БС"Д
Войти
Чтобы войти, сначала зарегистрируйтесь.
Главная > Мигдаль Times > №156 > ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ БЕЛЛЫ ЕЗЕРСКОЙ
В номере №156

Чтобы ставить отрицательные оценки, нужно зарегистрироваться
0
Интересно, хорошо написано

ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ БЕЛЛЫ ЕЗЕРСКОЙ

Белла Езерская: «Всю жизнь занималась тем, чем всегда хотела, – журналистикой».

Но, окончив литфак Одесского университета, Езерская вынуждена была стать библиотекарем: «Меня угораздило окончить Одесский государственный университет летом 1952 года. Худшего времени нельзя было представить не только для гуманитариев, никогда особо не востребуемых, но вообще для носителей массовых интеллигентских профессий, если, к тому же, они были обладателями "пятой графы". …Евреев практически нигде не брали на работу, и избавлялись от них, где только было можно».

ИзменитьУбрать
(0)

Работа в библиотеке в послесталинские времена не препятствовала литературным «вторникам» у Беллы и журналистике. Езерскую принимают в Союз журналистов и во Всероссийское театральное общество.

«Получив задание отрецензировать постановку "Оптимистической трагедии" Вишневского на сцене Украинского театра, я честно написала, что спектакль плохой… Меня тут же изгнали из всех украинских органов печати на целых два года».

Следующий скандал разразился в библиотеке, и Белла Езерская вынуждена была уехать.

«Почувствовав запах свободы, – говорит Езерская, – я за год написала больше, чем за 18 лет в Одессе».

Она окончила аспирантуру при Hunter College и получила степень магистра. Белла Самойловна активно печатается в периодике русского зарубежья. Опубликовано более тысячи статей, рецензий, эссе, изданы четыре книги. Три из них – сборники интервью с В. Аксеновым, И. Бродским, Г. Вишневской, Е. Евтушенко, Э. Неизвестным, В. Некрасовым, Б. Окуджавой, М. Ростроповичем, Б. Кауфман, М. Плисецкой... Есть в биографии Езерской и очень престижное сотрудничество с журналом Энди Уорхола «Interview magazine».

Но сначала была одесская областная библиотека им. Ленина…

Публикуем выдержки из воспоминаний Беллы Езерской.

О ЧЕМ МОЛЧАЛИ КАРИАТИДЫ

Летом 1956 г. мне «по блату» удалось устроиться на постоянную работу во вновь открытый газетный филиал областной библиотеки имени Ленина. Когда-то все мрачное здание на углу Преображенской и Троицкой принадлежало обществу приказчиков-евреев. В 1970 г., когда вся страна долго и нудно отмечала столетие со дня рождения вождя мирового пролетариата, директор библиотеки дал мне ответственное задание: найти в спецхране библиотеки документы, подтверждающие факт присвоения библиотеке имени Владимира Ильича Ленина.

Я добросовестно перерыла весь спецхран, нашла кучу неожиданных вещей, которые, имей я возможность их скопировать, представили бы большой интерес для читателей. Но о Ленине там не было ни слова. Впрочем, что тогда только не называли именем Ленина? Был такой стишок: «Нашей любовью и совестью велено – главная улица – улица Ленина». Главная улица, главный орден, главная библиотека. Ленинский юбилей, как и сталинский, носил вполне параноидальный характер. Библиотеки были завалены тоннами макулатуры, отражающей жизнь и деятельность Ильича. Эту макулатуру нам надлежало изучать, выставлять и всячески нести в массы. Промывание мозгов было поставлено на научную основу.

Осознать это насилие, находясь внутри системы, осмыслить этот процесс вивисекции над сознанием – было дано не каждому. Протест был чисто физиологическим: Господи, ну сколько же можно?! Тошнит!

Филиал находился довольно далеко от главного здания, в знаменитом доме на углу Садовой и Преображенской, с первого по пятый этаж облепленном «архитектурными излишествами». Вход в читальный зал был со стороны улицы Советской армии, которую одесситы по старинке называли Преображенской. Заведовать им должен был старший библиотекарь с окладом 800 рублей. Меня же взяли на должность библиотечного техника, моя ставка была 360 рублей в месяц. Разницу директор, с помощью нехитрых бухгалтерских махинаций, клал себе в карман. Но кто об этом думал? Я получила, наконец, работу. Я была счастлива.

Что значили до денежной реформы 1961 г. 360 рублей? С этими деньгами можно было один раз сходить на Привоз. Бутылка столичной водки стоила 31 рубль 20 копеек, килограмм сливочного масла – 35 рублей; буханка хлеба – 1 рубль 60 копеек, курица – 10-15 рублей. Мама покупала на базаре четверть курицы и готовила из нее обед на семью в пять человек.

…Интерьер читального зала вполне соответствовал пышному фасаду здания. Стены украшали две роскошные кариатиды. Они поддерживали арку, под которой стояли стеллажи для толстых журналов. У этого зала был только один недостаток: он не отапливался. Зима 1956-57 г. в Одессе была лютая. Рабочий день был восьмичасовым. Я не могла отлучиться не то что на обед, но даже в туалет в соседнем дворе, поскольку несла материальную ответственность за фонд. В тамбуре лежал снег. Изо рта шел пар. Даже самые фанатичные читатели выскакивали через 10-15 минут. Я работала в теплой меховой куртке, платке, валенках и перчатках... Сверху на меня смотрели полуголые кариатиды. Они замерзали.

Филиалу была положена уборщица на полставки. В штатном расписании она значилась как «техничка». Техничку звали Лорой. Она готовилась к поступлению в медицинский институт и нарабатывала рабочий стаж. Обычно она приходила к часу дня, вытирала пыль, мыла пол, после чего я ее отпускала: она жила далеко, в дачном поселке Люстдорф (сейчас это Черноморка). Трамвай доползал туда за час.

Однажды разразилась страшная пурга, пути замело, трамваи не шли, читатели отсиживались дома, а я коротала время за чтением. В четыре часа пополудни появилась замерзшая, вся в снегу, Лора. Оказывается, весь этот путь от Черноморки до центра – 15 километров – она проделала пешком! Как она не замерзла – не представляю. Ругать ее было бессмысленно. Ее поступок был чистым безумием, но у него была своя логика. Она пришла на работу из солидарности со мной...

С наступлением весны филиал оживал. Свеже­покрашенные кариатиды улыбались. Вокруг царило предощущение праздника. Весна 1956 г. была весной надежды: в феврале прошел XX съезд партии, на котором Хрущев прочитал свой знаменитый доклад, разоблачающий культ личности Сталина.

Оттепель! Я сняла меховую куртку и щеголяла в платье цвета бильярдного сукна. Женщины в ту весну были особенно красивы, а мужчины галантны. На 8-е марта они с бою брали у торговок букетики подснежников и веточки мимозы. (Написала и поймала себя на типично-совковом словечке «брали». Мы не покупали, а – доставали или брали.) До сих пор помню нежный аромат веточек, усеянных желтыми шариками, хотя ни разу не встречала эту скромную провозвестницу весны на американском материке. Мимоза была цветком нашей молодости.

В филиале появились первые реабилитированные. Они жадно читали газеты «с воли». В 1957 г. в Москве бурно прошумел Всемирный фестиваль молодежи и студентов: «Песню дружбы запевает молодежь, эту песню не задушишь, не убьешь». В 1958-м прошел конкурс Чайковского. Весь Советский Союз, от мала до велика, влюбился в долговязого Вэна Клайберна, открывшего соотечественникам Чайковского его Первый концерт. По одесским улицам разгуливали арабы в белых бурнусах. Они радостно отзывались на слова «феллах» и «дружба». За толстыми журналами: «Новым миром», «Октябрем». «Знаменем» – стояла очередь от открытия до закрытия. Особенно доверенным читателям я давала журналы на ночь.

У меня появились поклонники. Особенно запомнился один: Изя. Ему было 14 лет, и он был очень деловым человеком. Он был вдвое моложе меня и раз в десять опытней и практичней. У него был какой-то мощный блат в магазине подписных изданий, он мог достать любую подписку. Собрания сочинений классиков в моей домашней библиотеке – память об Изе. Однажды он принес русско-ивритский словарь. Я спросила: зачем тебе это нужно? Изя снисходительно улыбнулся моей наивности и сказал: «Пригодится». Он уехал в Израиль одним из первых.

Газетный филиал превратился в клуб по интересам. Слово «диссидент» появилось позднее, но читательское ядро нашего филиала, несомненно, было предтечей диссидентских клубов. Читатели отлично, порой даже лучше меня, были осведомлены, где и что надо читать и слушать. Они с порога спрашивали «Не хлебом единым» Дудинцева, «Барельеф на скале» Дьякова, «Искателей» Гранина, «Битву в пути» Галины Николаевой. Кто теперь помнит это имя?

Как отчаянно мы надеялись, как бурно спорили, как много для нас значило тогда это вымученное, из-под глыб, полусвободное слово!.. Однажды читатели так разошлись, что провалили плановую конференцию по довольно скучной книге Дудинцева «Не хлебом единым», вызвав панику у руководства библиотеки и вмешательство райкома партии. Тогда у нас и в мыслях не было покушаться на советскую власть: все, что мы хотели, – это немного ее подправить.

Б-же, какими мы были наивными… Как мы цеплялись за свои иллюзии. Как охотно мы обманывались. Только кариатиды знали правду о том, что нас ждет. Но они дали подписку о неразглашении.

Сhayka.org

ВЕГЕТАРИАНСКИЕ СЕМИДЕСЯТЫЕ

Читательские конференции – рутинная библиотечная работа. Проводились они формально, ради «галочки», за тем редким исключением, когда в Одессу залетала какая-нибудь знаменитость. Чаще всего обсуждались книги одесских писателей, одна бездарней другой. Никаких дискуссий не допускалось.

В присутствии авторов – тем более. Темой конференции, о которой речь, была книга Юрия Трусова «Хаджибей» – об истории основания Одессы. Назвать эту графоманскую стряпню историческим романом значило бы дискредитировать самый жанр. Не искаженных и не фальсифицированных фактов в ней едва набралось бы на одну страничку. Автор был членом Союза писателей, преисполненным самоуважения и спеси. Вести конференцию выпало кандидату филологических наук А.А. Владимирскому. Пригласили принять участие экскурсоводов Одесского бюро путешествий и латиниста Якова Бардаха, чей дед был основателем службы скорой помощи в России. Писателя Аркадия Львова не приглашали, но он пришел.

В читальном зале собралось довольно много народа. Моя роль была чисто административной: разослать приглашения, обеспечить явку, организовать аудиторию. Заведующая читальным залом Галина Тихоновна Коренчук осуществляла общее руководство. Писатель восседал за столом для президиума. Он явно скучал и предложил мне разделить его одиночество (это невинное приглашение мне потом аукнулось).

Владимирский, опытный литератор, искушенный в обхождении подводных рифов, провел свою партию вполне достойно. Конференция катилась по накатанной колее, ничто не предвещало грозы.

Сумятицу внес Аркадий Львов. Ссылаясь на какой-то советский источник, он сказал, что Суворова в означенное время в Новороссии быть не могло, потому что он был в Польше, где успешно подавлял восстание Костюшко. Отсюда следует, что он никак не мог вонзить лопату в основание Карантинного мола. Стало быть, не он считается основателем Одессы. Но кто же тогда? В воздухе запахло грозой.

Бензин в костер добавил старик Бардах. Не ставя под сомнение основополагающую роль Суворова, он посетовал уважаемому автору, что тот в своем романе забыл упомянуть Деволана, Дерибаса, герцога Ришелье и других замечательных деятелей иностранного происхождения, тоже имевших некоторое отношение к основанию Одессы. Конференция явно повернула куда-то не туда. Конфуз довершила Татьяна Дунаева, ведущий экскурсовод бюро путешествий. Она сказала, что экскурсоводы должны иметь ясность в этом вопросе, иначе они не знают, что говорить экскурсантам. Картина доблестного русского полководца, орудующего лопатой на Карантинном молу, таяла прямо на глазах. Автор растерянно молчал. Владимирский упустил бразды правления, читатели проснулись и проявили незапланированную активность.

ИзменитьУбрать
(0)

Придя на следующий день на работу, я почувствовала что-то неладное. Зав. читальным залом лихорадочно переписывала протокол. Директор прибегал справляться, скоро ли он будет готов – ему то и дело звонили из обкома. Подделка документов, может быть, и уголовное преступление, но – смотря кем и смотря каких. Судебное преследование заведующей явно не грозило – в обкоме интересовались исключительно моей скромной персоной. Владимирского и Бардаха, насколько я знаю, решили не трогать. Львова вызывали на «собеседование» в КГБ. Именно из недр этого зловещего учреждения на Бебеля, 12 и пошел гулять по городу слух о сионистском заговоре в библиотеке имени Ленина.

Инициатором слуха был сам Юрий Трусов. Он изобразил читательскую конференцию как сионистскую акцию против «знаменитого русского писателя». Как на грех, именно в это самое время хулиганы разбили на Приморской улице мраморную стелу с именем Суворова – надо полагать, в знак протеста против переименования Приморской в улицу Суворова. В общем, сионист­ский заговор налицо. Но, видимо, материала не хватило, потому что меня не арестовали и даже не уволили, а перевели в книгохранилище на подсобную работу библиотечного техника, сохранив при этом ставку старшего библиотекаря. В приказе значилось: «На укрепление (?) книгохранилища». Я заявила протест и принесла справку ВАКа (Врачебной аттестационной комиссии) о том, что мне по состоянию здоровья противопоказана работа в условиях хранилища. Директор тыкал пальцем в потолок и разводил руками.

…Две недели я приходила на работу и садилась на ступеньки у входа в читальный зал – меня не допускали к рабочему месту. Суд отказался принять мой иск, а прокурорский надзор, проверив ситуацию на месте, счел перевод законным (?!). Я вышла на работу в книгохранилище и записалась на прием к секретарю обкома по культуре Лидии Всеволодовне Гладкой, слывшей либералкой и покровительницей искусств. Очередь растянулась на месяц. До сих пор помню унизительный многоуровневый досмотр на пути к слуге народа.

– Никто не включал вас в черный список, – искренне удивилась Лидия Всеволодовна, а на мою жалобу на незаконный перевод в хранилище отмахнулась – разберитесь в месткоме. Я «разобралась»: при первой же возможности подала заявление об увольнении, которое директор Мерецкий подписал с видимым удовольствием. Я отдала библиотеке 14 лет жизни. Лучших лет.

…Я не хотела уезжать. К тому времени еще «не созрела». Мне представилась возможность устроиться в фабричную многотиражку и таким образом выскользнуть из щупальцев отдела культуры обкома. После удушающей библиотечной атмосферы воздух Одесского обувного объединения, пропитанный запахами кожи, клея и ацетона, показался мне ароматом райских садов.

Уезжать значило расставаться со своими друзьями, своей квартирой. Меня страшила неизвестность. Я не представляла себе жизнь вне Одессы, вне русского языка. Кроме того, я понимала, что двум филологам, мне и моему мужу, без знания английского в Америке делать нечего.

– Не хочешь в Америку – поезжай в Южную Африку, там у тебя будет только одна профессия – белый человек, – полушутя-полусерьезно предложил мой друг Владимир, один из основателей и активистов нашего кружка. Он заказал нашей семье израильский вызов, хотя я его об этом не просила. …он лежал в ящике письменного стола и тикал, как бомба замедленного действия. Срок его годности неумолимо истекал. А Владимир ненавязчиво продолжал обрабатывать меня, описывая блага американской жизни, особенно соблазнительные на фоне моего собственного положения.

К сожалению, советскую власть на обувном объединении никто не отменял. Многотиражка по положению подчинялась секретарю фабричного парткома. В мою бытность им была некто Гриненко – дама с водянистыми глазами, фанатичка, исступленно делавшая партийную карьеру. Она так рьяно принялась руководить мной, что я поняла, что мои дни в Обувном объединении сочтены. На горизонте снова замаячила безработица. Необходимо было предпринимать контрмеры. Оставалось Бюро путешествий и экскурсий, где я по совместительству (и не худшим образом) проработала 10 лет. Но отставные военные (их в Одессе называли «черными полковниками») категорически воспротивились моей кандидатуре.

А в Одессе с места снимались все новые и новые семьи, гораздо более благополучные, чем моя. Круг знакомых неумолимо сужался.

…Два года подо мной шаталась почва. Я предложила Владимиру уехать вместе – это было вполне логично, мы дружили семьями много лет, но он отказался, под каким-то незначительным предлогом. Зато принялся активно помогать мне в устранении многочисленных бюрократических преград. Он был хорошо информирован и обладал связями, которые, впрочем, предпочитал не афишировать. Он так и не уехал. Его бы и не выпустили – слишком крепко он был привязан, слишком много знал.

В конце концов, поняв, что ни писать, ни работать мне в Одессе не дадут, я решилась. По этому поводу был устроен семейный совет. Все члены семьи проголосовали «за».

…Друзья отнеслись к нашему решению по-разному. Одни считали его самоубийственным, другие полагали, что хуже не будет. Впрочем, волновались все: уж очень нерыночными профессиями мы обладали, да и возраст… меж собаки и волка. … 6-го ноября 1976 года мы пересекли пограничную станцию Чоп, испив на прощание полную чашу унижений и оскорблений и получив мощный антиностальгический заряд.

vestnik.com


Добавление комментария
Поля, отмеченные * , заполнять обязательно
Подписать сообщение как


      Зарегистрироваться  Забыли пароль?
* Текст
 Показать подсказку по форматированию текста
  
Главная > Мигдаль Times > №156 > ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ БЕЛЛЫ ЕЗЕРСКОЙ
  Замечания/предложения
по работе сайта


2024-03-29 12:05:29
// Powered by Migdal website kernel
Вебмастер живет по адресу webmaster@migdal.org.ua

Сайт создан и поддерживается Клубом Еврейского Студента
Международного Еврейского Общинного Центра «Мигдаль» .

Адрес: г. Одесса, ул. Малая Арнаутская, 46-а.
Тел.: (+38 048) 770-18-69, (+38 048) 770-18-61.

Председатель правления центра «Мигдаль»Кира Верховская .


Dr. NONA Jewniverse - Yiddish Shtetl Всемирный клуб одесситов