БС"Д
Войти
Чтобы войти, сначала зарегистрируйтесь.
Главная > Мигдаль Times > №56 > Кто вы, Гарри?
В номере №56

Чтобы ставить отрицательные оценки, нужно зарегистрироваться
0
Интересно, хорошо написано

Кто вы, Гарри?
Дан ДОРФМАН (США)

Начну, однако, как положено. Родился...

ИзменитьУбрать
(0)

Сразу спотыкаюсь. Гейне все-таки. Официальная дата рождения — 13 декабря 1797 года. Но сам Гейне с этой датой был не согласен. Он утверждал, что родился 1 января 1801 года, и поэтому называл себя «первым человеком девятнадцатого столетия». Как бы то ни было, но Гейне родился достаточно давно.
И, казалось бы, в связи со сроком давности ничего, кроме славословий, ему уже не полагается. Но нет! О ком угодно, только не о нем. О нем так у меня не получится. Я даже иногда с ним мысленно спорю. Но чаще всего — соглашаюсь. Не потому, что он гений. А потому, что — свой. И потому, что испытал многое из того, что испытывали мы гораздо позже. И зову я его так, как его звали друзья и родственники. Как он сам себя называл — Гарри. Во всяком случае, до 27 лет, когда на свет родился хри-стианин Генрих.
Что о Гейне говорят ученые мужи?

Говорят разное, но всех их вместе можно свести в две большие группы. Одна — из нашего славного коммунистического прошлого, утверждает, что Гейне велик, прежде всего, потому, что он поэт Революции, друг Карла Маркса и враг буржуев.

Другие, те, что экзамены по научному коммунизму не сдавали, причисляют Гейне к великим романтикам. Увы, должен признаться — и то, и другое не для меня. Я прочел все, что написал Гейне — и стихи, и прозу, и публицистику. Прочел многое из того, что написали о нем другие. И понял, что мой Гейне — не романтик и не революционер.

А кто? Потерпите немного.

В 1818 году в Гамбурге, куда Гарри приехал к дяде — Соломону Гейне, хозяину банка с основным капиталом в миллион талеров, была зарегистрирована торговая фирма «Гарри Гейне и К». Правда, фирма со столь громким именем быстро вылетела в трубу. Торговля Гарри была скучна, и он крайне редко появлялся в офисе. С закрытием фирмы дядя отправил его обратно к маме и папе. Пока Гарри едет в родной Дюссельдорф, мы начнем отвечать на вопрос, вынесенный в заголовок нашей статьи: «Кто вы, Гарри?»

1. Автор первых гариков.

Да, да. Не Игорь Губерман, а Гарри Гейне для меня был первым сочинителем едких стихов, которым Губерман впоследствии придумал такое название. Хорошо, что хоть в честь первооткрывателя жанра. Не верите? А вот послушайте:

Меня вы редко понимали,
И редко понимал я вас,
Но как вдвоем в дерьмо попали —
Друг друга поняли тотчас.
(Пер. В. Левика)

Ну что, чем не гарик?
И наконец, мой любимый «гаррик»:

Юность кончена. Приходит
Дерзкой смелости пора.
И рука смелее бродит
Вдоль прелестного бедра.
Не одна, вспылив сначала,
Мне сдавалась, ослабев.
Лесть и дерзость побеждала
Ложный стыд и милый гнев.
Но в блаженствах наслажденья
Прелесть чувства умерла.
Где вы, сладкие томленья,
Робость юного осла...
(Пер. В. Левика)

Хорошо, не правда ли?

2. Первый Каэспэшник.

С чего я это взял? При чем тут туристы и песни у костра?

А вот при том. Молодым Гарри очень любил путешествовать. Как только из дяди удавалось вытащить немного денег, сразу в дорогу. Объездил почти всю Европу. Годы странствий не прошли даром. В 1826 году он издает сборный том, который так и называется: «Путевые картины» — стихи и проза.

Названия циклов в этом томе были вполне соответствующие, например, «Путешествие на Гарц».
Но самое любопытное, что не всегда Гейне ездил. Как настоящие туристы двадцатого века, в 1824 году он отправился в путешествие по Гарцу... пешком. Вот почему я вполне верю его стихам:

Любимая бросила? Клятвы забудь.
Ее не суди ты так строго.
Не встретил другой?
Что ж, пора тебе в путь.
Рюкзак уложи, и в дорогу.
(Пер. Дана Дорфмана)

Пусть читатель меня извинит за попытку собственного перевода, но меня не устроили архаические строчки, предложенные Левиком: «Котомку за плечи и странствуй». Может, Левик и ходил по Подмосковью с котомкой, а Гарри по Гарцу, я уверен — с рюкзаком. А стихи эти — чем не туристская песня? Надеюсь, что кто-нибудь в скором времени и музыку к ним подберет. А мне пора браться за серьезные ответы на собственный вопрос. Да и юность моего героя подходит к концу. Пора, пора...

3. Ренегат.

Да, да, читатель, не надо морщиться. Мне в великом поэте интересно его ренегатство. Без этого не понятно очень многое из написанного им. Непонятен «Диспут», который заканчивается хулиганским «Капуцины и раввины одинаково воняют».

Это так перевел Дейч. А Мандельштам пытался смягчить: «Дурно пахнут в равной мере». Да нет, Осип Эмильевич, у Дейча — точнее. В подлиннике именно так. Воняют, чего уж там.
Непонятны едкие строки про композитора Мендельсона, из поэмы «Германия, зимняя сказка».

Вот Феликс, Абрама и Лии сынок,
Тот жив, это парень проворный!
Крестился и, знаешь, пошел далеко:
Теперь капельмейстер придворный!

Или вот это оттуда же:

В городе Гамбурге вместе живут
Евреи и христиане.
И те, и другие сошлись в одном:
Придерживать грош в кармане.

Ну, а что же все-таки произошло в жизни самого Гарри на исходе юности?
Примерно за месяц до окончания юридического факультета университета — 28 июня 1825 года, Гейне становится христианином. При крещении поэт получает имя «Генрих», формально с этого момента человека по имени «Гарри Гейне» больше не существовало. Но что нам формальности? Для меня Гейне останется Гарри, так, как его звала его еврейская мама. Ну, а вы сами выбирайте, дорогие читатели.

Гарри делает хорошую мину при плохой игре, он называет свое крещение «входным билетом в европейскую культуру». Действительность была проще: только христиане имели право заниматься адвокатской практикой. Но не все прошло гладко. Многие друзья отшатнулись от него, и он страдал от этого со своей страшной мнительностью. Но и новые братья по вере не раскрыли объятья неофиту. Гарри признается Мозеру, своему другу по «Обществу еврейской культуры», в деятельности которого он принимал незадолго до крещения активное участие: «Теперь меня ненавидят и христиане и евреи. Я очень раскаиваюсь, что крестился. Я не вижу, чтобы мне с тех пор стало лучше, наоборот, я только несчастлив с того времени».

А адвокатом новый христианин так и не стал. Так что зря выкупался. Вот так-то.

4. Барабанщик революции и... контрреволюционер.

Неужели барабанил? Было, было. Например, так:

Бей в барабан и не бойся беды.
И маркитантку целуй вольней!
Вот тебе смысл глубочайших книг,
Вот тебе суть науки всей.

Вот тебе Гегеля полный курс,
Вот тебе смысл науки прямой!
Я понял его потому, что умен,
И потому — барабанщик лихой.
(Пер. А. Дейча)

Или вот как:

Мой буйный гнев, тяжел и страшен,
Дубы расколет пополам,
Встряхнет гранит дворцов и башен
И не один разрушит храм.
(Перевод С. Маршака)

Еще Гарри советовал устроить в Кельнском соборе конюшню, чем не конник Буденного? Так что наделал шороху. Но не он один. Каждое новое поколение хорошо образованных еврейских мальчиков хочет облагодетельствовать человечество. Писать о том, что предполагаемые кандидаты на блаженство их об этом не просят — невероятная банальность. Писано-переписано. Интересно другое: молодые революционеры это самое человечество, которое они хотят облагодетельствовать, в душе презирают. В этом нет ничего оригинального. Так же относятся и относились к толпе, быдлу, стаду (дальше подставьте сами) и молодые немецкие революционеры, и молодые русские революционеры, и даже запуганные политкорректностью обитатели американских кампусов с портретом Че Гевары на маечке.

В чем же все-таки разница (небольшая)? Именно евреи не позволяли сами себе признаться в этом: «Мало того, что я еврей, так еще народ не люблю? Так нехорошо. Надо его любить».

Поэтому и делается умственный кульбит, что блестяще демонстрирует Гейне. У него вместо толпы, стада, быдла, а проще — того самого немецкого народа, происходит подмена понятий.

Появляется филистер, буржуй — существо противное, тупое и жадное. Презирать его не только можно, но и нужно. Кстати, не подумайте, что автор этого материала так уж чист перед народными массами. Грубое, жадное и, самое главное, лишенное культуры и эрудиции существо любой национальности вызывает у меня такое же отвращение. Увы, таких на нашей грешной планете все-таки большинство. И это большинство не настолько глупо, чтобы не чувствовать наше к нему отношение. Не есть ли это один из источников антисемитизма? Но Гарри достаточно быстро раскусил своих революционных друзей. Порвал он с ними со скандалом. С одним из них даже стрелялся на дуэли. И тогда в стихах Гейне появились совсем другие мотивы. За год до смерти он пишет стихотворение «Бродячие крысы»:

И твари эти опасны,
И морды их ужасны.
Дикая эта громада
Не боится ни кошки, ни ада,
У них ни дома, ни денег нет,
А хотят поделить по-новому свет...
(Пер. А. Дейча)

Чем не портрет коллективного Шарикова? Но не только Булгакова опередил на сто лет Гейне. Помните Оруэлла и «Скотный Двор» с его обитателями, которые все равны, но некоторые из них — равнее? У Гейне о будущем царстве Равенства (правда, зверином, как и у Оруэлла) поэма «Атта Троль»:

Основным законом будет
Равенство всех б-жьих тварей
Без различия их веры
Или запаха иль шкуры.

Слава Равенству! Осел
Станет главным в государстве.
И на мельницу рысцою
Будет лев таскать мешки.
Собственность! Права владенья!
Воровство они и ложь!..
Так сплести обман и глупость
Человек лишь мог презренный.

Собственности не творила
Бескарманная природа:
Без карманов в наших шубах
Мы являемся на свет.
(Пер. А. Дейча)

(Мне кажется, что безымянный автор фольклорного: «Обезьяна без кармана, потеряла кошелек» был не так прост и даже читал Гейне.) Основным оппонентом Гейне в революционном лагере был его друг — Людвиг Берне, который, невзирая на..., как и положено революционеру, открыл по Гейне печатный огонь, когда ему показалось, что Гейне отступает от генеральной линии (показалось ли?). Гейне, правда, тоже за словом в карман не полез. Хоть, в связи со смертью Берне, он, соблюдая приличия, выждал три года, но все же потом опубликовал едкий памфлет «Людвиг Берне». Именно эта книга и оказалась причиной дуэли Гейне с неким Соломоном Штраусом, который защищал честь Берне и своей жены (последнее — похвально). В свою книгу Гейне вставляет этюд, который становится тезисами будущей поэмы «Атта Троль»: «Когда я посетил Берне второй раз, то в его гостиной нашел такой зверинец, какой едва ли отыщешь даже в Jardin des plantes. В глубине комнаты сидело на корточках несколько немецких медведей, которые курили, почти постоянно молчали и только временами изрыгали басом отечественные ругательства. Подле них приютился польский волк, в красной шапке, выпускающий из хриплого горла воинственные замечания. Тут же я встретил и французскую обезьяну, принадлежавшую к уродливейшим обезьянам, каких я только когда-либо видел. Она постоянно корчила рожи, чтобы из них можно было выбрать наилучшую».

Так что, в конце концов, Гарри в своих стихах и публицистике стал контрреволюционером. Что меня не особенно смущает, в отличие от преподавателей советских ВУЗов.

5. Эмигрант, неудачник, мученик.

Но веселого в жизни Гейне было мало. И мы, не очень молодые, не очень здоровые и не очень хорошо знающие чужой язык эмигранты, особенно хорошо его понимаем. Потому что наш герой побывал в нашей шкуре. Половину жизни (заключительную) Гейне провел в эмиграции. Хоть и в хорошем месте — Париже. Звали его там уже на французский манер — Анри Айне. Но Анри так и не смог до конца своих дней стать французским писателем и поэтом. Его французский был для этого недостаточен. Знакомая картина, не правда ли?

Париж был тогда литературной столицей мира. Ведущие французские писатели и поэты хорошо зарабатывали. И Гарри очень хотел стать одним из них. Увы — не стал.

Он — пытался. Даже женился на француженке. Простой французской девушке, как написали бы в советских источниках. Куда уж проще. Евгения Мира, которая в Париже поменяла свое имя на модное тогда имя — Матильда, родилась в деревушке Вино в крестьянском доме. Она не знала, что ее Анри — гений. Немецкого языка она не знала и стихов его не читала. Да и французские переводы произведений мужа ее не сильно волновали. Неизвестно даже, умела ли жена Гарри по-настоящему читать на французском. Хоть Гейне пытается образовать жену и помещает ее в закрытый пансион. И с гордостью рассказывает друзьям что его «маленькая женка» лучше, чем он, может перечислить династии египетских фараонов. Но Гейне погорячился. Науки настолько туго шли в голову крестьянской девушке, что из пансиона ее пришлось довольно быстро забрать. А тут еще друзья удивляются, что связывает одного из культурнейших людей эпохи с этой женщиной. Ну
что ж, ответ прост. Гейне любил Матильду. Хоть Матильда была не из кротких овечек. Он называл ее «домашним Везувием». И все же, несмотря на все невзгоды, этот брак не распался до самой смерти поэта. В первый же день их совместной жизни Матильда поклялась: «Анри, я тебя никогда не оставлю, слышишь ли ты? Никогда, никогда, никогда».

И клятву свою она сдержала. Последние 15 лет жизни Гейне были для него и для его жены тяжелейшим испытанием. Все эти годы поэт тяжело болел. Он терял зрение, терял чувствительность других органов. Постепенно ему отказывались подчиняться руки и ноги. Он слабел и худел. Его мучили сильные боли, настолько сильные, что иногда он думал о смерти как избавлении от мучений. Он называет свое существование пребыванием в «матрацной могиле». Кроме физических страданий, его мучает безденежье. Он крайне неудачно ведет свои финансовые дела.

И вот, к вечеру 16 февраля 1856 года, мучениям Гейне приходит конец. Последними словами гения были: «Писать! Бумаги, карандаш...» Матильда дала ему карандаш. Но тот выпал из уже холодеющих рук.

6. Певец Сиона.

Но не смертью моего героя я закончу этот материал. Я, продолжая отвечать на вопрос моего заголовка, расскажу о Гейне — певце Сиона. Но сначала цитата из комментариев к третьему тому собрания сочинений Гейне, изданному в 1957 году в СССР: «Поэма «Иегуда бен Галеви» одно из прекраснейших поэтических творений Гейне. Основной мотив его — отнюдь не иудаизм, а прославление поэтов, оставшихся верными своему народу...» Вот так. Какому народу — неизвестно. Может, китайскому? Или русскому? Ну, не евреям же? Абстрактному народу, народу вообще. Но в одном советский толкователь Гейне, навсегда испуганный борьбой с космополитами, был прав: это действительно прекрасное поэтическое творение. На мой взгляд, вершина творчества поэта. Но взглянем на год написания. 1851. Тогда, когда болезнь уже полностью властвовала. И все же в последние годы жизни Гейне пережил настоящий творческий взлет, несмотря на неимоверные физические страдания. Но больше не было сведения счетов и революционного громыхания. На поэта снизошла гармония.

И, я думаю, он понял, что все его суетливые попытки быть немножко немцем, немножко французом, немножко революционером, немножко контрреволюционером — ни к чему не привели. И он вернулся к себе, вернулся к своему народу, вернулся к тысячелетней мудрости народа Книги. И поэт снова опережает время. Задолго до Теодора Герцля, задолго до Бялика, задолго до Жаботинского он пишет строки, ставшие путеводной звездой первых колонистов начала века, солдат Еврейского Легиона, кибуцников с винтовкой и плугом, пассажиров «Эксодуса» и бойцов «Хаганы»:

И герой, воспетый нами,
Иегуда бен Галеви,
Увлечен был дамой сердца, —
Но совсем особой дамой.
Не нарядной герцогиней,
В блеске юности прекрасной,
Королевою турниров,
Присуждавшей храбрым лавры,
Нет, возлюбленная рабби
В жалкой нищете томилась,
В лютой скорби разрушенья
И звалась: Иерусалим.
С юных лет в ней воплотилась
Вся любовь его и вера,
Приводило душу в трепет
Слово «Иерусалим»...
(Пер. В. Левика)

И вот сейчас, когда подходит к концу мой рассказ, я, наконец, могу уверенно ответить на свой вопрос: «Кто вы, Гарри?»

— Вы еврей, Гарри. Вы — один из нас. И еще — вы наш современник.

(Печатается в сокращении)

———————-

Я был молод и горд, и мое самомнение было приятно удовлетворено, когда я узнал от Гегеля, что не Б-г царствует на небесах, как уверяла моя бабушка, но что я сам являюсь здесь, на земле, богом.
У меня не было ни врагов, ни друзей, а были лишь верившие в мое величие, благоговевшие передо мной, расхваливавшие мои сочинения, и этой общине поистине благочестивых и богобоязненных я делал много добра — особенно молодому поколению.

Но расходы на представительство божества, которое не хочет скупиться и жалеть ни себя, ни своего кошелька, огромны. Чтобы прилично играть такую роль, необходимы, главным образом, две вещи: много денег и много здоровья. К сожалению, случилось, что в один прекрасный день — в феврале 1848 г. — оба эти достояния истощились у меня, и моя божественность вследствие этого забастовала. Будь я в то безрассудное, стоявшее вверх ногами время разумным человеком, то, наверное, из-за этих событий потерял бы разум. Но с таким сумасшедшим, каким я был тогда, должно было случиться обратное. И, странное дело, именно во дни всеобщего безумия ко мне снова вернулся разум! Я преклонился перед всемогуществом высшего Существа, которое управляет судьбами мира сего и которое отныне должно было руководить и моими собственными земными делами. Существование Б-га стало для меня с этих пор не только источником спасения, но и избавило от всяких мучительных материальных счетов и расчетов, которые мне так противны, и Ему я обязан величайшими сбережениями.

Да, я рад, что избавился от своего узурпированного величия, и никогда уже больше ни один философ не уверит меня, что я божество!

В один тихий зимний вечер, когда в моем камине горел яркий огонь, я воспользовался прекрасным случаем и бросил мою рукопись о гегелевской философии в пылающий огонь; горящие листы вылетели в трубу со странным хихикающим треском.

Слава Б-гу, я освободился от нее! Ах, если бы я мог точно так же уничтожить все, что я написал о философии! Но это невозможно, и так как я не могу даже запретить повторное печатание распроданных уже книг, о чем я недавно узнал, к своему великому огорчению, то мне ничего не остается, как открыто признаться, что мое изложение философских систем содержит самые греховные заблуждения.

Тому, что во мне снова проснулось религиозное чувство, я обязан Святой Книге, и она была для меня столько же источником спасения, сколько предметом благоговейнейшего удивления.

Странно! Целую жизнь я шатался по танцклассам философии, отдавался оргиям ума, вступал в любовную связь со всевозможными системами, не находя удовлетворения, как Мессалина после распутной ночи, и вот теперь очутился вдруг на той же точке зрения, на которой стоит дядя Том, на точке зрения Библии, преклонив колени рядом с этим черным богомольцем, в таком же набожном благоговении.

Какое унижение! Со всей моей наукой я не ушел далее бедного негра, еле умеющего читать по слогам! Бедный Том видит, разумеется, в Святой Книге более глубокие истины, чем я. Том понимает ее, может быть, тем лучше, чем больше в ней встречается побоев, именно этих непрерывных ударов бича.

Бедный раб-негр читает одновременно и спиной и потому понимает гораздо лучше, чем мы...Прежде я не особенно любил Моисея, вероятно, потому, что эллинский дух преобладал во мне, и я не мог простить еврейскому законодателю его ненависти ко всякой образности, к пластике. Я не видел, что Моисей был великим художником и обладал истинным художественным духом. Он взял бедное пастушье племя и создал из него народ, которому суждено было пережить века, — великий, вечный, священный народ, народ Б-жий, который мог служить образцом всем другим народам, даже прототипом всему человечеству: он создал народ Израиля! С большим правом, чем римский поэт, может этот художник, сын Амрама и повивальной бабки Иохевед, хвалиться тем, что создал памятник, который переживет все сооружения из металла.

Каким маленьким кажется Синай, когда Моисей стоит на нем! Эта гора — только пьедестал, на котором покоятся ноги этого человека, тогда как голова его уходит в небо, где он беседует с Б-гом...

Как о Создателе, так и о Его творении — евреях — я никогда не говорил с должным уважением, и опять-таки, конечно, в силу моей эллинской натуры, которой был противен иудейский аскетизм. Мое пристрастие к Элладе с тех пор уменьшилось. Я вижу теперь, что греки были только прекрасными юношами, евреи же были всегда мужами сильными, непреклонными мужами, не только во время оно, но и по сей день, несмотря на восемнадцать веков гонений и бедствий... Теперь я правильнее оцениваю их, и если бы любая гордость своим рождением не была бы глупой несообразностью, то пишущий эти строки мог бы гордиться тем, что его предки принадлежали к благородному дому Израиля, что он потомок тех мучеников, которые дали миру Б-га и мораль, которые боролись и страдали на всех полях брани человеческой мысли.

Странное дело! Именно тот народ, который открыл миру Б-га и вся жизнь которого была проникнута благоговейным страхом Б-жьим, был ославлен богоубийцей! Кровавую пародию подобного же безумия мы видели в Сан-Доминго, когда там вспыхнуло восстание. Толпу негров, огнем и мечом опустошавшую плантации, вел чернокожий фанатик, который нес огромное распятие и кровожадно кричал: «Белые умертвили Христа! Убивайте всех белых!»

Да, евреям, которым обязан мир своим Б-гом, обязан он и Словом Б-жьим, Библией; они спасли ее из развалин Римской империи. В продолжение великого переселения народов они хранили драгоценную Книгу, пока, наконец, протестантизм не открыл ее у них, не перевел найденную Книгу на родные языки и не распространил по всему свету.

Удивительное зрелище представляется созерцательному мыслителю, когда он обозревает страны, в которых Библия уже со времени Реформации оказывала воспитательное влияние на население и в отношении нравов, образа мыслей и душевного склада наложила на него ту печать палестинской жизни, которая выступает как в Ветхом, так и в Новом Завете. Я уже не говорю о большинстве новых общин в Соединенных Штатах, там лишь недостает солнечного колорита обетованной страны.

Когда-нибудь непреходящее, истинное, т. е. нравственность древнего иудейства, будет процветать на радость Б-жью в этих странах так же, как некогда процветало на берегах Иордана и на высотах Ливана. Чтобы быть добрым, не надо иметь ни пальм, ни верблюдов, а доброта лучше красоты!

Париж, зима 1854 г.

Генрих Гейне. Из автобиографии


Добавление комментария
Поля, отмеченные * , заполнять обязательно
Подписать сообщение как


      Зарегистрироваться  Забыли пароль?
* Текст
 Показать подсказку по форматированию текста
  
Главная > Мигдаль Times > №56 > Кто вы, Гарри?
  Замечания/предложения
по работе сайта


2024-03-29 04:39:44
// Powered by Migdal website kernel
Вебмастер живет по адресу webmaster@migdal.org.ua

Сайт создан и поддерживается Клубом Еврейского Студента
Международного Еврейского Общинного Центра «Мигдаль» .

Адрес: г. Одесса, ул. Малая Арнаутская, 46-а.
Тел.: (+38 048) 770-18-69, (+38 048) 770-18-61.

Председатель правления центра «Мигдаль»Кира Верховская .


Jerusalem Anthologia Еженедельник "Секрет" Jewniverse - Yiddish Shtetl