поэты, с присущей этой касте эмоциональной обнаженностью. Друг Пауля Петре Соломон писал о его отношениях с женщинами: «Кажется, стихия опьяняющей игры давала ощущение освобождения от нацистского ада и была тем, что удерживало его до времени на плаву».

То, что Ингеборг не была еврейкой, вносило в отношения этой пары особый драматизм. Еврейство не было для него в чистом виде национальностью или вероисповеданием, еврейство – символ отторженности от мира, «инаковости», чуждости. Не случайно он однажды взял эпиграфом в измененном виде цитату из Марины Цветаевой: «В сем христианнейшем из миров поэты – жиды».

В период их знакомства Ингеборг была очень молода и делала первые шаги на литературном поприще. Когда же он признал в ней настоящего поэта, она прошла для него путь от «чужой» до «жида», которым был он сам. Их отношения не прервались после расставания. Он женился, у нее были серьезные отношения с другими, роман с Максом Фришем. Но в жизни друг друга они занимали совершенно особое место.

Последняя их встреча состоялась в 1960 г. в Цюрихе.

В романе, который Ингеборг Бахман издала через два года после его самоубийства, она написала: «Моя жизнь закончилась, потому что он утонул в реке».

«Еврейкой» Пауль Целан называл свою жену, француженку, католичку, дворянку. И это для него обозначало духовную близость, взаимопонимание, слияние. Знакомство состоялось в 1951 г., а уже через год они заключили брак. Семью Лестранж, французских аристократов, не радовал зять – немецкоязычный еврей, иммигрант, однако Жизель не отступилась от своего решения. Она трогательно-заботливо пыталась уберечь Пауля от воспоминаний и жутких ассоциаций. Его травмировал желтый цвет и остроконечные формы (желтые «звезды Давида»), он истерически реагировал на малейшие проявления антисемитизма… «Я себя чувствую недостойной твоей жизни, твоей поэзии, твоей любви, но, кажется, кроме тебя, для меня уже ничего не существует», – писала Жизель.

В 1955-м у них родился сын. Их союз был не только семейным, но и творческим. Жизель, художник-график, иллюстрировала книги мужа. Пауль работал в высшей школе гуманитарных наук, много переводил, писал и издавался.

В ответ на вопрос «Как же можно писать на немецком после всего происшедшего?» – Целан говорил, что стихи можно писать только на родном языке, иначе появляется ложь.

«Стихотворение – это обретшая целостный образ тоска "я" по "иному", стихотворение – как рукопожатие, это передача не информации, а себя». Но ни один человек не может быть, «как другой». Поэт считал, что людей разделяет решетка, как на тюремном свидании – узника и посетителя, решетка языка, решетка речи. И люди в безуспешной попытке понять друг друга лишь хватаются за прутья этой решетки. Мы – чужие, «…два рта, полных молчания».

ХВАЛА ТВОИМ ДАЛЯМ
В роднике твоих глаз
рыбак из морей безумия расставляет сети.
В роднике твоих глаз
обещания сдерживает океан.
Я оставляю здесь:
обретавшееся среди людей сердце,
одеянье свое и блеск своих клятв –
в темноте я темнее и обнаженнее.
Верность моя в вероломстве.
Я становлюсь тобой, лишь когда остаюсь собой.
В роднике твоих глаз
плывет мой разбойный корабль.
Сеть ловит сеть ловит сеть:
мы покидаем друг друга в объятьях друг друга.
В роднике твоих глаз
и виселица, и висельник, и веревка.

Трудна задача переводчика Целана, зачастую он бессилен решить ее, ибо поэт сложен – обилием неологизмов, неожиданной разбивкой текста, обрывами строк и слов. Он просто разламывает слово и бросает его читателю! Он творит волшбу.

Вы молитвенно-, вы кощунственно-, вы
молитвенноострые лезвия
моего
молчания.

Вы мои и со мной из-
увеченные слова, вы
мои точные.

И ты:
ты, ты, ты
что ни день, то верней и верней
увядающее Позднее
роз…

Из стихотворения «Шепот колодца»,
перевод О. Седаковой

ИзменитьУбрать
(0)

Первым языком, который Целан учил сознательно, был иврит. Возможно, именно с проекцией иврита на немецкий связан его необычный поэтический язык. В иврите внутри слова могут заключаться другие слова, слово можно разделить на несколько частей с самостоятельным значением. В светской сионистской школе, которую ребенком посещал Пауль, преподавание иврита велось на текстах Торы. Образы еврейской духовной культуры и еврейские мотивы вошли в поэтическое сознание Целана с детства.

Вся поэзия его – это вопрос о смысле. Вопрос без ответа. Стихотворение «Псалом» – это молитва. Отношения народа Израиля и Б-га, пребывающего в сокрытии, духовная судьба еврейства – главная тема стихотворения. «Псалом» – это попытка осмыслить триаду Б-г – Мир – Человек. «Б-г есть все и ничто». Невозможно дать исчерпывающее определение Б-га, потому, что любое определение будет сужать и ограничивать Его сущность. Целановское «Никто» в «Псаломе» – не отрицание, но имя Б-га. Такая «неопределенность» порождает разницу переводов:

Никто нас не вылепит больше из глины, никто.
Никто не хранит наш прах.
Никто.
Благословен будь, Никто.

Перевод В. Топорова

Никто вылепит нас вновь из земли и глины.
Никто станет хранить наш прах.
Никто.
Храни же свято заветы, Никто.

Перевод И. Болычева

«Никто вылепит нас» – это и невозможность события, и его вероятность. Только надо найти этого «Никто», и тогда Он – «Никто» еще раз нас вылепит. А в переводе В. Топорова «Никто нас не вылепит…» – это полное отрицание, невозможность. Вот уж в самом деле, «переводить Целана нельзя, не переводить – невозможно» (Д. Дейч).

Твердый по своей фонетической природе, «жесткий» немецкий язык у Целана звучит мягко и слитно, и его переводчикам почти нереально передать это. Язык его, образный ряд, синтаксис – очень сложны. Неудивительно, что вначале его не понимали и не принимали. В 1952 г. он читал «Фугу смерти» в творческом объединении писателей-неореалистов – в «Группе 47». Его слушал цвет немецкой литературы того времени – Генрих Белль, Гюнтер Грасс, Эрих Кестнер – и они осмеяли его.

И все же поэт вкусил полную меру литературной славы. В том же 1952-м редактор «Немецкого издательства», будучи в восторге от поэзии Целана, издал в Штутгарте сборник его стихов «Мак и память». Его издавали, устраивали поэтические чтения. Гер­ма­ния присудила ему высшую литературную премию Георга Бюх­нера, двери европейских столиц были открыты перед ним, Австрия автоматически предоставляла ему свое гражданство, пресловутая «пятая графа», еще недавно грозившая смертью, распахивала просторы необъятных воз­мож­нос­тей – Европа каялась. Но…

Груз прошлого не был сброшен с плеч и давил невыносимо, нервные срывы учащались, все больше времени поэт проводил в психиатрической клинике, все меньше дома. После того, как в приступе помутнения рассудка в 1965 г. он попытался убить Жизель Лестранж, супруги стали жить раздельно, а в 1967-м она подала на развод.

От психотропных лекарств поэт начал терять память. Он не находил более сил бороться с тем, что сжигало его изнутри. Поднявшись на вершину, он предпочел не начинать спуск.

«Вечный жид Целан утонул» (А. Глазова).


Добавление комментария
Поля, отмеченные * , заполнять обязательно
Подписать сообщение как


      Зарегистрироваться  Забыли пароль?
* Текст
 Показать подсказку по форматированию текста
  
Главная > Мигдаль Times > №147 > «ПЕПЕЛ ВОЛОС ТВОИХ»
  Замечания/предложения
по работе сайта


2024-03-29 08:24:52
// Powered by Migdal website kernel
Вебмастер живет по адресу webmaster@migdal.org.ua

Сайт создан и поддерживается Клубом Еврейского Студента
Международного Еврейского Общинного Центра «Мигдаль» .

Адрес: г. Одесса, ул. Малая Арнаутская, 46-а.
Тел.: (+38 048) 770-18-69, (+38 048) 770-18-61.

Председатель правления центра «Мигдаль»Кира Верховская .


Jewniverse - Yiddish Shtetl Еврейский педсовет Dr. NONA