БС"Д
Войти
Чтобы войти, сначала зарегистрируйтесь.
Главная > Мигдаль Times > №55 > «И было страшно, и было славно»
В номере №55

Чтобы ставить отрицательные оценки, нужно зарегистрироваться
-1
Интересно, хорошо написано

«И было страшно, и было славно»
Ольга КСЕНДЗЮК

Диссидентство — неоднозначное явление, которое следует рассматривать с различных сторон: культурной, политической, социальной, психологической. Советский диссент имеет еще одну заметную особенность — множество еврейских имен.

ИзменитьУбрать
(0)

Для меня и для моего поколения со словом «диссидентство» связано огромное поле ассоциаций — личных и исторических, смысловых и эмоциональных, высоких и мрачных.

Репрессии. Враг народа. Космополит. «Отказник». Политиче-ский беженец. Сионизм. Антисоветская агитация. Карательная психиатрия. Права человека. Радио «Свобода». Самиздат. Прокуренные кухни. Споры до утра в поисках истины. И — одиночество...

Героизм, граничащий с безрассудством. Люди, нашедшие в себе мужество быть не-согласными с существующим порядком вещей и говорить об этом вслух. Люди, которые не дали «одной отдельно взятой стране» почить вечным сном в коконе идеологии, ведущей в никуда.
Наверняка без них не было бы перестройки и революции 1991-го, и независимости, и не рухнули бы старые иллюзии, и... не родились бы новые.

Диссиденты упорно подтачивали систему — начиная с «оттепели» конца 50-х до «разгула» 80-х и 90-х. Когда в 1989-м в СССР приступили к изданию великого труда писателя-диссидента «Архипелаг ГУЛаг», один проницательный человек сказал: «Все. Советскому Союзу — конец».
Прошло время. Попробуем взглянуть спокойно и взвешенно на то, что для кого-то осталось драгоценным воспоминанием, источником незатихающей ностальгии, а для кого-то уже стало историей.

«Слова колючей и новой правды»

Исторически слово «диссидент» связано не с общественным инакомыслием, а с историей религии. Первые диссиденты — в старой доброй Англии 18 в. — всего-навсего не соглашались с некоторыми моментами англиканского вероисповедания. В Польше тогда же диссидентами называли лиц, исповедующих православие. Словарь Даля так и формулирует: «иноверец, не принимающий господствующего вероисповедания». Нынче в англо-русских словарях первое значение этого слова — «инакомыслящий».

Термин «диссидент» применительно к советским реалиям впервые использовала западная пресса в 70-х. Он прижился, поскольку ясно выражал сущность явления. Диссидентство естественно возникает там, где есть тоталитарный режим или любая жесткая автократия, т.е., где власть проявляет нетерпимость к любым иным точкам зрения на политический, экономический, культурный, идеологический процессы.
И все же — почему «диссидентство»? Почему не «оппозиция»? Здесь есть принципиальное различие. Оппозиция существует в демократических странах: это вторая политическая сила, альтернативный политико-экономический проект.

Как заметила В. Новодворская с присущей ей категоричностью: «Задача политического диссидентства — вопиять в пустыне о необходимости Сопротивления без какой бы то ни было возможности его осуществить (в силу слабости, трусости, лености общества и непонимания им реалий свободы)...»
Диссидентство — это внутренняя эмиграция в «неведомые дали». Ведь сами диссиденты зачастую не имели представления о том, что же такое свобода, к которой они так стремятся. Кроме социально-политического института, свобода есть состояние души, и для достижения его оказалось недостаточно перемен в общественной жизни.

А. Синявский позднее написал подлинное откровение диссидента: «В эмиграции я начал понимать, что я не только враг Советской власти, но я вообще враг... как таковой... Кому нужна свобода? Свобода — это опасность. Свобода — это безответственность перед авторитарным коллективом. Бойтесь — свободы! Но проснешься, наконец, утром после всех этих снов и криво усмехнешься самому себе: ты же этого хотел?»

«Прокопченные дымом отечества»

Случаи создания подпольных кружков, обычно молодежных, уже в 40-х гг. зафиксированы историками. Г. Померанц, популярный в советском диссенте философ и литератор, вспоминал: «В 1949 г. на Малой Лубянке я сидел в одной камере с повторниками, бывшими революционерами... Рядом с живыми эсерами сидел Володя Гершуни. Будущий диссидент начал с тайной организации молодежи. Ребята сочинили листовку, из которой Володя сообщил мне одну фразу: “Советское правительство скомпрометировало себя в глазах всех простых людей”».

Начало же массового советского диссидентства относится примерно к 60-м. Многих подтолкнул знаменитый XX съезд и осуждение «культа личности Сталина». «Все 50-е и 60-е годы, — писал В. Буковский, — словно грибы, вырастали организации... Встречал я партии из двух человек, из пяти, из двенадцати. Самая маленькая партия... состояла из одного человека по фамилии Федоров и называлась ПВН, что значит Прямая Власть Народа».

У диссидентов не было «основателей», программы, устава, учредительного съезда — по сути, они являлись чем-то вроде «партии порядочных людей». Они предлагали всего-навсего... искренность. Партия призывала к правде — они говорили правду. Газеты писали о восстановлении «норм законности» — они требовали соблюдения законности. С трибун твердили о необходимости критики — диссиденты этим и занимались.
Теперь, когда юная студентка пишет реферат о советской конституции и недоумевает: «Как же так? Ведь там есть все права!» — понимаешь, что объяснить «логику» того времени невозможно.

Старшее поколение диссидентов говорило об «ужасающем разрыве» между советской реальностью и декларациями. Поколение, родившееся в 60-х, этот разрыв не обсуждало — с его ощущением в крови оно приходило в мир. Знали шестым чувством, что любые половинчатые попытки что-то исправить ни к чему не приведут и менять надо вс?. Но тогда казалось, что «совок» — это навсегда...

Культурная оппозиция возникла раньше иных. Первыми — самыми искренними и неподкупными — оказались поэты, художники, писатели. Из поэтических чтений у памятника Маяковскому вышли лидеры самых разных направлений: Э. Кузнецов (условно «сионист»), В. Осипов («славянофил»), В. Буковский («демократ»).
Знаковое событие в истории диссидентства 60-х — судебный процесс над писателями А. Синявским и Ю. Даниэлем (1966 г.). (Правда, до этого было «дело Иосифа Бродского», но его, во-первых, удалось замолчать, во-вторых, убрать из него собственно диссидентскую составляющую.) Процесс Синявского-Даниэля основательно повлиял на общественное мнение. Прошла петиционная кампания в защиту осужденных писателей, возникла идея провести демонстрацию протеста. Это предложение выглядело весьма необычно — ведь более 35 лет в Москве не проводилось независимых политических демонстраций.

Методы борьбы власти с собственным народом становились все более изощренными. В 1967 г. в структуре КГБ создали 5-е управление, в чьем ведении была борьба с инакомыслием, а заодно с терроризмом и национализмом. Переломным моментом в политическом диссидентстве стало вторжение советских войск в Чехословакию. С открытым протестом выступили 7 правозащитников, среди них были Лариса Богораз, Павел Литвинов, Виктор Файнберг. Сегодня трудно даже вообразить, какое мужество требовалось для подобной акции.

А. Гинзбург и Ю. Галансков составили «Белую книгу» о процессе над Синявским и Даниэлем (подробнее — см. стр. 7). В 1967 г. составителей и двоих «сообщников» арестовали. «Процесс четырех» вызвал широкий резонанс. Письма протеста подписали около тысячи человек. Многие еще не понимали, чем это грозило: их увольняли с работы, превращали в изгоев. Одни испугались, а другие — из стихийных протестантов превратились в подлинных диссидентов. В 1968-1969 гг. «гражданская активность части “инакомыслящих” стала приобретать признаки общественного движения», — пишут историки.

Известный правозащитник С.А. Ковалев с этим не согласен: «Не было никакого “диссидентского движения”... Какая политическая идея в состоянии собрать вместе русских интеллигентов-либералов.., коммунистов, антикоммунистов, националистов-почвенников, анархистов-пацифистов, просто “безыдейных” художников, писателей и ученых, испытывавших стойкое отвращение к любой идеологии?» Да, их объединяла не политическая идея, а страсть — к правде и справедливости. В 1968-1974 гг. диссидентские движения самого разного толка (от монархистов до евреев-отказников) стали объединяться в некое сообщество.

30 апреля 1968 г. вышел в свет первый выпуск бюллетеня «Хроника текущих событий». А. Сахаров назвал «Хронику» «самым большим достижением» диссидентов. Это была своеобразная летопись. Тираж каждого номера составлял всего 30 машинописных копий, но он многократно увеличивался за счет перепечаток. В стране и в мире узнавали о положении в советских лагерях, тюрьмах, психиатрических больницах, сотнях арестов, судов, приговоров, о национальных и религиозных движениях. За 15 лет вышли 64 выпуска «Хроники».

Тогда же сформировались основные диссидентские организации: Инициативная группа защиты прав человека (1969 г.); Комитет прав человека (1970 г.), основателями которого были В. Челидзе, А. Твердохлебов и А. Сахаров (туда входили Б. Цукерман и А. Галич); Комитет защиты прав верующих; Комиссия по расследованию использования психиатрии в политических целях.

Последняя затрагивала целый пласт в теме борьбы государства со своими гражданами. Это было удобное решение проблемы: с одной стороны, инакомыслящих нет, ибо они — умалишенные, с другой — в клинике их легко уничтожить с помощью «особого лечения». За суховатым научным словом «ментицид» скрывается картина, о которой и думать жутко.

Давление и преследования со стороны КГБ в 1973 г. привело к кризису движения. Но после подписания европейскими странами и США Заключительного акта в Хельсинки правозащитная деятельность возродилась. Учредительный акт «Московской хельсинкской группы» подписали
11 человек, 6 из них были евреями. В 1979 г. возникла группа «Выборы-79», попытавшаяся выдвинуть кандидатами на выборах А. Сахарова и Р. Медведева.
С начала 80-х годов Политбюро предприняло новую попытку покончить с правозащитным движением. Это было связано с двумя событиями: вторжением в Афганистан и Олимпиадой. Почти все члены хельсинкских групп были арестованы, академик А.Д. Сахаров — выслан в Горький, а «Хроника» стала выходить с перебоями, и в 1983 г. ее издание прекратилось.

ИзменитьУбрать
(0)

Несмотря на возрастающее давление, набирало силу еврейское движение. При этом, как вспоминает И. Кременецкий: «Мы почти ничего не знали о еврейских общинах и имели очень слабое представление об их жизни и еврейской истории вообще. Библия находилась под строгим запретом. Читали ее тайно. У приезжающих из заграницы ее на таможнях конфисковали... О еврейской истории и религии можно было узнать из антирелигиозных книжек, опустив пропагандистский “гарнир”».

«Мы были вместе — поодиночке...»

Диссидентство — это целая палитра, где находили себе место самые разные краски. «Общим было лишь омерзение, внушаемое так называемой “советской действительностью”, ощущение собственной нравственной несовместимости с ней...», — говорит С. Ковалев.

Это было поколение, у которого само слово «политика» вызывало тяжелую изжогу, ибо оно не знало другой политики, кроме той, что привела страну к кровавому ужасу сталинизма и застою брежневских времен. Это были люди, недоверчиво и враждебно относившиеся к любой идеологии. Это были интеллектуалы, верившие в непреходящую ценность только трех вещей: взаимовыручки, внутренней свободы и творчества.
А. Даниэль писал, что серьезную роль в становлении инакомыслия сыграло этическое и эстетическое неприятие режима. Отношение к официозу выражалось не столько в прямой полемике с ним, сколько в его отторжении.

Мало кто из писателей создал выпуклый и реалистичный портрет «вечного диссидента» — то они враги народа, то рыцари без страха и упрека. А вот Стругацким в «Граде обреченном» удалось уйти от штампов. Изя Кацман — «дитя оттепели», шестидесятник, с гибким, ироничным умом, — все понимающий и никакой власти не доверяющий. Шумный любитель выпить, закусить и потрепаться. Обаятельный, ехидный, у одних вызывающий любовь, у других — раздражение. Без его знаний, терпения, чувства юмора — и научная экспедиция много потеряет, и любая вечеринка скучна. Вечный возмутитель спокойствия, постоянно подозреваемый в измене «великому Эксперименту». Способный простить даже своих палачей; поделиться последним глотком воды и... довести до белого каления. Классический «советский диссидент».

Для самого себя диссидент — человек, практически обреченный, судьба его часто трагична. Это — бескорыстный искатель правды, нередко одинокий, склонный к самопожертвованию, с обостренным чувством справедливости и неприятием компромиссов. В «легальную» политику таких людей может привести честолюбие, нечасто им свойственное. Им трудно объединяться в партии, и если они «добиваются своего», то очень быстро снова становятся диссидентами по отношению к новой власти. Так определяется «психологический тип». «Вечные диссиденты» отрываются от реальности, теряют способность реализовывать свои цели и взаимопонимание с бывшими соратниками. Они разрушают собственную жизнь, превращая инакомыслие в самоцель.

В них сочетались объективность взгляда на настоящее — с идеализмом в отношении грядущих перемен. Какое «соблюдение законности» и «прав человека» могло быть в тоталитарной системе, отвергавшей все это как несовместимое с ней? Но отдельные победы правозащитников множились, как капли, — до логичного финала. Правда, то, что построили на «обломках самовластья», лишь отчасти похоже на мир их и нашей мечты...
Когда же диссидент становится частью некоего ряда, выступает от некоего обобщенного имени и мнения — тут не до свободы. Диссиденты, осознав себя общественным явлением, стали относиться к себе серьезно. Инакомыслие превращалось в профессию. Немногие — люди такого масштаба и таланта, как А. Сахаров, Е. Боннэр, Н. Щаранский, А. Гинзбург, А. Зиновьев, — оказались способны уйти от «профессионального» диссидентства.

Обо всем этом написано и сказано много, и гамма интонаций насыщенна: от восторга и преклонения до раздражения и горечи. Но, как бы там ни было, социальная роль инакомыслия уникальна. По замечательному определению А. Амальрика, диссиденты «сделали гениально простую вещь — в несвободной стране начали вести себя, как свободные люди».

Эти люди вызывают безграничное уважение своим упорством. Их изводили, ссылали, сажали — они выходили на свободу и начинали все сначала. Они крайне необходимы обществу, где не укоренились демократические правила политической жизни. Без протестующего диссидентства страна погружается в вечный застой.
Было бы ошибкой думать, что диссидентство полностью ушло в историю. В нем нуждается не только уродливое тоталитарное общество, но и всякая страна. Диссиденты будут по-прежнему не давать нам покоя. Не знаю, какими они теперь будут. Быть может, более прагматичными или — скажем так — более разочарованными, разучившимися очаровываться. Может быть.

Главное — чтобы они были.


Добавление комментария
Поля, отмеченные * , заполнять обязательно
Подписать сообщение как


      Зарегистрироваться  Забыли пароль?
* Текст
 Показать подсказку по форматированию текста
  
Главная > Мигдаль Times > №55 > «И было страшно, и было славно»
  Замечания/предложения
по работе сайта


2024-04-19 07:28:03
// Powered by Migdal website kernel
Вебмастер живет по адресу webmaster@migdal.org.ua

Сайт создан и поддерживается Клубом Еврейского Студента
Международного Еврейского Общинного Центра «Мигдаль» .

Адрес: г. Одесса, ул. Малая Арнаутская, 46-а.
Тел.: (+38 048) 770-18-69, (+38 048) 770-18-61.

Председатель правления центра «Мигдаль»Кира Верховская .


Еврейский педсовет Jewniverse - Yiddish Shtetl Всемирный клуб одесситов