БС"Д
Войти
Чтобы войти, сначала зарегистрируйтесь.
Главная > Мигдаль Times > №31 > Жизнь не равна литературе
В номере №31

Чтобы ставить отрицательные оценки, нужно зарегистрироваться
+4
Интересно, хорошо написано

Жизнь не равна литературе

21 декабря в одесском Дворце студентов состоялась встреча с Диной Рубиной, которую, думается, нет нужды представлять читателям. К тому же, ее биографию и несколько интервью можно найти на сайте http://dinarubina.wallst.ru. К сожалению, холодный полутемный зал Дворца студентов, да и занятость Дины Рубиной не располагали к интервью, но она согласилась на заочный вариант, и у нас с вами есть возможность еще раз порадоваться таланту и уму.

— С той или иной степенью достоверности вашу биографию можно, как мозаику, сложить из ваших произведений. Вы даже не прикрываетесь третьим лицом. Может, это умелый, профессиональный обман читателя, но у меня есть ощущение, что я знаю вас, не этапы биографии, а человека — с пристрастиями и слабостями, победами и поражениями. Вы выкрикнули какие-то вещи о своем сыне, языковый и культурный диссонанс с дочерью... Не пугает ли вас такая открытость перед всем миром?

ИзменитьУбрать
(0)

— Б-г с вами, да я — один из самых скрытных писателей! Поищите-ка у меня хоть одну откровенно интимную сцену, хоть одну — действительно болевую, трагическую мою — точку биографии, хоть один настоящий (в подлинном, творческом смысле слова, то есть — этический) промах... Я всегда — на белом коне, меня всегда не за что ущипнуть. А то, что я жонглирую домашними, как кеглями... так ведь они — моя собственность, как и весь остальной мир, который я таскаю в своей котомке... Все это: вся жизнь, и я сама со всеми моими детьми и фактами биографии — абсолютно, смею вас уверить, неинтересными, заурядными и даже обывательскими фактами биографии — всего лишь сырой материал для творчества, и все мои домашние лишь в весьма малой степени соответствуют одноименным персонажам. Это не цинизм, это профессионализм человека, который четвертый десяток лет работает со словом. Понимаете, другая реальность, литература — настолько нечто другое, чем сырье жизни, что писатель может прикрываться или не прикрываться третьим лицом, может вывернуть все карманы со всем залежавшимся там мусором — все это (при таланте, конечно, и мастерстве — иначе мы просто не рассматриваем ситуацию!) не имеет знака равенства с литературой.

Писатель — сказочник, обманщик, фокусник... И хороший чуткий читатель это знает, и никогда не станет допытываться, как ребенок, которому на ночь рассказывают сказку: «А это правда было?»

Меня раздражает знак равенства между писателем и той особью, которую критики называют «лирической героиней». Лирическая героиня (читай: маска) — всегда прием, всегда — средство выразить, сказать, осуществить образ, идею, мысль, всегда — опора некой конструкции. Другой вопрос — насколько автору достает мастерства и таланта вдохнуть жизнь в своего гомункула.

И наконец, пугает ли меня что-то в литературе — скажем, открытость перед всем миром, если бы таковая действительно наличествовала? В литературе меня пугает только одно: сбить планку, не перемахнуть через некую умозрительную и в то же время ужасающе реальную высоту, которую с последним абзацем романа (повести, рассказа) — надо взять во что бы то ни стало. Невзятая высота в литературе (у каждого это своя норма, свои сантиметры или метры) — это крах, провал и ужас, от которого оправляются годами. Это неизбывный ночной кошмар, предвкушение торичеллиевой пустоты, следующей за последним абзацем очередной книги... Вот что сопровождает меня всю мою жизнь. Я всегда боялась себя больше, чем остального мира.

— Карнавал явно или косвенно присутствует во многих ваших книгах. Что это для вас? Знак фразы «вся жизнь — театр» с уточнением, что не театр, а карнавал, или притягательность «внерамочности», перевертышей, языческого утверждения жизни, ее приятия во всей дикости и красоте?

— Но искусство — всегда карнавал, всегда театр, перевертыш... если, конечно, это искусство. Вы говорите о «языческом утверждении жизни». При чем тут язычество? Во всех культурах, в том числе в еврейской, есть традиции карнавала. Возьмите наш Пурим. Я уж не говорю о том, что мужчины в Пуримшпиле обычно исполняли роль женщин, а это — главнейшее свойство карнавала, но все ходы истории Пурима, весь этот гигантский перевертыш — один из древнейших в истории карнавальных сюжетов.

Да, карнавал необычайно для меня притягателен. В литературе он дает очень много возможностей для свободного выражения мысли и, главное — дает возможность нацепить маску. Что возвращает нас к вашему первому вопросу.

— Еврейской литературе свойственно присутствие чуда. Существует ли для вас понятие «еврейская литература»? И присутствует ли чудо в вашей жизни?

— Присутствие чуда свойственно любой литературе, не только еврейской. Вы ведь имеете в виду не жанровое присутствие? А хоть и жанровое: сказки, притчи, фантастический эпос есть у каждого народа, у евреев, разумеется, тоже. Не думаю, что по этому признаку можно обозначать национальную принадлежность. Понятие «еврейская литература» для меня существует, и в достаточно определенных рамках, хотя, конечно, явление это гораздо сложнее «вогнать» в рамки родовых признаков из-за многоязычности, многоликости и — если можно так выразиться — мультиментальности еврейского этноса... Условно говоря — та литература, в фокусе которой находится еврейское мироощущение, еврейский психофизический тип со всеми его достоинствами, пороками и той неуловимой, но абсолютно реальной субстанцией, которую мы именуем еврейской душой, я готова называть еврейской литературой. Если вы в этом абзаце замените слово «еврейский» на слово «русский», он сгодится для определения русской литературы. Какой угодно литературы. Язык тут не имеет значения. Что же касается чуда в моей жизни... Да, конечно. Я не перестаю, например, изумляться, что я — это я... Дважды была потрясена, что создала человека, и оба раза это были разные потрясения: первый раз — что из моего тела получился мужчина, а во второй раз — что я родила другую женщину. Я и сейчас, бывает, с любопытством и отстранением наблюдаю за двумя этими людьми, бывают минуты — с изумленным откровением: интересно, откуда взялись эти, такие разные люди?!

— Литературный феномен Москвы, Одессы общеизвестен. Мне кажется, что о Ташкенте можно говорить в таком же контексте: Дина Рубина, Игорь Бяльский, Эли Люксембург — уже этот набор имен заставляет задуматься о том, что существовала среда. Более того, создается впечатление, что советская ассимиляция евреев там как-то припоздала. Чем обусловлен этот ташкентский феномен, привнесен волной эвакуации во время войны? И была ли, действительно, литературная среда?

— Не сравнивайте Одессу и Ташкент, это разные города при всей схожести южной благодати. В Одессе были дрожжи литературной традиции, в Ташкенте не было ничего и ничего не стало. Имена, которые вы перечислили — да, я могу еще с пяток назвать — но это все равно несопоставимо. В Одессе все произрастало из традиции, Ташкент же — хотя это был очень интересный город — все же был проходным двором, в котором застревали, да, но не по своей воле... Я пишу сейчас роман о Ташкенте, там порассуждаю и на эту тему, и картинки кое-какие покажу...

Нет, литературной среды как таковой не существовало. Эта штука пребывает в столицах: в Москве, в меньшей степени — в Питере. Я говорю о правиле; исключения, конечно, есть. Например, Феликс Кривин из такой провинции, что непонятно — как вообще он докрикивал что-то до Москвы. Увы, в Империи литератору надо родиться не в глухой провинции у моря, а в Риме. В советской же империи с определенного времени Римом была Москва. В нее прибредали все мало-мальски заметные таланты. Другое дело, что провинция всегда была поставщиком талантов... Но осуществлялись они как имена — в литературной столице.

По поводу же ассимиляции... Да, в Ташкенте было все несколько мягче, теплее для евреев. Не так заставляла жизнь выдавливать из себя по капле иудея, чтобы быстренько стать эллином. Кроме того, рядышком существовала большая и аутентичная община бухарских евреев. Да и хозяева, узбеки, притесняемые в своей идентификации, смотрели на евреев более сочувственно, чем на титульную нацию. Словом, было, было обаяние в этой относительной свободе колониального юга...

— Вы пишете, что вашу прозу, как «прозу писателя с ярко выраженной авторской интонацией», невозможно ставить (хотя я думаю, что «Вот идет Машиах» очень сценичен). И, тем не менее, ставят, и сейчас вы пишете очередной сценарий. Что это будет? И что побудило вас согласиться?

— Это будет фильм по моей повести «На Верхней Масловке». Меня уломал режиссер, Константин Худяков. Пришел в гости, оказался милым интеллигентным человеком, к тому же еще и талантливым... Ну, и я сдалась.

— Что для вас работа в «Сохнуте» и в Москве? Только «хлеб», или есть еще что-то? Удается ли в Москве, встречаясь с иностранцами, понять, насколько Европа представляет себе, что происходит в Израиле и чем это грозит ей самой?

— Конечно, это не только хлеб, хотя и хлеб тоже. Я не хочу кокетничать: жизнь у меня утомительная, с хлебом не то что напряженка, но все время надо помнить, что его надо, надо, надо заработать! А тут предложили некую должность с зарплатой... ну и дрогнула, захотелось передохнуть от поездок и выступлений. В результате, только и делаю, что езжу и выступаю по России, Украине, странам Балтики... Разумеется, это еще и Москва, литературный русский Рим, причем, не третий, а первый.

Я же — литератор, пишущий по-русски. Следовательно, мне в Москве медом намазано. Не до такой степени, конечно, чтобы обменять на нее Иерусалим (он-то один, его не бывает ни второго, ни третьего!), но вот потолкаться, позубоскалить, поглазеть на лица... это — завсегда. Хотя, сейчас уже чувствую, что — довольно, пора домой...

С иностранцами я встречаюсь больше не в Москве, а за границей. Впечатление от них удручающее (под иностранцами я не подразумеваю бывший наш народ, который, конечно, все в основном понимает). Особенно от коренных американцев. Это вообще нация, обманутая психологами. Европейские же интеллектуалы похожи на страусов, которые придут в себя только тогда, когда международный террор вытащит их из песка за хвост, торчащий кверху. Тогда уже и голове ничем не поможешь...

Относительно же Израиля... Видите ли, антисемитские традиции старой шлюхи-Европы настолько крепки и незыблемы, что надеяться на какие-то изменения, а тем паче — понимание в ближайшее время просто невозможно.

— Литература, философия, психология давно и безоговорочно высказались о счастье. И все же, есть ли такая достаточно высокая точка, оглядев с которой свою жизнь, вы можете сказать: «Я счастливый человек?»

— И что они безоговорочно решили — литература, философия и психология? Что счастье невозможно? Но ведь это не субстанция, и не то, что можно потрогать; это то, что человек чувствует. А инструмент, при помощи которого измеряют эту штуку, еще не изобретен.

Легкий, веселый, артистичный человек, сангвиник и плут может ощущать себя счастливым каждую минуту. Меланхолику для этого нужна по крайней мере серьезная удача. А мизантроп может вообще ни разу за всю жизнь не почувствовать себя счастливым.

Я, например, очень завишу от моей работы: когда она идет день за днем и что-то получается — я совершенно довольна жизнью и даже счастлива. Если нет — что угодно может произойти замечательного во всех других плоскостях жизни — мне свет не мил...

Хотя, конечно, существуют и объективные причины считать себя счастливым человеком, например: у меня живы родители, оба. Причем, оба — творческие, яркие люди, абсолютно не старики.

У меня есть вышеперечисленные отпрыски моего чрева и древа, а это тоже — не кот начихал. И, наконец, рядом со мной всегда (!) в нужную минуту (!) есть мой муж, человек, которому хочется прочесть то, что написано за день...

Интервью вела И. Найдис


Добавление комментария
Поля, отмеченные * , заполнять обязательно
Подписать сообщение как


      Зарегистрироваться  Забыли пароль?
* Текст
 Показать подсказку по форматированию текста
  
Главная > Мигдаль Times > №31 > Жизнь не равна литературе
  Замечания/предложения
по работе сайта


2024-03-29 06:17:21
// Powered by Migdal website kernel
Вебмастер живет по адресу webmaster@migdal.org.ua

Сайт создан и поддерживается Клубом Еврейского Студента
Международного Еврейского Общинного Центра «Мигдаль» .

Адрес: г. Одесса, ул. Малая Арнаутская, 46-а.
Тел.: (+38 048) 770-18-69, (+38 048) 770-18-61.

Председатель правления центра «Мигдаль»Кира Верховская .


Jerusalem Anthologia Dr. NONA Еженедельник "Секрет"