БС"Д
Войти
Чтобы войти, сначала зарегистрируйтесь.
Главная > Мигдаль Times > №60-61 > Страхи и пляски
В номере №60-61

Чтобы ставить отрицательные оценки, нужно зарегистрироваться
+6
Интересно, хорошо написано

Страхи и пляски
Анна МИСЮК

Собирая материалы для статьи, я немало перечитала о нем. О нем пишут много и, как правило, не так, как принято в литературоведении, да и в литературной критике. Как именно принято? Да принято рассказать о том, какие и зачем книги сотворил данный автор, а на закуску к концу поведать то-се о его жизненном пути и — буде таковые найдутся — об экзотических привычках, а также наградах и регалиях. Мне ли не знать, сама ведь не раз писала...
Но этот писатель...

ИзменитьУбрать
(0)

Все, положительно все, начинают, а часто и завершают рассказом о его биографии, о необычном детстве, приключенческой зрелости, мучительной любви и презрительной смерти. Для того, чтобы хоть по два слова сказать о каждом из более двух десятков романов уже просто места не остается.

Подозреваю, что есть основательная причина для такого единодушия, но о ней скажу ниже, а пока, не оригинальничая, начнем с того, что почти 25 лет назад в декабре 1980 года знаменитый французский писатель Ромен Гари выстрелом в горло оборвал свою жизнь... И в тот же день и мгновенье еще один знаменитый французский писатель Эмиль Ажар выстрелил себе в горло, оборвав расцвет своей литературной славы...

ИзменитьУбрать
www.ordredelaliberation.fr
(0)

Два писателя, два лауреата Гонкуровской премии, высшей литературной награды Франции, присуждающейся единожды в жизни даже гениям, а горло, пробитое пулей, было одно, и одно остановилось сердце, сердце, забившееся в России в семье еврейских актеров в 1914 году, сердце Романа Кацева, сына Леонида Кацева, виленского мещанина, и Нины Борисовской, родом из Одессы.

Рождение было одно, а смерти — две, и в этом первая из причин, заставляющая вновь и вновь вдумываться в загадку человека, прожившего две жизни, две судьбы, поместившиеся между этих двух точек, прошедшего двумя литературными путями; первая из причин, но... не единственная.

Итак, ответ на эту загадку поищем сначала — как все — в биографии нашего героя. От революционного «в борьбе и тревоге» восемнадцатого года бежала Нина Борисовская, увозя своего 4-летнего сына. К счастью, им удалось добраться до «спасительной гавани» — Парижа. Далее начинается сага о материнском подвиге. Об отце Леониде Кацеве уже забудем, тем более, что легенда называет его лишь «отцом по метрике», отцовское же место, согласно той же легенде, в биографии Гари отведено знаменитому русскому киноактеру Ивану Мозжухину, еще вернее — его фотографии, занимавшей в доме Нины, а затем на письменном столе ее сына неизменно почетное место.

ИзменитьУбрать
(0)

Мать рано сосредоточила все свое внимание на развитии талантов маленького Романа. Балет, музыка, живопись, фехтование — его учили всему; единственный вид искусства, отказавший будущему Ромену Гари во взаимности — музыка, писатель вспоминал, что на десятом уроке измученный бессмысленными звуками маэстро разбил скрипку о голову бездарного ученика. Однако и балет, и даже живопись отступили перед литературой, а литература — пусть на время — перед практической историей.

ИзменитьУбрать
(0)

История в те годы, когда взрослел Гари, — это война. Он стал летчиком (литературная для Франции профессия — вспоминается немедленно Экзюпери), а после войны служил по дипломатическому ведомству в Софии, Берне, Лондоне, дослужился до ордена Почетного легиона, осуществив одно из заветных материнских мечтаний. В этом месте впору заметить, что психологи, занимающиеся проблемами воспитания, а также и педагоги-теоретики часто в своих работах упоминают Нину Борисовскую, как редкостный случай создания удачного материнского сценария (или, как принято сейчас говорить, — проекта) для талантливого ребенка. Почти гениальный сын не только никогда не бунтовал против материнской программы (дипломат-лауреат-кавалер и т.д.), но признавал ее с глубокой благодарностью соавтором своей судьбы. Тем более, что ему было с чем сравнить, когда у судьбы появились другие соавторы, и отнюдь не такие вдохновенно и сердечно всецело преданные Роману-Ромену, какой была до последнего вздоха его мать. Этими соавторами были время и любовь.

ИзменитьУбрать
(0)

Время. «Все мои книги насыщены нашим веком до бешенства», — говорил Ромен Гари. Наверное, с этим каждый его читатель согласится. При том, что у него не найдешь эпических картин, общих рассуждений и умозаключений. Все, что принято называть преступлениями истории или достижениями человечества, в творчестве Ромена Гари находит воплощение в человеческих конкретных чувствах, переживаниях, поступках; все, что называется цивилизацией, имеет своим домом отдельное человеческое сознание — и сюжеты этого сознания разворачиваются в романы; картины, порожденные внутри этого сознания, — в сценарии, а отдельные реплики, вскрики памяти — в короткие рассказы. Причем, в книгах Гари нет маловнятной зауми, которую принято важно определять как «поток сознания», он пишет четко и красочно, причудливые сюжеты захватывают воображение, а тонкая ирония и сатирическая горечь придают особенный вкус этому литературному пиру.

Пересказать его книги, как всякую хорошую литературу, трудно, и это, конечно, следующая причина, по которой авторы статей, посвященных феномену Гари, больше склонны увлекаться его биографией. При всей ее сложности, она все-таки — одна из нитей жизненной ткани, и по этой нити можно пройти, пусть и спотыкаясь на сломах и заносясь на виражах. А вот произведения Гари всегда развертываются нелинейно, в ряде параллельных миров...

Заглянем в один из таких параллельных миров: в рассказ «Старая-престарая история». В Боливии после войны нашли приют два немецких еврея, двое бывших портных, два бывших узника концлагеря. Почему в Боливии? Потому что это максимально далеко от Германии. Один из них, по имени Шоненбаум, придя в себя, пусть медленно («в Боливии ему отчего-то особенно нравились ламы, может быть, потому, что их не было в Германии»), открывает ателье, а другой пытается укрыться еще глубже — под личиной индейца Педро, потомственного погонщика.

Имя второго — Глюкман — т.е. «счастливец». Медленно удается вытащить из бездны укрытия-безумия Глюкмана, который не может поверить ни в смерть Гитлера, ни в существование Израиля. «Не верю! — упирается Глюкман. — Знаем мы эти немецкие штучки!» С ужасом чувствует Шоненбаум, что его собственное сознание не в силах удержать здравую веру в новую историческую реальность перед лицом безумной проницательности «счастливчика» «А вдруг он прав? — Немцы вполне способны на такое: явитесь, мол, в указанное место с документами, подтверждающими вашу еврейскую принадлежность, и вас бесплатно переправят в Израиль. Ты приходишь, послушно садишься в самолет и оказываешься в лагере смерти». Однако Шоненбаум сражается за то, чтобы и самому вернуться в обнадеживающую жизнь, в которой есть Израиль, его армия и президент, и где нет лагерей смерти, и вернуть Глюкману самого себя.

Кажется, что ему это удалось, и Глюкман опять бойко заговорил на идиш, да и портновская сноровка к нему вернулась, но вот... оказывается, что каждый вечер «счастливец» тайно навещает скрывающегося нациста, бывшего охранника концлагеря. Каждый вечер недобитая жертва приносит еду, питье и сигары своему палачу. Шоненбауму опять отказывает чувство реальности, завеса безумия сгущается, он с трудом узнает собственный рвущийся голос: «Ведь он же пытал тебя каждый Б-жий день! Он тебя истязал! Рвал на части! И ты не выдал его полиции?.. Ты таскаешь ему еду?.. Как же так? Или это я из ума выжил?» И словно из глубины веков звучит в ответ голос Глюкмана-«счастливца», голос, от которого волосы на голове шевелятся и сердце едва не останавливается: «ОН ОБЕЩАЛ, ЧТО В СЛЕДУЮЩИЙ РАЗ БУДЕТ ДОБРЕЕ».

ИзменитьУбрать
(0)

Роман Кацев, начавший свой литературный путь в 1945-м, в год победы над нацизмом, под псевдонимом Ромен Гари, не только не забывал никогда о своих русско-еврейских корнях, но и осознавал, насколько они прорастают в его художественном мире. Тема еврейского самосознания, судьбы и мировидения часто является в его книгах, писал ли он их как Ромен Гари («Пляска Чингиз-Хаима») или, с 1973 года, как Эмиль Ажар («Псевдо», «Страхи царя Соломона»). Под именем Эмиля Ажара он начал свой путь в большую литературу заново, явившись в нее безвестным невидимкой. Под этим именем он заново взошел на литературный Олимп, получил Гонкуровскую премию (все были поражены, что невидимый Ажар от нее отказался, но в реальности писатель не хотел нарушать устав премии, он-то знал, что Ажар под именем Гари уже становился ее лауреатом). Не буду дальше останавливаться на истории мистификации, скажу лишь, что раскрылась она только после смерти Гари-Ажара, и Франция с изумлением узнала, что один роковой выстрел лишил страну и век не одного, но двух писателей.

В романе «Пляска Чингиз-Хаима» Гари выводит головокружительную историю о том, как в маленьком немецком городке начинают происходить массовые таинственные убийства. Люди погибают рядами и колоннами и все при этом — со счастливой улыбкой на лице. Дело расследует начальник полиции, страдающий особым видом раздвоения личности. Во время войны он командовал расстрелом группы евреев, один из которых, «неожиданно» взбунтовавшись, обругал своих палачей, да еще и непристойным жестом их оскорбил. Этот «непорядок» потряс молодого наци, и, воспользовавшись этим потрясением, отлетающая душа расстрелянного еврея вселилась в его сознание. С тех пор они неразлучны. Бывший комик еврейского варьете смотрит из глаз немецкого блюстителя порядка, хозяйничает в его снах, учит его идишу и запрещает есть некошерную пищу. Хаим подозревает даже, что он такой не один, что миллионы душ загубленных евреев теперь неразлучны со своими выжившими палачами...

В романе «Псевдо» Эмиля Ажара герой, оказавшись не в силах распутать мучительные жизненные узлы, предпочитает представлять себя удавом, удавом в долгой спячке, а весь жизненный абсурд — это всего лишь длинный сон удава. Героя лечит психиатр, с которым он ведет краткие афористичные беседы. Одна из тем — антисемитизм, так как герою кажется, что именно от своего еврейства стремится он скрыться, «завернувшись в удава».

Главный герой другого ажаровского романа «Страхи царя Соломона» — богатый одинокий еврей, «король брюк», подчинивший свою жизнь и немалое состояние стремлению помогать отчаявшимся, спасать страдающих, поддерживать одиноких. Соломон потерял в Катастрофу всех родных, «всех, вплоть до четвероюродных кузенов», и теперь он старается делать жизнь терпимее, снижать, насколько это в человеческих силах, градус злобы, безнадежности, муки. Соломон организует телефон доверия, службу, доставляющую на дом продукты беспомощным... Этим, конечно, сюжет не исчерпывается, потому что он... о любви, о беспомощной, но всеобъемлющей любви к людям, к жизни, к чуду существования...

ИзменитьУбрать
(0)

Любовь. Красивый и талантливый писатель и дипломат с юности не знал отказов и поражений в любовных связях, но любовь-судьба пришла к нему тогда, когда жизнь катилась к «полтиннику».

Избранницей стала 20-летняя изумительно красивая американская кинозвезда Джин Сиберг. Редкая красота и дарование сочетались в ней с беспомощно нежной душой и добрым сердцем, жаждавшим того же, о чем будет мечтать царь Соломон у Ажара, о том же, о чем вскричал когда-то на весь СССР герой повести братьев Стругацких «Пикник на обочине», такой же юный и такой же обреченный, как Джин Сиберг: «Счастье для всех, сейчас! И пусть никто не уйдет обиженным!» Джин Сиберг посвятила себя, свою славу и деньги «обиженным».

ИзменитьУбрать
(0)

Сначала это были «Черные пантеры», боровшиеся с белым расизмом, но в результате пораженные расизмом черным. В конце концов, когда деятельность «пантер» стала смахивать на расистский террор, Джин буквально бежала от них, позволив Гари, наконец, увезти себя во Францию. Покоя ей уже было, впрочем, не найти. Она теряет новорожденного ребенка и, отчаявшаяся, опять бросается в общественную борьбу — на этот раз за права алжирцев. Борьба приводит ее в объятия алжирского лидера, а затем — в объятия алкоголизма и наркомании.

ИзменитьУбрать
(0)

А Ромен Гари все эти годы ее безысходно... любит. Весной 1980 года 37-летняя Джин погибает роковым и странным образом: не то самоубийство, не то — убийство... Похоже, что с этого дня Ромен Гари и отказывает своей жизни в смысле и праве на продолжение. Он приводит в порядок свои дела и рукописи и через восемь месяцев после смерти Джин убивает себя.
Можно утверждать одно: какую бы книгу Гари или Ажара ни пришлось вам открыть: утонченный психологический детектив «Леди Л.», трагикомедии о Чингиз-Хаиме и царе Соломоне, лирические драмы «Корни неба» и «Жизнь впереди», психодраму «Псевдо», — да любую из тех книг Гари-Ажара, что, наконец, стали активно издаваться по-русски в последние полтора десятилетия (советская власть не очень-то допускала к читателю его произведения), — вы запомните ее, она станет в вашей жизни событием такого ранга, каким бывает встреча с особенным талантом, даром проницательности и прорицания.

Писатель говорил, что его псевдоним пришел из русского языка, что это просто повелительное наклонение от глагола «гореть», что это слово он полюбил, слушая романс «Гори, гори, моя звезда...», а после его смерти догадались, что и в А-жар-е есть частичка того русскоязычного огня...


Добавление комментария
Поля, отмеченные * , заполнять обязательно
Подписать сообщение как


      Зарегистрироваться  Забыли пароль?
* Текст
 Показать подсказку по форматированию текста
  
Главная > Мигдаль Times > №60-61 > Страхи и пляски
  Замечания/предложения
по работе сайта


2024-03-28 08:53:37
// Powered by Migdal website kernel
Вебмастер живет по адресу webmaster@migdal.org.ua

Сайт создан и поддерживается Клубом Еврейского Студента
Международного Еврейского Общинного Центра «Мигдаль» .

Адрес: г. Одесса, ул. Малая Арнаутская, 46-а.
Тел.: (+38 048) 770-18-69, (+38 048) 770-18-61.

Председатель правления центра «Мигдаль»Кира Верховская .


Jewniverse - Yiddish Shtetl Еврейский педсовет Еженедельник "Секрет"