БС"Д
Войти
Чтобы войти, сначала зарегистрируйтесь.
Главная > Мигдаль Times > №87 > Бомжи
В номере №87

Чтобы ставить отрицательные оценки, нужно зарегистрироваться
+12
Интересно, хорошо написано

Бомжи
Александр ДОРОШЕНКО (из книги «Дети города»)

Их никогда так много не было, людей, лишенных крова («без определенного места жительства» – паскудное чиновничье обозначение этих несчастных, дающее аббревиатуру «бомж»). Их вовсе не было в моем послевоенном голодном детстве. И так много их не бывало в мире людей в самые тяжелые времена жизни!

Они идут группами по два-три человека. Иногда это мужчина и женщина, и женщина всегда там главная (женщина там главная, потому что стыда она не имеет, но мужчина винит только себя в своих бедах, и даже такой, он сохраняет эту основу человеческого достоинства). Они идут вдоль улиц, мимо людей, мимо живой жизни, как на полотне Питера Брейгеля – слепые, ведомые слепым поводырем. Но, в отличие от брейгелевских персонажей, они знают, что впереди у них под ногами уже разверзлась земля, что осталось несколько шагов – и они упадут.

Вытекшие глаза, уже пустые глазницы. Лица округлые, налитые чем-то лилово-красным, беззубые молодые рты... Эти тела уже лишены форм, скелета и основы...

Они никогда не поднимают на людей глаз и в глаза человеку не смотрят, как дикие звери. Руку за подаянием они не протягивают к нам никогда!

Иногда с ними ходят дети.

Национальности у них нет. Она стерта, и это первые в истории людей эмигранты из жизни – еще при жизни... Если бы просили милостыню – нас это бы примирило. Мы могли бы откупиться, копеечной ценой. И забыть. Но они не просят. Может быть, мы действительно для них уже не существуем? В их мире нас нет?!

Они разгребают зловонный мусор в баках с отходами, что-то там такое находят, дающее им возможность жить. Они сидят в глухих углах и на ступеньках у несуществующих или навсегда заколоченных дверей и что-то мирно и покорно едят. Так находят тихое место, боясь человека, бездомные и больные псы. Они говорят о чем-то давно ушедшем. Это человеческие голоса, полные теплоты жизни, эти слова мне известны, но что-то звучит в них совсем мне чужое: нет такой речи в мире живых! Они уже не с живыми, но и мертвые их пока не принимают. Они на границе смерти... Как Дант, живой среди мертвых! Но Дант, застрахованный путник, вернулся, – бомжам уже не вернуться...

Скорбь вселенская, боль и несчастье людей, голодных, замерзающих, больных, идет по нашим улицам, мимо наших окон и домов – страшное напряжение боли и страдания идет мимо нас дорогами скорби... Такое не проходит бесследно, и каждый из нас виновен…

Но и вины такой нет, и не может быть в человеке вины, равной этому наказанию! Сейчас на улице долбит асфальт и стены домов холодный до дрожи, пронизывающий до спинного мозга дождь. Сидит на холодных ступеньках человеческое существо, сжавшись в комок, чтобы согреться, закрыв глаза, чтобы не видеть наш мир, и пытается оно вспомнить что-то хорошее и теплое, мелькнувшее в жизни.

Это их счет Б-гу, и этот счет переполнен! Лучше бы Ему сейчас к ним не являться.

– Если вам попадутся домашние тапочки 37-го размера, возьмите для меня, – говорит бомжиха двум знакомым бомжам на углу Спиридоновской и Нежинской, и затем показывает рукой, что мусорные баки в направлении Спиридоновской она уже прошла. Она еще стройна, и видно, что у нее действительно миниатюрная ножка. Если не смотреть на лицо… И я некоторое время с удовольствием смотрю на ноги проходящих дам – как во многом, так и в этом, они превосходят мужчину.

…Они сидят и лежат по всему периметру Привоза, со всех его сторон, особенно по Преображенской и Пантелеймоновской, они часть Привоза, как сгнивший уже и не годный для продажи товар. Завтра с утра этот мусор выметут и увезут на свалку...

После холодных зимних ночей я боюсь смотреть на лежащего поперек тротуара бомжа, который не дошел до трамвайной скамьи или парадного входа и лег прямо на ледяную грудь милосердной земли. Утренние прохожие равнодушно проходят мимо...

Мы к ним привыкли и их не замечаем. Но Творец всего живого на земле никогда от живущих не отрекался! И видит Он человека лучше, когда болит у того душа. Смеющегося беззаботно Он не замечает, пока тот может смеяться.

Как красиво это звучит: «Все, что живо – священно!» (Уильям Блэйк)

А они, вот такие, не умершие еще и идущие к смерти, они священны? Немытые и зловонные, нечесаные и небритые, голодные и холодные, умирающие на наших равнодушных глазах.

Я вчера видел молодого парня, прыгнувшего с Тещиного моста. Он лежал там, внизу, так покойно, как если бы, очень уставший, наконец-то прилег отдохнуть и тут же сладко и счастливо заснул. Так вытянуты были его ноги в серых опрятных джинсах, так доверчиво прижалась его щека к булыжнику мостовой. Только вокруг его головы кто-то случайно пролил ведерко с красной краской, которая растеклась многоконечной звездой.

(Ощущение – сродни обмороку. Внезапно, теряя сознание, вы чувствуете, что поверхность асфальта странным образом оказалась у вашей щеки, и это, оказывается, совсем не больно, щека мягко прикасается к земле, – и вы забываетесь во сне, глубоком и приносящем здоровье...)

И я увидел рядом с собой искаженные ужасом лица прохожих. Чему они так ужасались? Ведь ему уже не было больно, холодно и страшно. Он просто спал…

Почему эти люди, перешедшие мост и говорящие о пережитом страхе, так спокойно шли мимо бомжей?

Не так давно они были малышами, и мамы водили их за руку и беспокоились о том, что дети растут и плохо набирают вес. Они весело убегали от нас, взрослых, и смеялись, счастливые. Глаза смотрели доверчиво: ведь взрослый всегда охранит, защитит.

Проходит времени – всего ничего. Аморфное тело, опухшее лицо свекольного цвета и мертвые, закрывшиеся глаза. Что сделали мы с ними, и почему считаем, что это не наша беда, что это чужое? Какая-то пелена между ними и нами.

Не понимаю! Где же эти новые благотворители, чтобы обеспечить кров и кусок хлеба и обогреть этих несчастных, где нынешние Маразли, мадам Ашкенази, барон Мас и сотни других, – где? И почему они раньше были, появлялись сами по себе, и никто их не упрашивал, а этим, внезапно разбогатевшим, на все и на всех наплевать?

Нищенка

У лютеран есть формула: «школа есть преддверие храма», – но и богадельня тоже. И поэтому свою кирху они строили в Городе в таком именно порядке: вначале богадельню, и школу, и приют для одиноких матерей, и только затем, когда все это было создано, они поставили храм. Теперь в Городе начинают с храма. И им же завершают свои богоугодные дела.

На Соборной площади, неподалеку от строящегося Собора, на самом углу перед Садовой улицей, есть «полянка», образованная несколькими елями и кустами. Полянка эта стала домом для женщины-бомжа, живет она там на моих глазах с декабря, а сегодня уже снежный март. Да и вся нынешняя зима была снежная и холодная.

Она обустроила свой «дом», расставила мешки и кульки с тряпьем, у нее есть обеденный стол из мусорных баков, там она спит, завернувшись в громадный тряпичный холм и сверху натянув на себя целлофановый мешок. Она ни против чего не протестует – просто живет в своем доме.

Тяжелой походкой, с трудом передвигая ноги, ходит она от мусорного бака к следующему, в поисках пищи.

То бочком, то вприпрыжку – не хочет, а пляшет,
Будто дергает бес колокольчик смешной,
Будто кукла, сломавшись, ручонкою машет
Невпопад!
(Ш. Бодлер, «Старушки»)

День был удачен, еще утром в баке на Садовой попалась ей половина буханки хлеба, совсем не заплесневевшего, и в консервной банке какая-то рыба в томатном соусе, и с черным бородинским хлебом это было очень вкусно. Потом было много солнца и тепла, и она вдоволь погрелась, сидя на своих клунках... А к вечеру повезло по-настоящему, и в баке на Преображенской оказалась бутылка с пивом, полная наполовину. Там же, у кафе, она подождала закрытия, и уборщица вынесла ей остатки каши и жареной картошки, и даже куриную косточку, на которой было еще много мяса, только есть там было нельзя, уборщицу станут ругать хозяева, если увидят. Но этого и не надо: еда, завернутая для сохранения тепла в большой ком из газет, предназначалась на вечер, домой. Уборщица добрая, она всегда вначале ее подолгу ругает и вроде бы гонит. Надо стоять и ждать, ничего не просить. Так поступает и знающий жизнь бездомный пес: он садится поблизости и часами ждет, не отвлекаясь, и на прохожих не смотрит. Так ждет и она... И тогда уборщица обязательно вынесет какую-то еду: в кафе много остается на тарелках. Хватает обоим, и ей, и псу...

Она долго располагалась на ночлег в своем доме, расставляла мешки, проверяя каждый (она привыкла к порядку с детства и еще маленькой девочкой, мама, бывало, всегда требовала от нее порядка в игрушках и книжках). Потом устраивала себе постель. Уже стемнело, и ее дом, эта полянка, стала невидима прохожим за редкими кустами. Но земля была сырой и влажной. Она вначале положила на нее целлофановую подстилку, большой мешок из целлофана, свернув его в несколько раз. На него сверху уложила ватное одеяло. Этим одеялом она очень дорожила, нашла его давно и с тех пор всегда с собой носила в специальном непромокаемом кульке. Сверху настелила еще всяких толстых добротных тряпок и только потом большой мешок, тоже целлофановый, а внутри его старое пальто. Вот в него, в этот мешок, надо было аккуратно влезть, чтобы все было равномерно разостлано и не скаталось в ком с неудобными складками. Ей трудно было это, она была толстой от многочисленных надетых на себя одежд, да и ноги очень распухли, и их трудно было поднимать. Когда все же влезла, она долго расправляла складки, выравнивая свою постель, потом завернулась с головой и сверху еще, насколько смогла, накрылась целлофановым мешком.

Уже начинал вновь идти снег, чистый, мягкий и теплый. И так она долго лежала, отдыхая от усилий, согреваясь. И только затем нащупала взятый с собою в постель узелок с едой. Там была бутылка с пивом, и оно было еще свежее, она попробовала, когда нашла (иногда в таких бутылках бомжам подбрасывают всякую гадость). И там был кулек с теплой кашей и много жареной картошки. Такую картошку для нее делала мама, добавляла к ней жареные кусочки мяса и подливку, такую вкусную, какая бывает только в детстве... Косточку она приберегла на потом. Грызть ее она не могла – было уже нечем, и она ее стала обсасывать, медленно, никуда не торопясь, добираясь до самых глубинных соков в этой косточке...

Заснула она счастливой. Ей всегда вот в такие удачные дни, когда ничего не болело, когда удавалось спокойно провести день и устроиться на ночлег, снился добрый и уютный сон. Было солнце и высокая яркая трава, и они с мамой куда-то шли, ей никак не удавалось вспомнить куда, но чувство счастья от этого не становилось меньше. И было так хорошо и уютно от маминой руки, от смешных кузнечиков, вылетающих из-под ног, и она всегда пугалась и вскрикивала, а потом весело смеялась своему испугу, и мама тоже смеялась...

Милиция ею не интересуется – денег с нее не возьмешь, только вымажешься. Ночлежные дома были в Городе сто лет назад, и все без исключения бездомные там находили тепло и постель. Строили и содержали эти дома благотворители...

Бездомные дети

В Украине почти 130 тысяч детей живут на улице.
Как отмечает департамент Кабмина, большинство беспризорников – дети школьного от 6 до 16 лет (76%) возраста, дошкольники – 13%, и 11% составляют подростки старшее 16 лет. Около 80% малолетних бродяг – мальчики.
отсюда
На панели плоховато, а всерьез плохо в наших детских домах. И домов этих осталось совсем немного. Я знаю несколько на 16-й станции, по улице Макаренко, но вокруг там теперь стоят дворцы и хоромы с вертухаями на входе. Тем, кто в них живет, детские дома и вид этих несчастных детей мешают с удовольствием жить. Я уверен – вскоре этих домов скорби там не будет.

У нас «сытые панели». Здесь что-то дадут сердобольные продавщицы, там что-то удастся стянуть... Они ходят группами, мальчишки и девчонки. Мальчишек всегда больше, а девчонки заправляют.

Они ни во что не верят; никаких моральных понятий и авторитетов, на которых держится человечество, у них нет. Есть только инстинкт выживания. И ненависть к имеющим и имущим. Шакалье вырастает на наших глазах. Известно, что ребенка, надолго лишенного мира людей, но выжившего, человеком уже не сделать. Он останется зверем. Известно, что даже выросшие в детских домах и вошедшие в мир людей свою семью создать уже не могут. Или создают с большим трудом.

Людьми им не стать. Благополучных сверстников, которым все дано – и одежда, и тепло, и родители, и конфеты, и дорогие качели-карусели – они вполне ненавидят и когда-нибудь рассчитаются.

Стоит мальчишка рядом с моей внучкой у игрового автомата. Там стремительные машины стартуют и несутся к финишу через всякие препятствия. Ему очень хочется тоже порулить в такой машине. Он знает и примирился со своей судьбой – ему не дано по праву рождения. Ни этого автомата, ни пони, на котором катаются дети по Дерибасовской, ни вкусной еды. Они видят ее в изобилии в каждом окне ресторана на той же Дерибасовской. Часто люди обедают семьями, там много детей, а дети, как моя девочка, привередливы и оставляют на тарелках много вкусных вещей…

Этому мальчишке даром никто от роду ничего не давал... и не даст! Как это происходит, узнавание своей особой судьбы, и закрепление этого обжигающего знания, навсегда, навечно? (Как со мной было в детстве, когда я носил в школе фамилию отца – и внезапно узнал, что я не такой, как все, что я «особого происхождения», и что эта особенность – не просто вина, которую можно хорошим поведением исправить, но – как цвет волос, как цвет глаз, навсегда, до конца...)

Как с этим смиряется маленький человечек: с особенностью судьбы, с ограниченностью путей, с определенностью друзей на панели?.. Навсегда! Как с этим смиряемся мы, и только смотрим, чтобы он, грязный и нечистоплотный, не коснулся нашего ухоженного ребенка?

Мы считаем волны эмиграции и печалимся о потерях. Но это уже третья волна бездомных детей, первая – послереволюционная, вторая – послевоенная. Ей не предшествовала война и потери родителей – мы сами этому причиной. Предыдущий режим был государством, и по этой причине он проблему считал своей и первостепенной. Он ее решал и решил – все мое детство и юность любой мальчишка мог заниматься спортом на бесплатных стадионах, ему давали тренера и спортивный костюм, было множество различных кружков для ребят. Было множество летних пионерских лагерей, у моря, в лучших частях побережья. Сегодня у наших детей остался только асфальт двора и панелей.

Новый отечественный геноцид. И так просто все это оказалось сделать, не нарушая никаких международных конвенций и законов, не прибегая к новым концлагерям и ГУЛАГу, не строя дымящиеся человеческими телами печи. И никто протестовать не будет... Просто они сами умрут, тихо и никого не беспокоя.

Думаю – побеспокоят!

Мальчик-собака

Удручающе высока численность беспризорных детей на улицах Одессы, составляющая, по оценке, 3000 человек. Многие оказались на улице, сбежав из детских домов других районов страны или из семей, где царит насилие.
«Die Welt», 14 октября 2004 года
Вчера я видел мальчика-собаку. На 16-й станции Большого Фонтана, на улице Макаренко. Там расположен детский дом для детей с проблемами в умственном развитии и еще какие-то детские учреждения и бывшие пионерлагеря, и поэтому улице дали имя Макаренко – он был педагогом в системе НКВД и курировал детские лагеря.

Рядом с детским домом есть небольшой и очень зеленый сад. Теперь его приводят в порядок, с учетом близости вилл городской знати, там вымостили плиткой дорожки и строят фонтан.

На этой новой дорожке я и увидел идущего на четвереньках мальчика лет 12-14. Вначале я решил, что он так играет, но вдруг понял, что, даже играя, человек так на четвереньках идти не сможет. Он шел, как идет собака.

Человек, идущий на четвереньках, подгибает ноги, чтобы сохранить горизонтальность тела, и поэтому выглядит неестественно, мальчик же ноги не подгибал, и это делало его походку особенно странной – для нас. Собаку же эта походка не удивила бы. Потом он присел и почесал себе шею передней рукой, но не пальцами этой руки, как делает человек, а всей рукой, пятерней, именно «лапой». Он шел к стене детского дома, к боковым его воротам, и у них лег, как ложится именно собака, подогнув задние лапы. Руки он вытянул перед собой, опираясь на локти. Голову выставил вперед, с внимательностью собачьей к чему-то прислушиваясь. Он боялся чего-то и бежал, опасаясь, оглядываясь по сторонам.

Рядом со стеной обедали дорожные рабочие у своих временных домиков. Они бросили еду и стали подходить к мальчишке. Они не кричали и не улюлюкали, и были, видимо, просто поражены, как и я, этим страшным зрелищем. Тогда мальчик пролез под ворота: там была узкая щель, и пролез он в нее именно по-собачьи, в несколько рывков, протолкнув голову и грудь, и потом втянул заднюю часть тела. Мальчик был одет в шорты и рубашку, голым он не был, видимо, одели его в детдоме. А вырос он и долгое время жил, похоже, в стае собак. Стал одним из членов стаи. Истории его я не знаю.

Тысячелетия понадобились нам, людям, чтобы стать людьми. Вернуться к исходным рубежам мы сможем в одно поколение. Вовсе не мальчика касаются эти мои слова, но всех нас, кто допустил такое.

ИзменитьУбрать
(0)

—————————

Супруга Президента Украины госпожа Екатерина Ющенко и супруга Президента Германии госпожа Эва Луизе Келер посетили в Одессе детский дом для беспризорных «Дорога домой».
Екатерина Ющенко и Эва Келер пообщались с воспитанниками и преподавателями, обсудили с работниками проблемы социальной адаптации детей улицы. Гости также прослушали короткий концерт, устроенный в их честь воспитанниками дома.
отсюда

ИзменитьУбрать
(0)

—————————

Грязные оборванные подростки, просящие милостыню у прохожих, зачастую вызывают жалость. Деньги, как правило, просят начинающие. Опытные уличные бродяги уже не просят, а требуют. В случае отказа могут избить, самые отчаянные идут даже на убийство. По информации работников спецслужб по делам несовершеннолетних, практически каждый второй беспризорник имеет криминальный опыт.

ИзменитьУбрать
(0)

«Лучший в фотожурналистике» – так называется ежегодный самый престижный международный конкурс в США.

ИзменитьУбрать
(0)

В этом году первое место занял фоторепортаж чешского мастера Михала Новотного о бездомных детях из Одессы. Сам автор фотографий не скрывает, что ему важен был не столько конкурс, а прежде всего возможность обратить внимание всех небезразличных на судьбу больных и беспризорных детей в Украине.
отсюда


Добавление комментария
Поля, отмеченные * , заполнять обязательно
Подписать сообщение как


      Зарегистрироваться  Забыли пароль?
* Текст
 Показать подсказку по форматированию текста
  
Главная > Мигдаль Times > №87 > Бомжи
  Замечания/предложения
по работе сайта


2024-03-29 06:54:32
// Powered by Migdal website kernel
Вебмастер живет по адресу webmaster@migdal.org.ua

Сайт создан и поддерживается Клубом Еврейского Студента
Международного Еврейского Общинного Центра «Мигдаль» .

Адрес: г. Одесса, ул. Малая Арнаутская, 46-а.
Тел.: (+38 048) 770-18-69, (+38 048) 770-18-61.

Председатель правления центра «Мигдаль»Кира Верховская .


Jewniverse - Yiddish Shtetl Dr. NONA Еженедельник "Секрет"