№66

Мигдаль Times №66

Шут и король

Елена КАРАКИНА

Достать билеты на спектакль было невозможно. Ни под каким видом. О партере никто и не заикался, — безо всяких слов было известно, кому предназначены кресла партера, кто в них обычно сидит. «Зав. складом сидит, директор магазина сидит, сзади мы его не видим, он нас видит — товаровед сидит». А также прочие Очень Важные Персоны, включая все виды начальства, их родственников и родственников их родственников, и так далее. Нет, на партер никто и не рассчитывал, как и на ложи. Но на какое-нибудь завалящее местечко на галерке — даже на него нельзя было купить билета, как, впрочем, и на балкон. А между тем всегда, даже на самые столичные, самые знаменитые гастрольные спектакли билетик всегда обламывался. На «Женитьбу» в постановке Эфроса, на «Человека из Ламанчи» с Дорониной и Лазаревым, на «Царя Федора Иоанновича» со Смоктуновским. Пусть на приставные, пусть входные. Но здесь и входных билетов не было. Здание одесского Украинского театра в сентябре 1976 года казалось неприступным бастионом. Пожалуй, тогда случился аншлаг аншлагов. В Одессу приехал Райкин. Собственно, приехал театр Райкина и привез спектакль. Спектакль нашумевший — «Древо жизни». Очень острый по тем временам, чрезвычайно крамольный. И все-таки — шли не на спектакль. Шли на Райкина.

Это ради Райкина нажимали на все кнопки, переплачивали, рассчитывались бартером, стояли в очередях в надежде получить желанный билетик. Это ради него бродили вокруг здания толпы, готовые стоять в проходе, сидеть на ступенях, висеть на люстре. Только бы увидеть живьем, хотя бы одним глазком, только бы услышать, хоть вполуха, живой голос. При том, что Аркадий Исаакович вовсе не был ни красавцем-мужчиной, ни сладкозвучным певцом, заставляющим замирать женские сердца, ни голливудской звездой с перспективой губернаторства. Степень притягательности имени «Райкин» была сильнее, больше, мощнее, чем притягательность прочих эстрадных и театральных знаменитых имен, собирающих битком набитые залы. Он был больше, чем эстрадный кумир, больше, чем «звезда», больше, нежели политический деятель. Недаром о нем слагались — нет, не легенды, берите выше — анекдоты. И какие анекдоты, да еще в какие времена! В те времена, когда за анекдот легко было загреметь если не в Мордовию, то за 101-й километр¹ или попросту вылететь со службы.

— Кто такой Брежнев?

— Это мелкий политический деятель в эпоху Райкина и Пугачевой.

Анекдот, как выяснилось десятилетия спустя после смерти генерального секретаря и простого артиста, — оказался пророческим. Могущественный лидер государства сквозь призму времени выглядит фигурой ничтожной и анекдотической. Аркадий Райкин из сегодняшнего дня видится, как и тридцать лет тому назад, личностью эпохальной.

Можно, конечно, фантастическую популярность артиста объяснить нравственным климатом той странной страны, в которой Аркадию Исааковичу довелось жить. Начальная и конечная даты жизни великого артиста (1911-1987) почти совпадают с датами начала и конца Советского Союза. А в Советском Союзе постоянно существовал зазор между понятиями и их реальным наполнением. Благосостояние советского человека неизменно повышалось, но ходил он, этот советский человек, в жутком тряпье, нынче бомжи лучше одеваются. Советская конституция была самой лучшей в мире, но при этом нигде, кроме самых дремучих азиатских и африканских сатрапий, не существовало такого произвола власти, как в СССР. Народы Союза жили в неизменной любви и дружбе, но каждый народ хорошо знал, какое место ему уготовано в братской семье, и не высовывался. Зло называлось добром, грабеж — даянием, убийство — перевоспитанием, и так далее. В этой ситуации литература и искусство и люди, творящие литературу и искусство, были носителями эталонов общечеловеческих нравственных норм.

Эстрадный артист Аркадий Райкин своими миниатюрами, монологами, скетчами, которые разыгрывались на сцене, был среди тех, кто уничтожал деформирующий психику зазор между уродливой идеологией и реальностью. Понятия и наполнение их становились идентичными. И за это, осознанно или бессознательно, люди были ему бесконечно благодарны. За это его любила публика, поэтому она в течение десятилетий валом ломилась на его концерты, замирала у голубых экранов, когда объявляли выход эстрадного, а потом и народного артиста.

И все же не стоит думать, что лишь странностям страны обязан Райкин тем, что стал человеком-эпохой. Был бы великим — в любом другом месте Земли, в любую другую эпоху. История знает великих королей, но помнит нежнее — великих шутов. Первые лгут во имя высоких сиюминутных целей, вторые говорят правду во имя вечных человеческих ценностей. Из-за этого происходит кардинальная перестановка фигур — и короли оказываются фиглярами, а шуты — королями. Недаром памятен еще один анекдот, в котором вновь на одну доску, на одну линию ставятся первое лицо государства и эстрадный артист: «Двое перед телевизором. Ведущая сообщает: “Вы слушали доклад генерального секретаря ЦК КПСС Леонида Ильича Брежнева”. Один из слушавших возмущенно обращается к другому: “Ну вот, а ты говорил — Райкин, Райкин!”»

Аркадий Исаакович не был политиком, не был диссидентом, не был оппозиционером. Он был достаточно благополучен в своей актерской карьере. Он получал звания, он много выступал, в том числе и на Центральном телевидении, у него был, наконец, свой театр, где он был хозяином, царем, истиной в последней инстанции. И все же — он был диссидентом, политиком и оппозиционером. Такова была его природа, щедро приправленная великим актерским даром и безграничным обаянием. В его устах даже монолог няньки или водопроводчика становился оружием политической сатиры и разлетался цитатами, передаваемыми с восторгом и наслаждением: «Это я твой кран на две крутки не докрутил, это я твой винт на две винтки не завинтил!» Когда же в гениальном исполнении Аркадия Исааковича зазвучали монологи Михаила Жванецкого — даже такой невинный, как «Авас», — оружие смеха стало абсолютным.

Да, Райкин убивал искореженный строй своим гением, своим мастерством, своим смехом. Строй же, в свою очередь, убивал артиста. Как умел. А умел он это делать весомо, грубо, зримо. Запрещая, не позволяя, унижая. Одна история, долго ходившая по Одессе — всего лишь маленький пример того, как нелегко быть великим шутом и «истину царям с улыбкой говорить». Говорят — а дело происходило в Киеве, — что вышел Райкин на сцену с монологом, произносимым от имени персонажа. Начинается текст словами: «Кто я есть такой? Я есть Балалайкин...» После фразы «Кто я есть такой?» артисту выкрикнули из зала: «Ты есть жид!» Аркадий Исаакович, конечно, мог бы сделать вид, что ничего особенного не произошло. Возможно, многие так бы и поступили на его месте.

Но Райкин потребовал, чтобы выкрикнувший покинул зал, иначе он не будет продолжать концерт. Подлость труслива, кричавший не осмелился уйти под огнем взглядов зрителей. Ушел Аркадий Исаакович, не пожелавший снести оскорбления. Ушел и слег с третьим инфарктом.

У Райкина вообще было слабое сердце — результат перенесенной в юности болезни. Но об этом знали лишь за кулисами. За кулисами, особенно в последние годы, он бывал дряхл и так слаб, что казалось — даже громко произнесенное слово может его убить. Но, выходя на сцену, он преображался. Он становился юным, легким, стремительным. Пластика великого танцора была в его движениях. Модуляции великого певца были в его голосе. И, как это происходит всегда, когда на подмостках великий артист, — он как бы не исполнял свои номера, а дирижировал залом, дирижировал симфонией напряженно вслушивающейся тишины, легким смешком, катившимся по рядам, взрывами хохота, догонявшими друг друга, как волна волну, и слезами, вызванными смехом.

Мне повезло. Я это видела своими глазами и слышала своими ушами. Мне удалось-таки взять входной билет. Правда, лишь на второе отделение, но что с того! Неважно, что приходится стоять у барьера ложи, когда судьба дает тебе шанс дышать одним воздухом с человеком-эпохой! Тем более, что после спектакля можно подойти и очень вежливо, очень осторожно, чтобы ни в коем случае не показаться назойливой, попросить расписаться в заветной книжечке. И сам Аркадий Райкин, только что молодой, энергичный, бурлящий жизнью на сцене, а сейчас постаревший, слабый, почти немощный, но все равно великий и великолепный, слабо улыбнувшись, оставит на белом листе свой автограф.

---

¹За 101-й километр от крупного населенного центра можно было выслать человека без суда и следствия, в административном порядке. При этом, естественно, терялись городская прописка и место работы

Добавление комментария

Поля, отмеченные * , заполнять обязательно * Подписать сообщение как  Имя  без пароля (гостевой вход)  Ник  Пароль  Войти?        Зарегистрироваться  Забыли пароль? * Текст  Показать подсказку по форматированию текста