0

№70

Мигдаль Times №70

Училище Гохмана

Саул БОРОВОЙ (Из книги «Воспоминания», гл. 1)

Сайл Боровой, 1913 г.

(0)

Основателем этого учебного заведения был доктор прикладной математики Хаим Иегудович Гохман. Это был человек необычной судьбы. Уроженец глухого еврейского местечка, он, самоучкой, опираясь на элементы математики, которые можно найти в Талмуде, не только освоил некоторые основы математики, но и совершил открытия. Правда, потом обнаружилось, что иногда он открывал уже открытое.

Самородком, замечательным математиком заинтересовались, ему оказали поддержку. Он переселился в Одессу, где в нем приняли участие некоторые профессора университета, в частности, профессор Лигин. X.И. Гохман смог уже в зрелом возрасте сдать экстерном экзамен за гимназию, потом закончить университет, успешно защитить магистерскую и докторскую диссертации по механике. Утверждают, что его специальные научные работы были выдающимся явлением в своей области. Он стал приват-доцентом университета.

Но, кажется, он потом несколько охладел к науке, хотя до последних дней жизни упорно работал над проблемой математической теории еврейского календаря. Он подготовил громадный труд на эту тему, но ко времени окончания этого исследования — началу 1-й мировой войны — не смог опубликовать эту книгу, а напечатал только небольшую брошюру — нечто вроде тезисов исследования.

Основным делом его жизни стало создание полноценного среднего учебного заведения для еврейского юношества. Здесь, очевидно, сплелись и материальные (приват-доценты, как известно, работали, по существу, безвозмездно), и идейные побуждения.

Где-то в середине 1880-х гг. X.И Гохман получил от Министерства финансов (которое считалось либеральным ведомством и ведало тогда, до создания в 1905 г. Министерства торговли и промышленности, коммерческими училищами) разрешение на создание Коммерческого училища в Одессе.

После 1905 г. X.И. Гохман покинул на длительный срок Одессу. Он жил в Швейцарии, кажется, в связи с тяжелым нервным заболеванием, но к началу 1-й мировой войны вернулся в Одессу и вскоре, в 1916 г., умер.

Директором училища был Илья Рафаилович Рапопорт. Не знаю, как это случилось, но он имел чин статского советника — весьма редкий случай для еврея. Это был единственный из преподавателей училища, пользовавшийся правами государственного служащего.

Он почти всегда ходил в вицмундире, был суховатым, строгим и требовательным начальником, но корректным и справедливым и пользовался неподдельным авторитетом и уважением.
Он преподавал русский язык, больше всего обращал внимание на чистоту произношения. Ему представлялось, что спасение еврейского народа наступит, когда он начнет чисто говорить по-русски. Общественно-политическая позиция И.Р. Рапопорта мне неясна. Он, надо думать, сознательно избегал участия в каких-либо даже легальных общественных организациях.

Но вспоминается такой эпизод. В марте 1917 г., когда Временное правительство издало манифест об отмене национальных ограничений, были прекращены занятия и всех учащихся собрали в актовом зале. Илья Рафаилович выступил перед учениками, хотел что-то сказать по этому поводу, но был так взволнован, что потерял сознание. И еще — попутно — вспоминаю. Во время этого же собрания ученик 6-го, кажется, класса выкрикнул с места: «Лешоно hабоо б"Иерушалаим»¹. Еще через полтора-два года этот юноша — Федя Поляков, ставший летом 1917 г. большевиком, погиб от рук бандитов, когда он пытался поднять крестьян на борьбу против немецко-австрийских оккупантов.

В мои годы Илья Рафаилович совмещал должность директора Коммерческого училища с должностью директора (и номинального владельца) гимназии Иглицкого. Это было связано с событием, которое в свое время взволновало не только население Одессы, но и получило большой всероссийский общественный резонанс и стало предметом запроса в Государственной думе. Примерно в 1910 г. в Одесском университете состоялась студенческая сходка, во время которой раздался провокационный выстрел (стрелял, как все знали, кто-то из числа членов студенческой монархической организации, оставшийся, из-за «отсутствия улик», безнаказанным). Этим выстрелом был смертельно ранен сын Иглицкого, не принадлежавший к числу политически активных студентов. Ровно через год после смерти Иглицкого-сына его отец застрелился на его могиле. Два стоящих рядом могильных памятника можно было еще долго видеть на 2-м Еврейском кладбище.
Коммерческое училище Гохмана, так же, как и гимназия Иглицкого, имело выдающийся состав преподавателей. Математику читал С.О. Шатуновский, приват-доцент, после революции профессор, — выдающийся педагог и очень крупный математик, химию — Габер, серьезный специалист, после революции обосновавшийся в Германии. Историю читал Исидор Михайлович Розенталь, очень претенциозный и кокетливый человек, марксист, проталкивавший на уроках истории основы исторического материализма. После революции он переехал в Москву, работал в Наркомпросе, но заметного места не занял — ни как педагог, ни как ученый. Думаю, что, несмотря на свои претензии, он оказался пустышкой.

Марксистом был преподаватель политической экономии Иосиф Исаакович Герлих. Это был блестящий, замечательный методист и лектор. После революции он стал ведущим профессором политической экономии в Одессе, но в научно-литературном отношении он оказался совершенно беспомощным человеком, не оставив после себя (он умер в глубокой старости, примерно в 1970 г.) ни одной научной работы. Это его мучило, и он очень часто говорил о том, что всю ночь сидит над каким-то трудом, то ли учебником по экономике морского транспорта, то ли по истории экономической мысли, но мы все прекрасно знали, что это легенда.

У него была безобразная наружность, долгие годы он оставался холостяком, но его передовые, «марксистские» убеждения не мешали ему быть завсегдатаем различных злачных мест, где он встречался иногда с учениками старших классов и студентами, и пользоваться оплачиваемой любовью...

Примечательной фигурой среди педагогов был преподаватель русского языка и словесности Лев Рудольфович Коган. Единственный сын инженера, владельца промышленного предприятия (по бетонным и асфальтным работам), он располагал свободными денежными средствами и, как говорили, свое жалование использовал в основном для оплаты права на учение недостаточных учеников. При необычайной тучности, он был исключительно подвижен и легок, но эта легкость проявлялась не только в его движениях, но и в мыслях, решениях, в переменчивости позиций.
Прекрасно образованный, свободно владеющий основными европейскими языками, он готовился в студенческие годы к научной деятельности, написал и опубликовал «медальную работу» о французском романтизме, но для него, как еврея, академическая карьера была закрыта. Впрочем, он и в дореволюционное время иногда печатался, был автором учебника по теории словесности (вышедшего под псевдонимом Львов), опубликовал брошюру о «модернистах» (в литературе).

Но основной сферой приложения энергии стала для него педагогическая деятельность и работа в области библиотечного дела. Он был председателем библиотечного комитета Общества приказчиков-евреев, основавшего одну из лучших библиотек города, редактировал каталоги, публиковал рекомендательные списки литературы. Он увлекательно вел занятия, экспериментировал, его очень любили ученики, но относились к нему несколько иронически из-за «легкости», склонности при рассказах о себе кое в чем фантазировать и «домысливать». Весьма далекий по семейным традициям и воспитанию от еврейства, он в дореволюционное время все больше склонялся к еврейской общественной деятельности.

В первые годы установления советской власти он приложил свою незаурядную энергию к библиотечному делу, стал библиотечным инспектором Политпросвета. Он проявлял необычайную активность, организаторский талант, объединял библиотечных работников, создал коллектор, издавал бюллетень и т. д. Годы его инспекторства были золотым веком библиотечного дела в Одессе. Энергичный и деловой, очень благожелательный к людям, он проявил себя как замечательный руководитель. В те же годы Лев Рудольфович опубликовал большую книгу о десятичной системе и много статей по библиотечному делу.

Примерно в 1925 г. он переехал в Ленинград, стал профессором библиотечного института, вернулся к преподаванию истории русской литературы, издал «Летопись жизни и творчества А. Островского», сблизился со многими писателями, в частности, с А.Н. Толстым и Шишковым, с которыми он одно время жил по соседству в Детском Селе (Пушкине). Он мужественно перенес бедствия, которые ему принесла война (гибель дома, тяжелая инвалидность дочери в результате ранения на фронте). Но он оставался самим собой, таким же «легким», живым, склонным к фантазии. Последний раз я его видел незадолго до его смерти, примерно в 1950 г.

Следует рассказать о преподавателе природоведения Абраме Александровиче Зусмане. Он был по образованию «ученый-агроном», одержимый одной страстью: спасением еврейского народа через возвращение к земледелию. Поэтому он избрал такую необычную для еврея специальность. По окончании института он организовал еврейскую учебную земледельческую ферму под Одессой. Но потом он пришел к убеждению, что в России для еврейского земледелия нет почвы, и стал страстным палестинофилом. Отказывая себе во всем, Зусман каждое лето отправлялся в Палестину, где создал, при небольшой материальной поддержке соответствующих организаций, сельскохозяйственную испытательную станцию, мечтал навсегда переселиться туда, что и осуществилось после революции.

Целеустремленный, фанатично настойчивый, часто окруженный непониманием, не пользуясь поддержкой в своей семье, материально скромно обеспеченный, он с маниакальной настойчивостью стремился к осуществлению своей цели. В 1917-18 гг. издавал специальный журнал «Палестина», посвященный географическому и агрономическому изучению страны. А.А. Зусман издал также учебник по природоведению для средней школы.

Специальные предметы (бухгалтерию, коммерческую арифметику и т.д.), а также французский язык в младших классах вел М.О. Зейлигер. Он же был инспектором и вел все хозяйство училища. Это был опытный педагог, великолепный методист. Но по общему культурному уровню он отличался от основного костяка преподавателей.

Немецкий язык и коммерческую корреспонденцию преподавал Карл Осипович Фальк. Родом из Риги, инженер по образованию, он был полиглотом, страстным пропагандистом изучения иностранных языков. Свою преподавательскую деятельность он совмещал со службой в качестве иностранного корреспондента в каком-то банке. Живой и остроумный, несколько экстравагантно одетый, он пользовался всеобщей любовью. В младших же классах немецкий язык преподавал немец, уроженец одной из прилегавших к Одессе немецких колоний. Неплохой преподаватель, он, однако, производил впечатление малоинтеллигентного человека и поэтому представлялся каким-то инородным телом в среде преподавателей.

Вторым неевреем среди педагогов училища был преподаватель французского языка Павел Алексеевич Пересветов. Это был человек очень высокой культуры, холостяк и бонвиван. Он был влюблен во Францию. С необычайным воодушевлением любил рассказывать о своих французских впечатлениях.
Круглый год он копил деньги, отказывая себе во многом, чтобы два летних месяца провести во Франции, где селился в глухих, «дешевых» уголках, впитывая в себя французский дух и купаясь в блаженстве. Ученикам старших классов П.А. Пересветов любил рассказывать о французских нравах, о посещении «злачных» мест в Париже и в провинции. После революции он переехал в Москву, преподавал французскую стилистику.

Некоторые преподаватели училища запомнились лишь отдельными чертами. Комической фигурой выступает в памяти учитель чистописания Ассир Леонтьевич Галюзман. Он был налит до краев сознанием своего «высокого» положения. Движения его были автоматизированы, и он стремился привить такой же автоматизм учащимся. Урок состоял из последовательных команд: «тетради взять», «тетради отдать крайнему», «дежурный, собрать тетради» и т. д. Самым большим грехом он считал «обратный наклон» при письме. А.Л. Галюзман изобрел особого вида тетради для чистописания. Будучи, возможно, неплохим методистом в своей области, он меня так и не научил писать разборчиво, хотя я имел едва ли не единственный случай в истории училища — переэкзаменовку по чистописанию.

Но вот вспоминается последняя встреча с ним, и все комическое стирается. Он вырисовывается в трагическом тоне. Шел голодный 1921 год. Для Ассира Леонтьевича все ушло в прошлое: и положение в мире, и материальный достаток (он владел небольшим домом). Теперь он служил экспедитором при учительском кооперативе и, оборванный и жалкий, плелся за тачкой, на которую были погружены буханки хлеба.

Контингент учащихся был представлен преимущественно детьми из средне- и мелкобуржуазных семейств. Детей из семейств дипломированной интеллигенции почти не было. Их стремились обучать в общих школах. Сравнительно высокой была плата за учение. Она в несколько раз превышала плату в казенных гимназиях (там установлена была плата в 60 руб. в год). В старших классах она доходила до 250 руб. Для многих родителей своевременная оплата была очень трудна.
Два раза в году инспектор входил в класс и называл фамилии тех учеников, которые не будут допущены к занятиям, если не внесут платы. Среди учащихся были и некоторые, освобожденные от платы (дети педагогов, те, за которых платили благотворительные учреждения, в т. ч. Общество вспомоществования недостаточным учащимся Коммерческого училища X.И. Гохмана).

Среди выпускников училища были люди, занявшие заметное место в науке и общественной жизни. Так, один выдающийся американский микробиолог, лауреат Нобелевской премии (фамилию забыл), окончил накануне 1-й мировой войны это училище. Окончил училище Крицман, видный экономист-теоретик периода «военного коммунизма».

Самым способным из моих соучеников считался Л. Берман, сын управляющего большого галантерейного магазина. Он был превосходным математиком, отличался большой силой воли, был прекрасно физически развит (выдающийся пловец). Он окончил математический факультет, но не продвинулся в науке. Он прошел всю войну как артиллерийский офицер, был тяжело ранен. От рук фашистов погибли его жена, мать, дочь; сын, ушедший добровольцем, был убит. После войны он оказался в Сибири, где стал «неостепененным» преподавателем математики в каком-то вузе.

Почти все годы учебы просидел рядом со мною за партой Давид Берг, сын владельца молочной фермы и молочного магазина. Он стал бухгалтером, как и некоторые другие мои соученики. Из моего класса вышло и несколько рядовых инженеров, адвокатов, работников газеты. Некоторых судьба занесла за границу (США, Аргентина, Израиль и др.).

Добавить комментарий

Добавление комментария

Поля, отмеченные * , заполнять обязательно * Подписать сообщение как  Имя  без пароля (гостевой вход)  Ник  Пароль  Войти?        Зарегистрироваться  Забыли пароль? * Текст  Показать подсказку по форматированию текста