Эта женщина хорошо считает, хотя по профессии она врач. Но она, не задумываясь, в любой момент ответит, сколько лет жизни ей подарили.
Такое ощущение, что каждый день она, просыпаясь, вычисляет это количество лет, месяцев, часов. Не знаю, читает ли она при этом утреннюю молитву, но текст помнит. Правда, в искаженном виде: «Мойди Ани, Лаяве Лехим, мыле хаим, Выкаим, чий хазаты». Записала ее так через 56 лет после того, как услышала от трехлетнего мальчика Изи.
Люся Калика. Этим именем подписана ее рукопись, экземпляры которой хранятся в музее «Яд Вашем», Музее Холокоста США, архиве НПЦ «Холокост», в коллекции «Холокост на территории СССР». Вообще-то ее зовут Людмила Ефремовна, но она предпочитает имя, которым ее называли в 17 лет. Выпускной бал пришелся как раз на тот самый год — 41-й.
Я всегда недоумевала, как это в Одессе осталось столько евреев — на верную гибель? Не верили? Не успели эвакуироваться? Оказывается, эвакуации подлежали не все, на это нужны были специальные талоны. Люсе, ее маме и сестре Риве талоны не достались.
«На улицах Одессы все больше и больше колонн евреев. Мы начинали понимать, что вскоре придет наш черед. Люди стали готовить рюкзаки с запасами пищи — сухари, бублички, кусочки сахара и другое. Последовали их примеру и мы. Запас приготовленной вареной пищи каждый день освежался. В рюкзаки клали ценные вещи, драгоценности.
Мы жили в квартире по Авчинниковскому пер., 7, кв. 15, которая имела второй выход на Александровский проспект, 15. Эта квартира с двумя выходами на разные улицы в дальнейшем спасла нам жизнь».
О Холокосте написано много, так много, что, как ни печально, мы уже не чувствуем «кожей» весь его ужас. Почувствовать можно лишь через частности, пережив опыт не 6 миллионов, не сотен тысяч, а всего лишь одной, частной, жизни.
Люся Калика — счастливый случай в истории Холокоста: «Вдруг 3 ноября 1941 г. открыли ворота тюрьмы и выпустили всех евреев. Вдоль всей Черноморской дороги по тротуарам и мостовой двигалась сплошная живая лавина. Глазом нельзя было охватить ни начала, ни конца этой движущейся массы людей — говорили, что в Одесской тюрьме тогда было 70000 евреев.
Теперь я думаю: ведь вся эта масса людей, эта лавина людей, которую я не могла охватить взглядом, погибла. Из них остались единицы, мы в том числе. Я всю жизнь думаю, как это могло случиться, чтобы из всей этой массы! массы! массы! людей, которых я видела своими глазами, мы остались в живых — я, Рива и мама!.. Потрясающе!!!
Какая сверхъестественная сила руководила нами, властвовала над нами?» =
Сверхъестественная сила... Наверное. Ведь случайностей не бывает.
23 октября, когда ночью в Авчинниковском переулке всех евреев и коммунистов повыгоняли в Александровский садик и повесили, они ночевали у знакомых. На следующий день Люся с сестрой повстречали колонну евреев, идущих из тюрьмы. Охранник попытался загнать Люсю в колонну, но девушка сказала: «Я не юде!» — и повезло. Эту колонну сожгли в каких-то бараках под Одессой.
Возвращаясь к знакомым, Люся и Рива увидели, что из домов уже выгнали евреев, в том числе и их маму. =«Мы встали в колонну к маме. Нас пригнали на Привоз и загнали в рыбный корпус, где уже было много людей. Нас зажали в третьей части корпуса, где были люки для слива воды. То и дело раздавался крик падающего в люк. По остальной части корпуса расхаживал немецкий офицер, щеголяя выправкой. Солдаты заставляли мужчин и женщин, девушек снимать сапоги, оставляя их босыми. Стаскивали с плеч рюкзаки. За оказанное сопротивление избивали».
Затем колонну погнали по Пушкинской, «на перекрестках которой лежали распростертые трупы, молодые, крепкие парни с синими лицами — результат дня террора 23 октября».
Даже попав в тюрьму, Люся, а затем и ее мама умудрились выбраться, чтобы добыть пропитание, и опять вернуться — к сестре и другим голодающим. Надо было видеть, как Людмила Ефремовна, будучи у нас в Музее истории евреев Одессы, показывала в лицах, как она, притворившись одной из посетительниц тюрьмы, назойливо дергала за рукав охранника: «Я кушать принесла, я маленькая, у меня нет бумаг!»
А когда случилось чудо и евреев выпустили из тюрьмы, Люся не выполнила приказ нашить желтую звезду. Повстречав на улице немца, на его вопрос «Юде?» прикинулась непонимающей, сказала, что армянка.
Калики подкармливали живущую во дворе 85-летнюю бабушку. Люсе еще раз удалось избежать беды. Она даже не поняла, о чем говорил ввалившийся в квартиру старушки немец, указывая ей на диван, но извернулась и сбежала.
И следующее неповиновение. Приказ всем евреям собраться в гетто на Слободке. Рива предлагает спрятаться в подвале их квартиры. По городу ходят слухи, что через две недели партизаны освободят евреев.
А теперь представьте, что вы оказались в подвале — 7 метров на 2,5. Крышку люка закрыли, а сверху поставили диван. Оглядимся. Ни лучика света. Пол земляной, стены каменные сырые, все покрыто плесенью и паутиной, низкий (рослому мужчине не выпрямиться) потолок поддерживают несколько гнилых деревянных столбов, в конце подвала — насыпь с полусгнившими остатками кожи (которую тайно вырабатывала в голодные 30-33 годы Люсина мама).
В подвал спустились добровольно — пересидеть недельку-другую. А прожили там 820 дней! 27 месяцев — 2 года и 3 месяца подаренной жизни, но какой!
В смежной квартире жили со своей матерью сестры Ольга и Елена Канторович. Еврейки, но успели выправить национальность на караимов (их немцы не трогали). Они согласились подвинуть на люк подвала диван — согласились на две недели.
Туда же, в подвал, Ольга и Елена спустили своих теток — Цилю (56 лет) и Меню (85 лет). Теперь их было пятеро.
«Тьма, тишина. Сидим в шоке. Боимся зажечь спичку, ведь в потолке щели, это может нас выдать. Минуты тянутся ужасно долго. Мы прислушиваемся к шорохам, не понимая их. Услыхали лай собак. Как мы им завидовали!
Прошло какое-то время, мы набрались смелости и шепотом начали разговаривать. Потом зажгли лампаду, прикрыв ее. Мы начали считать время. Как долго тянулись первые минуты, первые часы! Первый день был бесконечным.
Я начала вести дневник. Описываю минуты, шорохи. Час прошел, несколько часов, первый день миновал... Все это описываю. А ведь, может быть, придется сидеть 14 дней! Два дня — вечность! Где-то на второй-третий день вдруг над нами слышится шум, затем топот, разговоры, крики. Мы в ужасе. Не понимаем, что происходит.
Постепенно начинаем различать голоса соседей. Понимаем, что они вытаскивают мебель. Дерутся из-за какой-то вещи. Мы волнуемся, мы в страхе, чтобы кому-то не понадобился наш изуродованный диван, хотя бы на топливо.
Мы тяжело перенесли это первое нашествие. Через какие-то часы мы снова слышим над нами шаги — топ, топ, топ. Что происходит? Начинают отодвигать диван.
О, Б-же, открывают крышку, — и мы слышим шепот Оли и Елены и еще кого-то. К нам спустили Маню лет 40-42, может быть, меньше, с двумя детьми — Изей трех лет и Людой, лет двенадцати. Нас уже стало 8 человек. Изя хватает мать за шею, весь дрожит от страха. Хочет громко что-то спросить у матери. Она ему закрывает рот ладонью, объясняет, что здесь говорить нельзя, но ему очень хочется говорить».
Через две недели, когда освобождения евреев не последовало, «караимы» (так называет их в своих воспоминаниях Калика) отказались выпустить затворников — слишком велика была опасность и для них, и для самих сестер.
И счет пошел не на дни — на годы. Впроголодь (только мамалыга), в страхе, с кувшином воды в день, с громко плачущим ребенком... Когда во время облав немцы заходили в квартиру, Люся с сестрой «превращались в дополнительные столбы, поддерживавшие потолок подвала», чтобы «гости» не провалились к ним. Изя плакал, мать накрывала его подушкой. Полоумная Меня тоже затягивала свою жалобу на идиш. А «часа в три, в ночь передач вдруг над головами у нас раздавались шаги... Мы в страхе прислушиваемся, затем начинается шорох тянущегося дивана, скрип, стук. Сердце замирает. Затем — шепот: “Берите воду, дайте ведро помоев” и т.д. Когда заканчивается эта ночная процедура, мы долго не можем прийти в себя». Нелегко пришлось и сестрам Ольге и Елене. Все было — и обиды, и аресты...
Как они прожили эти 820 дней, как они выжили, можно понять, только прочитав воспоминания Люси Калики. Их повторная публикация планируется в книге, посвященной истории Холокоста в Одессе, которую готовит к печати Музей истории евреев Одессы «Мигдаль-Шорашим». Сверхъестественная сила?.. Да, конечно, в этой истории слишком много счастливых случайностей. Но не будем скидывать со счета и жизнестойкость этих женщин.
Люся Калика живет сейчас в Израиле. Хрупкая, экспансивная женщина. На вопрос о сестрах Канторович она, не задумываясь, говорит: «Они мне подарили 63 года жизни».
—————————————
«Я на улице! Я вне тюрьмы. Но что это делается? Все ворота домов по Черноморской дороге и в городе закрыты. На них мелом нарисованы большие кресты. Это значат, что в домах евреев нет. У меня сжимается сердце. Никогда еще я не видела такую притихшую, такую печальную Одессу».
«12 января 1942 года всю ночь шел снег. Мороз крепчал. Улицы Одессы покрылись глубоким снегом. Куда ни глянешь, идут евреи, тянут саночки — самое ценное».
«Рива побежала к Ленским сказать, чтобы Соня с сыном сошли к нам в подвал. Но Соня отказалась. Она сказала: что будет со всеми евреями, будет и с ней».
«В январе 1943 года нам стали подсовывать под крышку люка газеты.
...Однажды мы прочли в одной статье, что “Слава Б-гу, исчезли пятна на солнце над Одессой от 300000 гетто на Слободке”. Автор хвастался достижениями, достигнутыми за время пребывания немцев и румын у власти в Одессе.
... Сводки с фронтов, сдача городов нас добивали, но мы не верили сводкам, мы все отрицали. Не может такого быть. Сводки лгут. Но когда стали сообщать, что немец под Сталинградом, — это была трагедия. Мы теряли надежду на освобождение.
А газеты долго дезинформировали читателей о состоянии армии Паулюса под Сталинградом. Мы читали между строк. К каждой фразе мы придирались, домысливали.
Наконец, окружение 6-й армии Паулюса и пленение армии и его самого. Вот была радость! После событий под Сталинградом газеты стали уменьшаться в размере и в объеме. Сводки сделались более короткими. Например, сообщалось: “С целью сокращения линии фронта немецкие войска оставили город такой-то”.
...Последние пару дней перед самым освобождением Одессы газета была величиной чуть больше тетрадного листа».
—————————————
И.Н. Людмила Ефремовна, скажите, вот человек, просидевший 820 дней в подвале, выходит на улицу. Какие ощущения?
— Да, 820 дней — и ни одной болезни, ни насморка, ни кашля...
А сестра говорит: «Ты перед выходом уже доходила». Как я вышла? Мы все изодранные были. Накинула на себя что-то, не помню, что, кажется, какое-то мужское пальто... И побежала по Александровскому проспекту. На углу Троицкой жила моя подружка, русская. Они считали, что меня уже нет: «Люся, где ты была? Откуда ты?» Она сидит с чашкой и гоголь-моголь себе делает. Очень тяжело все это... Она начинает меня угощать, я ей говорю: «Тусенька, я не буду сейчас кушать». И мама ее говорит: «Ей нельзя это кушать». Она мне дает попробовать. Эти люди одели меня с ног до головы.
Самый интересный момент был, когда вошли русские. Они, Оля и Лена, отодвинули диван и говорят нам: «Все, русские войска в городе! Выходите». Мы так растерялись. Во-первых, нечего было надеть... Рива выскочила, она у нас активная. В это время приходит наш сосед из 11 номера — военный мальчик, корреспондент. Мне мерещится, что было три корреспондента, а может, два... Моя сестра села на пол, опустила ноги вниз и показала им, как спуститься. Они вошли к нам со свечечкой и обалдели. Высокие, интересные парни, им пришлось пригнуться. Они говорят: «Покажите, покажите, пожалуйста...» Один стоит, пишет, другой фотографирует. Через какой-то месяц прибывает письмо из Нью-Йорка. Сестра Цили прочитала статью в газете, какой-то корреспондент все описывает, фото там... И она узнает, что ее сестра Циля жива.
Я вот на английском языке писала в газету «Форвардс» «просьбу века» — найти эту газету. В письме я объясняю, почему мы знаем, что где-то там в газете есть эти фотографии подвала.
И.Н. Они нашли эту газету?
— Не было ответа... Я просила Думера, который там живет, но он очень старый, ему 86 лет.
Замечания/предложения
Сайт создан и поддерживается
Клубом Еврейского Студента
Международного Еврейского Общинного Центра
«Мигдаль»
.
Адрес:
г. Одесса,
ул. Малая Арнаутская, 46-а.
Тел.:
(+38 048) 770-18-69,
(+38 048) 770-18-61.
Председатель правления центра
«Мигдаль» —
Кира Верховская
.
03.02.2010 08:37
то тяжело читать, трудно представить , что перенести эти люди