БС"Д
Войти
Чтобы войти, сначала зарегистрируйтесь.
Главная > Мигдаль Times > №99 > Прогулка с «иностранцем» по Одессе
В номере №99

Чтобы ставить отрицательные оценки, нужно зарегистрироваться
+6
Интересно, хорошо написано

Прогулка с «иностранцем» по Одессе
Александр БИРШТЕЙН

Само собою, прогулки по Одессе – вещь приятная. А уж с «иностранцем»… Кстати, предваряя недоуменные вопросы, объясняю, почему слово «иностранец» в кавычки заключил. Впрочем, многие уже догадались, что «ино­странец»– это наш с вами соотечественник, покинувший Одессу лет 5-15 назад. А домой (или в бывший дом – как для кого) тянет! Во-первых, надо доказать оставшимся, что уехал не зря, а во-вторых, то же самое надо доказать себе. Вот и едут, едут в Одессу гости из дальних и не очень дальних стран. Бывшие одесситы... Правда, говорят, что бывших одесситов не бывает. Соблазнительное, конечно, утверждение, но в основном для этих самых «бывших». Что касается нас – коренных и ныне тут живущих, – то этот вопрос спорен. Ну да не об этом речь.

В один прекрасный (а почему бы и нет?) день «у меня зазвонил телефон». Первые минуты разговора, состоящего из вопросов и междометий, пересказывать нет смысла, после­дующие – тоже. Итог – договорились встретиться назавтра и просто погулять по городу. Собственно, об этой прогулке и речь пойдет.

Уж не знаю почему (может, это мне так везет), но все «иностранцы» прогулки по Одессе желают начать с Пушкинской. Ничего не имею против. Во-первых, сам люблю эту улицу, во-вторых, из дому близко. Приятель мой, кстати, остановился в «Красной». А как же? Кто из нас в юности не мечтал проникнуть внутрь этой самой главной гостиницы Одессы. «Лондонская»? Нет, она почему-то привлекала меньше. Но двери в «Красную» охранял бдительно, суровый бородатый швейцар, а на постояльцев никто из нас похож не был. Так что все великолепие гостиничной жизни мы могли постигать только в баре, двери которого выходили на улицу. И кофе там классный делали… Но стоп, об этом попозже, уже вместе с приятелем. Вот он терпеливо переминается у входа, неприязненно косясь на латиноамериканскую вывеску ресторана.

Стоит ли описывать первые минуты встречи (тем более что не виделись мы лет пятнадцать, и кое-какие изменения как во внешности, так и в характере произошли)? Обнялись, расцеловались, еще раз посмотрели друг на друга, оценивая возрастные потери, снова обнялись… Ничего нового… Даже прохожие, – видимо, привыкшие к подобным сценам, – не очень от нас шарахались.

– Слушай, а до чего «Красная» изменилась! – вдруг выпалил приятель.

– Внешне или внутренне?

– Внешне, конечно. Что там, внутри, я только сейчас узнал! Кстати, не хуже, чем в «…» (тут он назвал двухзвездочную римскую гостиницу, намекая на то, что и в Риме побывать успел).

Гостиницу эту я по случайности знал, и хоть останавливался в ненамного лучшей, поспе­шил ее охаять со всей возможной пренебрежительностью. И мы не лаком сыты…

Приятель (видимо, считавший, что мы тут ездить дальше Кишинева и не помышляем) несколько увял.
Потом вернулись чуть назад, перешли дорогу и оказались у филармонии.

– Не изменилась! – растроганно проговорил мой спутник. Впрочем, тут же спросил: – А где ручки? Красивые такие…
Дело в том, что в прежние времена дверь, выходящую на Пушкинскую, украшали действи­тельно потрясающие ручки.

ИзменитьУбрать
(0)

– Украли! – лаконично ответил я, ничуть не сомневаясь в истинности своего утверждения.

– Вот видишь… – протянул гость.

Интересно, что он хотел этим сказать?

У филармонии клали новую плитку, было пыльно и шумно, и мы сместились немного вниз, к парадному входу, обычно затянутому сеткой от голубей. На сей раз, сетки не было. Постояли, полюбовались, спустились чуть ниже.

– А где Интерклуб? – вдруг спросил он.

– Тут теперь казино!

– А помнишь?..

Как же, как же… Интерклуб был заветной мечтой всех пацанов нашего района. Туда толпой валили моряки с иностранных судов, в большом количестве приходивших в наш город. Моряки – сигареты, жевательная резинка…

Купить это добро у ворот клуба не представлялось возможным из-за толп дружинников, ретиво охранявших нас от «тлетворного влияния…». Да, тогда покупка пачки «Кемела» приравнивалась к измене Родине.

Мы перешли на другую сторону и стали подниматься вверх. У подвальчика, почти на самом углу приятель остановился.

– Помнишь?

Как же, как же. Тут прежде было преуютнейшее кафе с оркестриком. Оркестрик играл незатейливые и вполне разрешенные мелодии примерно до одиннадцати вечера, а потом начинал, якобы, сворачиваться. Тогда инициативная группа из публики брала у скрипача футляр от его инструмента и пускала по столикам. Кидали, кто сколько может. После этого оркестр играл еще часа два, причем по-настоящему. Самые новые западные мелодии узнали мы именно там. А кафе это тогда носило подпольную кличку «Таверна “Нептун”».

Вот мы опять у «Красной». У бара. Помните, я обещал, что вспомним о нем уже вместе с гостем?
И снова мы, не сговариваясь, произнесли:

– Помнишь?

А вспомнить есть что. Когда-то тут делали лучший в городе кофе. И со всех концов слетались сюда поэты, художники, актеры. Тут всегда можно было застать художников – Олега Соколова (умер), Валика Хруща (умер), поэтов Борю Нечерду (умер), Гарика Гордона (живет в Москве), Гену Барыгина (говорят, умер в Питере), Юрия Михайлика (живет в Австралии), драматурга Мишу Малеева (умер) и многих, многих других. На чашку кофе хватало всегда, а иногда и на 50 граммов коньяка. Стояли, сидели, общались. Тут обмывались гонорары и удачно проданные работы (продать картину за десятку считалось удачей!). Тут… Эх, да что говорить! И мы пошли дальше.

А дальше, ясное дело, – Пушкинский дом и сам Александр Сергеевич.

– Смотри-ка, а Пушкина не было! – обрадовался мой гость. – Классный памятник...

Я покраснел. Не за себя. Наверное, за тех, кто в очередной раз украл у Александра Сергеевича трость.

– Пошли, я тебе еще один новый памятник покажу, – поспешил я отвлечь гостя.

Дойдя до Дерибасовской, я потянул приятеля вправо. Покрытие тротуара, уложенное, видимо, еще при Де Рибасе, заставило нас замолчать и пристально глядеть под ноги. Впрочем, идти недалеко. В самом начале Дерибасовской, у парапета стоит новый (относительно, конечно) памятник основателю города.

– Кто это? – испуганно спросил мой гость, вглядываясь в мужичка с лопатой, стоящего на пьедестале.

– Де Рибас! Не узнаешь, что ли?

Тут мой приятель доказал, что он все-таки одессит, хоть и бывший.

– Так это же какой-то землекоп!

– Вот-вот, именно так его и прозвали!

Мы повернули назад и, не сговариваясь, вошли в третий номер. Оттуда как раз выходила шумная группа туристов. Дело в том, что в этом дворе испокон веков стоит «подпольный» памятник основателю эсперанто Л.Л. Заменгофу, водруженный прямо на дворовом колодце. Двор был завешен бельем, так что к досто­примечательности пришлось пробираться, пригнувшись. Вот он – стоит на месте, даже побелен. В юности мы все очень гордились этим памятником и водили сюда знакомых. Судя по организованным туристам, повстречавшимся нам, «народная тропа» не заросла.

Порадовавшись этому, отправились дальше. А дальше, естественно, прокуратура. Всегда тут была и, боюсь, будет.

– Похорошела-то как! – издевательски бросил мой спутник.

Вот мы и на Ланжероновской. А тут верти головой, куда хочешь, – всюду интересно. Справа – Археологический музей. Он весь в лесах. Его тщательно и любовно отремонтировали… греки. Чтоб нам было красиво!
– Слушай, а Лаокоон как сегодня?

Вопрос понятен только одесситу. Дело в том, что Лаокоон, перенесенный сюда с Преображенской, а в незапамятные времена укра­шавший дачу городского головы Григория Маразли­, периодически терял свои гениталии. Порой их заменял фиговый листок, порой герой обороны Трои оказывался и вовсе кастрированным. И дело тут не в происках хулиганов, а в мере нравственности (о здравом смысле речь не идет) очередного первого секретаря обкома. Нонче первые секретари повывелись, и Лаокоон может облегченно вздохнуть.

– Ничего не изменилось! – констатировал гость.

Как же, как же… Я не стал ему показывать, что в сквере, прежде посвященном героям труда, нынче ресторан гостиницы «Моцарт». На смех поднимет. И правильно.

Мы повернули обратно и подошли к фонтанчику, который всегда назывался «Писающие дети». Дети, сидя над фонтаном, смотрят на лягушку, важно восседающую напротив. Это памятник детству, довольно далекому одесскому детству тысяч и тысяч одесситов. Смотрим, умиляемся, вспоминаем…

Только горчат мои воспоминания. Послед­нее время все чаще и чаще эта композиция, расположенная в самом центре города, подвергается варварским разрушениям. То у детей отобьют ноги, то руки…

На этот раз все в порядке. Сидят себе дети, свесив ноги, смотрят на заросший травой, неопрятный бассейн. Чумазые, правда… Но они, считай, беспризорные, так что и неумытость, вроде, оправдана. Только свежепоставленные протезы ног еще почти белы. Ничего, скоро потемнеют…

– Хоть целы! – думаю удовлетворенно. Но неожиданно взгляд падает на лягушку. А у нее напрочь отбита голова!
Не знаю, обратил ли на это внимание мой спутник. А мы пошли дальше.

Надо сказать, что по мере продвижения к бульвару наша оживленная беседа как-то начала сворачиваться. Вместо слов появились междометия, а потом и они пропали. На бульвар вошли молча.

Все было на месте. И Дума, и Пушкин, и, конечно, пушка.

– Помнишь? – в очередной раз спросил он.

– Конечно! – ответил я.

ИзменитьУбрать
(0)

Как не вспомнить тот вечер в середине шестидесятых, когда, зарядив пушку взрывпакетом, салютовали таким образом выходу в свет стихотворения одного из нас? Правда, гонорар, полученный за эту первую публикацию, далеко не соответствовал штрафу. Но в этом ли дело?

– Знаешь, – вдруг прервал он молчание, – вроде все прежнее: и пушка, и Дума, и Пушкин, а все-таки – другое.

Да, бульвар стал другим. Не тем, куда стремились мы каждый вечер. Вроде и плитка новая, и цветников множество… Но от того, прошлого бульвара, остались только памятники и старые-престарые каштаны и платаны. Я вспомнил, как с десяток лет назад тогдашний главный архитектор города вознамерился вырубить на бульваре старые деревья. «Вид с моря на город лучше будет!» – так объяснял он свое идиотское решение. И лишь круглосуточные пикеты горожан спасли бульвар от очередного варварства. Я не хотел рассказывать гостю об этом, но пришлось, так как он, оглянувшись, увидел уродливейший, закрывающий море «зуб» – гостиницу у морвокзала. Этот зуб был настолько чужероден, что гость аж вскрикнул:

– А это что такое?!

Б-же, какая боль была в его словах!

– Гостиница! – уныло промолвил я.

– Да как вы допустили?

Я промолчал. Гордость не позволила сказать, что мой город не только хорошеет, но и портится, причем теми, кто, имея власть и средства, делает его все более и более стандартным, уродливым и чужим. Им не дано любить Одессу, они пришлые, и хоть называют себя одесситами, никогда не возопят: «А это что такое?!» – глядя на очередное безобразие.

А мы пошли дальше.

Гостиница «Одесса» стала опять «Лондонской». Отметив это, присели на парапет. Закурили.

– Не поверишь, – первым заговорил гость, – все пятнадцать лет я рвался в Одессу. Но сначала не было денег, потом времени…

Я молча слушал и ждал, ждал ключевое слово, которое рано или поздно произносят все приезжающие. Вернее, этих ключевых слов два: «у нас» или «у вас». По этим словам всегда можно определить, остался ли твой собеседник одесситом или только прикидывается им. Но приятель долго рассказывал о том, что поначалу вместо Одессы поехал в отпуск в Рим, потом в Таиланд…

– Вот ты был в Риме? – вдруг спросил он.

– Был!.. – признался я.

– А в Венеции?

– Тоже…

– А в Таиланде?

– Нет…

– Вот видишь! – обрадовался приятель.

Докурив, пошли дальше. Вот и Дюк с его «секретным» свертком документов в руке. И снова, снова неизменное:

– Помнишь?

Каждую весну, аккурат перед выпускным сочинением в школе, тысячи и тысячи ровесников приходили сюда. В протянутую руку Дюка ставилась свеча, а молодежь резвилась, знакомилась, короче – «гуляла». По рукам ходили списки предполагаемых тем сочинений и бутылки сухого вина… И так порой до рассвета. Самое смешное, что когда преподаватели в школе торжественно распечатывали перед аудиторией конверты с темами сочинений, то темы эти обычно оказывались идентичными названным у Дюка.

Потом мы вспомнили вагончики фуникулера, во времена нашего детства курсировавшие вверх и вниз рядом с Потемкинской лест­ницей.

– Потом тут был эскалатор, – объяснил я,– потом…

– Вижу, что потом! – в очередной раз огорчился гость. – Разве что лестница та же…

– Спустимся? – спросил я.

Он сначала не ответил, а просто поглядел вниз на морвокзал, на эстакаду, на море. Потом сказал:

– Нет, наверное, не надо. Это все равно, что спускаться в прошлое. Стоит ли?

Я промолчал, ибо прошлое не внизу (даже такой лестницы, как Потемкинская), а высоко-высоко, и до него еще надо дотянуться.

Рисунки Алексея КОЦИЕВСКОГО


Добавление комментария
Поля, отмеченные * , заполнять обязательно
Подписать сообщение как


      Зарегистрироваться  Забыли пароль?
* Текст
 Показать подсказку по форматированию текста
  
Главная > Мигдаль Times > №99 > Прогулка с «иностранцем» по Одессе
  Замечания/предложения
по работе сайта


2024-03-28 09:12:02
// Powered by Migdal website kernel
Вебмастер живет по адресу webmaster@migdal.org.ua

Сайт создан и поддерживается Клубом Еврейского Студента
Международного Еврейского Общинного Центра «Мигдаль» .

Адрес: г. Одесса, ул. Малая Арнаутская, 46-а.
Тел.: (+38 048) 770-18-69, (+38 048) 770-18-61.

Председатель правления центра «Мигдаль»Кира Верховская .


Еврейский педсовет Jerusalem Anthologia Всемирный клуб одесситов