+6

№25

Мигдаль Times №25

Всеволод, сын Эдуарда

Алена Яворская

Эдуард Багрицкий обожал розыгрыши и мистификации и ненавидел канцелярские документы. Надо ли говорить, что это не могло не сказаться на судьбе сына? Свидетельства о рождении у ребенка долгое время не было и, уже в Москве, когда Севку отправляли в школу, возник вопрос — а есть ли мальчик? Многочисленные писатели, испытавшие на себе хулиганские выходки Багрицкого-младшего, яростно подтверждали: «Есть! Есть!» В ЗАГСе Багрицкий-старший долго издевался над служительницей загса, требуя зачитать список имеющихся национальностей. Чехов там не было. «Мой ребенок — чех!» — заявил отец. Что это было: присущее Эдуарду желание поерничать или стремление защитить ребенка, сейчас трудно сказать, впрочем, дедушка по материнской линии действительно был чехом...

Лидии Густавовне Суок, родная сестра которой стала куклой в сказке Олеши, было несладко. Хозяйство держалось на ней — равнодушный к быту и достаточно эгоистичный муж плюс младенец, который привык усыпать только под стихи Сельвинского (их читал над колыбелью отец). Впрочем, колыбели как раз у Севы не было, а был ящик, который и послужил причиной киднеппинга по-одесски.

А дело было так — Багрицкие снимали либо подвалы, либо чердаки — это было дешевле. На одном из чердаков и был оставлен матерью ребенок всего на полчаса, пока она не вернется с базара. Семья внизу услышала крики младенца, поднялась наверх и, не обнаружив признаков обитаемости чердака, унесла подкидыша. Обезумевшей матери младенца вернули с извинениями и полным детским приданым (семья была бездетная, но мечтавшая о ребенке). Сева лежал на настоящем матрасике, в тончайших пеленках и кружевных распашонках. «Все снять!» — распорядился отец. «Зачем?» — удивилась мать. «Загоним на барахолке, ребенок не тех кровей».

Когда Севке было три года, Валентин Катаев увез Багрицкого «завоевывать Москву», и тот сделал это с легкостью. Он, ходивший в перешитой и перелицованной из старого пальто или шинели одежде, стал почти франтом. И послал телеграмму жене в Одессу: «Загоняй барахло, хапай Севку, катись в Москву!» Телеграмму из-за непонятности принимать не хотели, но Эдуард объяснил, что в Одессе по-другому не говорят. Он встречал их на перроне. Но жена и сын не узнали отца в новом настоящем пальто.

Началась московская жизнь Севки — маленького хулигана, наводившего ужас на гостей, спорящего с молодыми поэтами, пишущего стихи, обрызгивающего чернилами врагов. Багрицкий, сам тяжело больной, радовался энергии сына.

У Багрицкого в стихах много о Всеволоде: «Всеволоду», «Разговор с сыном», «Папиросный коробок». И твердая убежденность в лучшем будущем для Всеволода. Но строки стихов отца, написанные в 1927 г., для нас звучат горькой иронией:

Я знаю, ты с чистою кровью рожден,
Ты встал на пороге веселых времен!

В 1934 г. умер Эдуард Багрицкий. В 1936 г. арестовали близкого друга отца и мужа сестры Лидии Густавовны, Симы, поэта Владимира Нарбута. В 1937-м за обращение в прокуратуру с протестом против ареста Нарбута была арестована Лидия Густавовна. В том же году покончил с собой друг и двоюродный брат Игорь Росинский. И тогда же арестовали мать близкой подруги Севы — Люси Боннер.

В 1938 году выходит первый том стихов Эдуарда Багрицкого. Об этом он пишет матери и посылает ей свои стихи:

Над водою голубою
Солнце жирное висит.
Закрывается рукою
Загорелый одессит.
Шелестит вода о камень,
Небо плавает в воде...
Море, полное бычками,
Как в большой сковороде.

Севу принимают в комсомол, он постоянно пишет стихи, учится в школе. И идет работать в «Пионерскую правду» литконсультантом. «Не подумай, мамочка, что я работаю, потому что у нас совсем уже не осталось денег. Нет, просто мне неприятно жить на деньги, которые я не заработал». Он очень тоскует по семейной жизни. С ним — только домработница Маняша. Он очень одинок, гордый мальчик, который хочет все делать сам.

В 1939-м после настойчивых писем и заявлений Всеволоду разрешают свидание с матерью. Он пишет на станции Жарык, ожидая поезда в Москву:

Облака пролетают, тая,
Я хотел их остановить.
Наша жизнь такая плохая,
Что не стоит о ней говорить.

1940 — начало 1941 г. Всеволод был в студии Арбузова, писал стихи для пьесы «Город на заре», женился на девушке по имени Марина. Из письма Маши Брагиной, домработницы, которая после смерти Эдуарда Багрицкого так и жила при семье: «Осенью Сева стал скучать и от скуки было женился, но скоро развелся. Девушка была хорошая, скромная, но очень болезненная. А наша законная невеста Люся живет в Ленинграде». Письмо Лидии Густавовне неграмотная Маша диктует Всеволоду.

Начинается война, оборвана связь с матерью, уезжают в эвакуацию близкие люди. Всеволод был близорук, но добивался направления на работу во фронтовую печать.

Стал я спокойнее и мудрее,
Стало меньше тоски,
Все-таки предки мои, евреи,
Были умные старики.

23 декабря он отправляется на фронт. Запись в дневнике за 12 февраля 1942 г.: «Мне 19 лет. Сейчас вечер. Очень грустно и одиноко. Увижу ли я когда-нибудь свою маму? Бедная женщина, она так и не узнала счастья. А отец, который для меня уже не папа, а литературная фигура? Какая страшная судьба у нашей маленькой семьи! Я б хотел, чтобы мы вновь встретились, живые и мертвые». 16 февраля 1942 г.: «Сегодня восемь лет со дня смерти моего отца. Сегодня четыре года семь месяцев, как арестована моя мать. Сегодня четыре года и шесть месяцев вечной разлуки с братом. Вот моя краткая биография. Вот перечень моих «счастливых» дней».

Он живет жизнью рядового армейского журналиста: уходит в тыл к немцам, пишет статьи и стихи. «Окружающие меня люди втихомолку ругают начальство. А я до сих пор не могу понять, почему нужно бояться батальонного комиссара».

26 февраля 1942 года он был убит осколком бомбы... «27 февраля привезли мертвого нашего сотрудника — молодого двадцатилетнего поэта Всеволода Багрицкого. Очень славный, неиспорченный паренек, подававший большие надежды в будущем... Смерть, видимо, была мгновенной, — осколок попал в позвоночник. Осколок вражеской бомбы пробил и полевую сумку, и тетрадь с надписью «Стихи», и письмо матери. Все это мы послали в Москву, товарищу Фадееву».

Книгу стихов и писем Всеволода Багрицкого издали через двадцать два года Лидия Багрицкая и Елена Боннер. Но вскоре началась травля академика Сахарова, женой которого была Боннер, и книга стала редкостью. А пробитую осколком снаряда сумку Всеволода родные завещали городу Одессе. Она хранится в Литературном музее, в витрине, посвященной Эдуарду и Всеволоду Багрицким.

Добавить комментарий

Добавление комментария

Поля, отмеченные * , заполнять обязательно * Подписать сообщение как  Имя  без пароля (гостевой вход)  Ник  Пароль  Войти?        Зарегистрироваться  Забыли пароль? * Текст  Показать подсказку по форматированию текста