БС"Д
Войти
Чтобы войти, сначала зарегистрируйтесь.
Главная > Мигдаль Times > №78-79 > На стороне грусти
В номере №78-79

Чтобы ставить отрицательные оценки, нужно зарегистрироваться
0
Интересно, хорошо написано

На стороне грусти
Анна МИСЮК

Наша новая доска для записей всяких и разных мыслей и мнений — Интернет. Его безбрежность оправдывает и небрежность, с которой эти мысли и мнения там высказываются, и с которой их воспринимают и передают. Это я в оправдание тому факту, что не упомнила автора любопытного текста, заплутавшего в Сети, под названием «За что я ненавижу Вторую мировую войну».

ИзменитьУбрать
Хана Краль
(0)

Автор (он живет в Калифорнии) среди прочего утверждал, что о Холокосте мы помним лишь потому, что этот геноцид был до конца не доведен. Уцелело, особенно в Америке, много евреев, которые помнят имена жертв и не дают забыть о них. Автор говорит, что если геноцид доводят до конца, то о нем забывают: и этнические соседи, а тем более потомки, не утруждают себя скорбной памятью. «Если бы все еврейство постигла судьба его польской части, — говорится в статье, — то о Холокосте бы и не упоминали».

Как же так? Неужели забыли бы польские города о миллионах своих обитателей, ведь восемьсот лет вместе — это вам даже не 200, с которыми разбираются в России. Неужели нет еврейских теней в польском сознании? Неужели бесследны их жизни?

«Прежние жильцы оставили сливу мирабель, стеклянные бусинки и духов», — так начинается рассказ Ханы Краль «Присутствие». Это рассказ об обитателях домов и подворотен на улице, уже неоднократно менявшей свое название и жильцов. Сливовое дерево хотело покинуть это место и уйти, уже и ветви вытянулись, готовясь в путь, и корень потащился из земли, но... новые жильцы остановили, «укрепили стальным обручем, обвязали веревками. Мирабель застыла на полпути». Новые жильцы стали варить из ее желтых плодов варенье.
А неподалеку от сливового дерева дети новых жильцов нашли массу бусинок, втоптанных в землю. Круглые, яркие, разноцветные бусы нравились детям новых жильцов, и они их собирали, промывали, нанизывали, все девчонки этого квартала щеголяли в бусиках.

Они не знали, откуда они тут взялись, от кого остались... Если бы захотели узнать, то посмотрели бы довоенные адрес-календари и нашли бы, что здесь располагалась лавка-мастерская стеклянной бижутерии еврея Альфуса.

Умилиться бы на это открытие, представить, как запасал бусы Альфус к карнавалу 1940 года, надеялся, что война не продлится вечно... Остались от Альфуса и его семьи бусы и номер телефона в довоенном справочнике. Впрочем, кто, кроме писателя, этим номером заинтересовался бы? Все и всех забыла улица. И не вспомнила бы, если бы не духи...

На развалинах еврейского квартала Налевки встали многоэтажки. Самое прозаическое и практичное обиталище, но что, если начинают его посещать духи? Духи невредные были: ну, в дверь постучат, ну, крышку сбросят с пустой кастрюли или стакан покатают, ну, кота погладят... Иногда целой толпой приходили, и новым «жильцам казалось, будто они окружены беззвучным немым шумом». Особенно донимали одну семью. Те решили, что родственники, — у них как раз недавно невротичный шурин-украинец скончался. Поставили фотографию украинца, свечу перед ней жгли — без результата. Стали других родственников перебирать, молиться — духи не уходят, располагаются по-хозяйски.

Наконец, сообразил кто-то, что души — еврейские, что по всей этой округе евреи жили, что во время войны здесь было гетто. Хозяйка квартиры вспоминает, что ее отец, торговавший одеждой, многих евреев здесь знал. Хозяин, портной, подтверждает: «Жидовья там было, как грязи». Жена пугается, ругает мужа, а он оправдывается, что вовсе не со зла так сказал, а «просто так оно и было».

Семью в многоэтажке преследуют неудачи, и, наконец, они понимают, что попали во власть еврейских душ, которым что-то от них нужно. Кто может помочь? Обращаются к раввину. Какой нынче в Варшаве раввин? Он родился и вырос в Нью-Йорке, но от бабушки слышал о квартале Налевки, и это было единственное польское слово, которое он знал... «Не удивляюсь, что вы чувствуете тут присутствие евреев, — говорит раввин. — Скорее удивляюсь тем, кто его не чувствует».

Замученные, непогребенные, неупокоившиеся... раввин читает псалом, и лица, будто считанные с семейных фотографий, проступают в воздухе...

Писательница раскрывает семейные альбомы сгинувших семей — эти имена уже некому помнить и называть, вот и кружат они над скромными современными квартирками на улице Андерса, бывшей Налевки, бывшего варшавского гетто...

«Только в памяти им спокойно. Ни бункеров, ни темноты, ни страха. Беззаботные. Разговорчивые. Высокие и благородные. Их смерть оказалась привилегией. После какой еще смерти можно остаться таким же благородным, высоким, красивым, богатым?»

Хана Краль пишет короткими нервными фразами, нет спокойного течения в ее рассказах, не до сюжета ей, потому что важнее другое — как живет опустевшее «сегодня»? Молодой ребе молился: «Б-же многомилостивый, упокой под крылами Твоими души...» — после этих слов положено называть имена, но их же никто не помнит, не знает, и духи не могут представиться... что делать? «Пусть будут названия улиц, — нашелся раввин, — но только вы должны мне подсказывать». И он запел снова: «...Упокой души жителей...», а новые жильцы стали подсказывать наперебой: Францисканской улицы, Валовой улицы, Налевок... Все они, оказывается, помнили, но — не вспоминали.

Рассказы Ханы Краль красивы и печальны. Как образ польского еврейства. Она говорит о себе, что всегда на стороне грусти, и что ее «еврейская тема» — это универсум, в ней есть все, что стоит сказать о человечестве.

Нельзя не видеть влияния на Хану Краль рассказов Башевиса-Зингера, его сплетений мистики и повседневности. Она и не отрицает этого, она даже сама напрямую обращается к Зингеру в своих рассказах. Последнего из великих идишистов современная польская писательница упрекает в том, что он в ужасе отвернулся от Холокоста. Он встречал тени на улицах Нью-Йорка, но никогда не позволял им на своих страницах рассказать об их ужасной судьбе.

Закаленная двадцатым веком и крепкими нервами послевоенных поколений, Хана Краль умеет рассказать об ужасном с силой народных сказителей. В ее рассказах «Дибук» и «Кресло» присутствует одна из самых жутких тем геттовского фольклора: обреченные убивают друг друга.

В первом рассказе благополучный американский архитектор носит в своем сознании дибука — это его единокровный брат, которого шестилетним выгнали из убежища, чтобы он своим плачем не выдал скрывающихся от облавы. Плач изгнанного одинокого ребенка в твоей душе — ни один психоаналитик не мог помочь, никто из них не видел того, что стояло перед внутренним взором архитектора: вот стена, вот — гетто, вот — арийская сторона. Представляете, как все это дико звучит в вашингтонском кабинете? Архитектор увозит своего брата-дибука в Польшу, там он занимается архитектурой деревянных синагог, и там естественнее звучит постоянный плач в его душе.

Еще жутче история, которую рассказывает автору в обмен на «плачущего дибука» солдат и поэт, живущий в Иерусалиме. Это рассказ о проницательном и мудром деде, который вовремя понял, какой ветер дует из Германии, и с помощью соседа-поляка устроил надежное комфортабельное убежище. В этом убежище он скрылся, пригласив туда и десяток соседских семей. А потом эти соседи задушили своего хозяина, так как его мучил кашель, и они боялись, что этот кашель услышат патрули. И тогда бабушка, годами не встававшая со своего кресла, поднялась и пошла и, выйдя из убежища, отправилась сначала к другу-поляку, чтобы предупредить его, что идет за полицией. Ее расстреляли последней, так что она видела смерть убийц своего мужа.
Хана Краль завершает сюжет, обращаясь к памяти Зингера. Если бы этот рассказ писал он, то это была бы одна из страшных местных легенд, которые передают из уст в уста длинными вьюжными вечерами. Зингеровские демоны, дибуки, ведьмы и прочая нечисть боялись Катастрофы так же, как и их автор. «Они, — с силой завершает Хана Краль, — не осмелились бы сойти в застланный ковром ад, где на почетном месте стоит зеленое кресло», — кресло бабушки, которая в награду была расстреляна последней.

Этот ад — ад собственных душ, попавших в бесчеловечность, когда помощь может прийти лишь свыше и разными путями. Хана Краль ловит геттовский фольклор и сохраняет его в коротких странных рассказах, как будто недавно услышанных на перекрестках безумия. Вот еврейские полицаи рыщут в гетто: их задача — доставить к душегубке двадцать человек; не доставят — сами отправятся на тот свет. К телеге, на которой уже собралась роковая двадцатка, приходит молодая женщина и просит отпустить ее мать. «Найдешь, кем заменить — отпущу», — отвечает полицай. И вдруг появляется элегантная красивая женщина и занимает место на подводе, спасая тем самым мать для дочери. Кто она? В гетто рассказывают анекдот: из города немцы всех евреев уже забрали, и остался только один, последний еврей, в костеле, на кресте. Тогда он сошел с креста и крикнул на идиш: «Моме, ким...», то есть: мама, пошли... И она пошла... к той подводе и в душегубку...

В еврейской энциклопедии, которая вышла в Израиле в конце прошлого века, в статье «Польша» есть подраздел «польско-еврейская литература». Там перечислены десятки имен, тактично упомянуты польские писатели еврейского происхождения, среди которых и сам великий Мицкевич, чьи предки были среди последователей лжемессии Шабтая Цви. Завершается же раздел спокойно констатирующей фразой: последним представителям польско-еврейской литературы уже под семьдесят лет, так что эту традицию можно считать завершенной, и продолжения она иметь не будет.

Энциклопедии редко выносят приговоры. Но история польских евреев казалась настолько завершенной, что сама энциклопедия проговорилась.

Однако приговоры приговорами, а литературная жизнь идет, хоть не гладки ее дорожки, и в этой жизни рождаются рассказы варшавянки Ханы Краль, польско-еврейские рассказы. Хана Краль издала свои книги в последние годы двадцатого века. Всего несколько рассказов переведены на русский язык, в них соединены в амальгаму старинное и новейшее видение образов польских евреев — был такой народ...


Добавление комментария
Поля, отмеченные * , заполнять обязательно
Подписать сообщение как


      Зарегистрироваться  Забыли пароль?
* Текст
 Показать подсказку по форматированию текста
  
Главная > Мигдаль Times > №78-79 > На стороне грусти
  Замечания/предложения
по работе сайта


2024-03-28 06:08:59
// Powered by Migdal website kernel
Вебмастер живет по адресу webmaster@migdal.org.ua

Сайт создан и поддерживается Клубом Еврейского Студента
Международного Еврейского Общинного Центра «Мигдаль» .

Адрес: г. Одесса, ул. Малая Арнаутская, 46-а.
Тел.: (+38 048) 770-18-69, (+38 048) 770-18-61.

Председатель правления центра «Мигдаль»Кира Верховская .


Jewniverse - Yiddish Shtetl Еженедельник "Секрет" Всемирный клуб одесситов