+2

№81

Мигдаль Times №81

Что стоит считать успехом

Елена КАРАКИНА

Будь роман попроще и написан человеком поглупее, носил бы он название «Торжество справедливости» или еще какое-нибудь, не менее пафосное. Неожиданное, позволяющее многие толкования название заставляет задаваться вопросом: отчего ж роман назван так, а не иначе?

Ответ, как нетрудно догадаться, скрывается в тексте книги. И действительно скрывается, поскольку роман — произведение сложное, многослойное, естественно, отличное по объему и структуре от сиюминутной политической статьи, обозрения или памфлета. Хотя является и тем, и другим, и третьим, а еще галереей портретов, а еще — социально-философским обобщением, а еще — долгим чтением, и как ни удивительно, чтением весьма занимательным. И, как и подобает хорошему литературному произведению, чтением весьма актуальным.

Впрочем, насчет занимательности «Успеха» существуют разногласия. Среди исторических романов Лиона Фейхтвангера всегда наиболее занимательными считались «Гойя», «Испанская баллада», «Еврей Зюсс», «Иудейская война», а среди посвященных событиям ХХ века — «Семья Оппенгейм» (или Опперман, в зависимости от перевода). «Успеху» же отводилась роль книги громоздкой и тяжеловесной. Может, ввиду объема? А может, потому что большое видится на расстоянии?

Если в 1960-1980-х неискушенному читателю «Успех» казался перегруженным историческими деталями, то читателям 1990-х — начала 2000-х, на собственной шкуре убедившихся в том, что такое инфляция, и ужаснувшихся разоблачениям советского режима, он таковым не покажется. Не покажется он скучным и тем, кому пришлось столкнуться с вполне современным правосудием.

Наверное, стоит освежить в памяти фабулу романа. Вкратце она выглядит так: Мартин Крюгер, заместитель директора Национальной галереи Мюнхена, автор многих искусствоведческих работ, приобретает несколько картин, стиль живописи которых отличается от кондовой, традиционной для галереи. Это раздражает не только публику, но и «верха», в частности, министра просвещения. Поэтому против «чужака», не баварца по рождению Мартина Крюгера фабрикуется судебный процесс. Инкриминируется подсудимому не нарушение традиций баварского искусства, а лжесвидетельство. Когда-то под присягой он показал, что не был в близких отношениях с художницей, у которой приобрел картину для галереи. Поступок не только естественный, джентльменский, но к тому же еще и чистая правда.

Судебный процесс над Крюгером является пародией на юридическую процедуру. Фальсификация не смущает ни судей, ни большинство присяжных. Ложь главного свидетеля обвинения, шитая белыми нитками, становится фундаментом дела. Факты, приводимые защитой, не принимаются к сведению. Мартин Крюгер признан виновным и приговорен к трем годам тюрьмы. Все это — на фоне баварской внешней и внутренней политики начала 1920-х годов, попытки фашистского путча, роста антисемитизма, развала немецкой вообще и баварской в частности экономики, вмешательства иностранного капитала, соревнования политических амбиций.

Все попытки, частные и юридические, вызволить Крюгера из заточения заканчиваются провалом. Заключенный не выдерживает тюремных условий и умирает от стенокардии. Нет человека — нет дела. «Мертвые должны молчать», — заявляет одна из газет по поводу смерти Крюгера.

Иоганна Крайн, подруга Крюгера, не может согласиться с этим утверждением. «Мертвые могут и должны говорить во имя восстановления справедливости», — считает она. Иоганна издает сборник статей Крюгера, написанных им в тюрьме. Но, по мнению Лиона Фейхтвангера, это не означает, что Мартин Крюгер заговорил, — блестящее творчество искусствоведа заслоняет человека и его трагедию.

И тогда журналист Жак Тюверлен пишет книгу о процессе Крюгера, а Иоганна Крайн создает фильм о «случае Крюгера», его участниках, обвинителях, фальсификаторах и, в конечном счете, убийцах. Антигероями фильма становятся правители Баварии. Мертвый заговорил — обвинительный пафос искусства сильнее глупости, ограниченности, подлости, беззакония, даже смерти. Это и есть успех — успех, заставляющий даже помимо воли «обернуть глаза зрачками в душу» и увидеть «там повсюду пятна черноты».

Параллель со сценой «мышеловки» в «Гамлете» напрашивается сама собой: у Шекспира пьеса заставляет короля-убийцу выдать себя. В «Успехе» циничный, жизнелюбивый, умный, совершенно непрошибаемый министр юстиции — Отто Кленк — дважды оказывается в состоянии проигравшего, невольно «поворачивающего глаза зрачками в душу». Первый раз это происходит, когда Кленк смотрит фильм «Броненосец Потемкин» (в книге «Броненосец Орлов»), второй — после просмотра фильма-обвинения Иоганны Крайн.

Бесспорно, примитивный пересказ романа никак не передает его мощи, гнева, сарказма, глубины, насыщенности. Даже такой, мелкий, почти несущественный штрих авторского текста передает его лучше. В заключительной главке «К сведению читателей» Фейхтвангер пишет: «Никто из людей, изображенных в этой книге, не жил в действительности, согласно актовым записям, в городе Мюнхене в годы 1921-1924. Но жила их совокупность. Книга «Успех» изображает не действительные, но исторические личности.

... Материал, относящийся к нравам и обычаям жителей старой Баварии той эпохи, можно найти в газете «Мисбахер анцейгер», издававшейся в те годы в старобаварском городке Мисбахе. Эта газета сохранилась в двух экземплярах: один находится в Британском музее, другой — в Институте по исследованию первобытных форм культуры в Брюсселе».

Самые последние слова романа лишены пафоса и исполнены ядовитейшего сарказма. Исследование «первобытных форм культуры» — конечно, и так можно характеризовать роман. Но не стоит обольщаться и думать, что написанное и описанное в нем имеет отношение только ко времени и месту, к дате — началу 20-х годов прошлого столетия и к сельскохозяйственной области Германии с названием Бавария. При всей конкретности деталей, описании обычаев, блюд, костюмов, перечислении географических названий, это вовсе не роман о Баварии. И не о юрисдикции Баварии. И не о твердолобости баварцев, коснеющих в обветшавших традициях, смешных, а порой диких на заре ХХ века.

Роман — лекало, которое нетрудно приложить к любой стране. Наверняка аналогии можно провести и с современными суперцивилизованными Швецией, Швейцарией, Англией, Францией, Соединенными Штатами. А уж если говорить о странах, где о демократии можно упоминать лишь с серьезными оговорками, то создается впечатление, что писал ее Фейхтвангер на сегодняшнем материале. Мартин Крюгер, знаток испанской живописи, специалист по работам Гойи, сидит в камере и клеит коробки. Точно так же сейчас, сегодня, другой человек, Михаил Ходорковский, блестящий финансист, организатор, созидатель, сидит в тюремном цеху и строчит рукавицы.
Профессор Каленнегер, весьма уважаемая личность, написал четыре тома о чучеле слона в Мюнхенском зоологическом музее. Все исторические события, все значимое, случившееся в мире, проистекает у него из специфики Баварии. Сколько нынче профессоров специализируются на доказательствах, приводящих к выводам, что Россия, Украина, Молдова и т. д. — родина слонов? Академики, заметьте. Их книги изучают в школах и высших учебных заведениях. Наверное, аукается, пусть не сегодняшним, но совсем недавним прошлым вопрос, которым задается один из героев романа: «Неужели можно упрятать в тюрьму человека только за то, что он поместил в музее картины, не пришедшиеся по вкусу каким-то полувыжившим из ума академикам, предпочитавшим видеть в картинной галерее собственную мазню?». Ой, еще как можно. И в тюрьму, и в психушку, и выгнать за пределы страны.

Проблемы искусства становятся иногда очень острыми, настолько острыми, что могут оказаться и смертельными для тех, кто это искусство создает. Или пропагандирует. Не сейчас, конечно, а впрочем, не разыскивают ли убийцы по всему свету нескольких авторов романов, не понравившихся их духовным лидерам? И давно ли заглохло эхо «карикатурного скандала»?

(0)

Книга Лиона Фейхтвангера вышла в свет в 1930 году, а читается если не совсем, то почти совсем как современный репортаж, как последние новости в свежей газете. Компиляция, составленная по тексту «Успеха», могла бы стать комментарием к самым что ни на есть «горячим» новостям или телеинтервью. К примеру, такой пассаж: «Трезвость марксистских идей отталкивала этих мелких буржуа, программа же Руперта Кутцнера удовлетворяла их потребности в романтике. Всюду мерещились им тайные союзы и заговоры: стоило понизиться тарифу таксомоторов, — и они уже видели в этом руку франкмасонов, евреев, иезуитов». Уберите слово «марксистских», а имя Руперта Кутцнера (под которым нетрудно угадать Адольфа Шикльгрубера, более известного как Гитлер) замените именем любого другого вождя националистической организации — получите искомый эффект. Ах да, еще глаголы нужно перевести из формы прошедшего времени в форму времени настоящего.

В следующем пассаже менять нужно еще меньше: «Не переставая есть и пить, министр продолжал спокойно излагать свои взгляды. Он, Кленк, с уверенностью естествоиспытателя знает: то, что он делает, полезно для Баварии. Это подходит стране, это хорошо, как хороши ее леса, хороши ее люди, ее электричество, ее кожаные штаны, ее картинные галереи, ее карнавалы и пиво. Это органическая, баварская справедливость. Право и этика, как утверждает некий северогерманский философ по имени Иммануил Кант, абсолютны и безусловны. А вот он, Отто Кленк из Мюнхена, убежден в том, что право и почва, право и климат, право и народность составляют единое и нераздельное целое». Заменим слово «Бавария» на какое-нибудь менее немецкое, уберем имя собственное министра — получим искомое.

Лион Фейхтвангер и сам, наверное, не слишком сомневался в неизменной актуальности своей книги, написанной как на злобу дня, так и на вечность. Откуда бы иначе взялись такие мысли у Жака Тюверлена, которого принято считать alter ego автора: «Куда ни взглянешь — ничего не изменилось. Была война, была революция, было и последнее пятилетие, со всей его кровью и глупостью... Но все те же люди...»?
У одного очень известного автора давным-давно безнадежно и скорбно было написано, что нет ничего нового в том, что делается под солнцем.

Что ж было трудиться писателю? Зачем ему понадобился его «Успех», такой жгучий, такой страшный и вместе с тем великолепный? Если ничего не переменилось, если история ничему не учит, если и вправду все так безнадежно и нет ничего нового в том, что происходит под солнцем?

В одной из первых глав романа Мартин Крюгер излагает в шутку свою ценностную шкалу: «Первое место, считая снизу, занимали комфорт, удобства жизни. Затем, чуть выше, путешествия, созерцание многообразия жизни. Далее, еще одной ступенью выше, — женщины, все радости утонченных наслаждений. Еще ступенью выше — успех. Да, успех — это хорошо, это вкусно!». Выше в шкале Мартина Крюгера стоят единственный друг, единственная возлюбленная и работа.

Но пусть читатель не будет введен в заблуждение шкалой представлений о жизни «осевого» героя. И даже невниманием писателя, который очень любит повторять (многократно!) характеристики своих персонажей. Слово «успех» в романе повторяется Фейхтвангером много реже, чем эпитеты, рисующие его действующих лиц.
Волна сюжета естественно выносит читателя на берег понимания. Главный герой, оклеветанный, униженный, погиб. Его адвокат, поборник справедливости, сломлен. Его возлюбленная не хранила голубиной верности. Те, кто погубил главного героя, остались при своих постах, власти, имуществе, праве дальше творить произвол. «Мертвые должны молчать», — утверждают в «Успехе» поборники целесообразной справедливости.

«Мертвые заговорят», — так считают те герои романа, для которых «право и этика абсолютны и безусловны». Мертвые действительно начинают говорить — устами живых. Фильмом, книгой. Доводами разума. И силой чувства. Последние главы «Успеха» буквально брызжут доказательствами мощи справедливости, которая, по мнению Фейхтвангера, сильнее смерти.

«Большие государства перестают существовать, — говорит Жак Тюверлен. — Хорошая книга остается. Я больше верю в хорошо исписанную бумагу, чем в пулеметы».

Можно считать эту фразу иллюзией писателя. Соломинкой, за которую хватается тонущий в мире кошмара. Живущим в 21-м веке известно, что воспоследует за 1930-м годом. Там будет и 1933-й, и 1937-й, и 1939-й, и 1941-й... И так далее, и так далее, вплоть до «горячей» современности. Лишенной даже таких убедительных авторов, как Лион Фейхтвангер, уже понимающих, что слово «успех» — символ чего-то преходящего. Вот он есть, успех; вот ветер подул в другую сторону — и нет его.

Но не стоит думать, что жившие прежде нас наивней, чем мы. Не назвал же писатель свой роман «Торжество справедливости». Он недвусмысленно сказал, что именно он сам считает успехом. И сделал это так горячо, так живо, так убедительно, что заставил говорить даже мертвых. Впрочем, и он сам, давно ушедший из этой жизни, продолжает говорить с нами устами и поступками своих героев. Думается, что это тоже успех. И какой!

Добавить комментарий

Добавление комментария

Поля, отмеченные * , заполнять обязательно * Подписать сообщение как  Имя  без пароля (гостевой вход)  Ник  Пароль  Войти?        Зарегистрироваться  Забыли пароль? * Текст  Показать подсказку по форматированию текста