БС"Д
Войти
Чтобы войти, сначала зарегистрируйтесь.
Главная > Мигдаль Times > №171-172 > БЕЛАЯ КОЗОЧКА, ИЗЮМ И МИНДАЛЬ История одной колыбельной
В номере №171-172

Чтобы ставить отрицательные оценки, нужно зарегистрироваться
0
Интересно, хорошо написано

БЕЛАЯ КОЗОЧКА, ИЗЮМ И МИНДАЛЬ История одной колыбельной
Мири ЯНИКОВА

Изгнание Белой Козочки

Эта история приключилась со мной на даче, летом, в двух- или трёхлетнем возрасте. Наверное, это самое первое моё осознанное воспоминание. Из того периода, от которого сохраняются очень немногие воспоминания, но зато – самые яркие, те, которые находятся на грани, когда одна нога ребёнка ступила на твёрдую поверхность этого мира, и его мозг уже способен рассказать себе что-то о нём, но вторая нога ещё не оторвалась от поверхности мифа, дающей покой нашим душам между их воплощениями (если теория воплощений верна)... В общем, такое пограничное, самое-самое раннее воспоминание, но абсолютно чёткое и правдивое.

ИзменитьУбрать
Художник Марк ШАГАЛ
(0)

Я помню все детали этого пробуждения на даче, помню перестук колёс электрички – железная дорога была близко, и этот звук стал фоном моего «летнего» детства. Я не знаю, отчего проснулась. Рядом с широким кожаным диваном, на котором я спала, стояла Белая Козочка.

Я расплакалась. Не помню уже точно – от счастья или от испуга. Но плач был громким, и он разбудил бабушку и тётю (родители работали в Москве и к нам на дачу приезжали только на выходные). Переполошённые бабушка с тётей прибежали ко мне, и на их вопрос: «Что случилось?» – я ответила: «Тут Белая Козочка!»

«Где?» – изумлённо спросили они. Я указала на Козочку, хотя было непонятно, почему они сами её не видят. Вот она, возле самого дивана.

Бабушка включила свет. У дивана стоял стул, на который было наброшено белое полотенце. «Где? – ещё раз спросила она меня. – Вот, ты видишь, тут никого нет».

Они ушли, когда я перестала плакать и согласилась заснуть. Оставшись одна, я разрыдалась пуще прежнего, но на этот раз тихо, так, чтобы никто больше не приходил и не зажигал свет. Они и так уже сделали достаточно – они прогнали мою Козочку.

Они прогнали её очень основательно. Она и вправду ко мне больше не приходила. Они прогнали её, когда решили, что мне не надо знать идиша, не надо вообще знать о том, что я еврейка и что это значит, – до тех пор, пока будет получаться скрывать это от меня. Место Козочки заняла культура юных октябрят, юных пионеров, юных комсомольцев... Хотя, когда дошло до комсомольцев – и даже ещё раньше, даже когда дошло только до пионеров! – что-то застопорило, меня уже позвала моя Страна – эхом Шестидневной войны из старого радиоприёмника на той самой даче, – та страна, в которой говорили на иврите. Я уже знала о ней и стремилась к ней. Но была ещё одна страна, не из такого уж далёкого прошлого, страна сказок-мидрашей и идиша, и Козочка пришла именно оттуда, а её бесцеремонно завернули обратно.

Ещё существовали тропинки, по которым она могла бы до меня добраться. Но эти тропинки заросли травой, и они выглядели так же, как тропинка к нашему дачному дому, когда в начале июня мы приезжали туда на летние каникулы. Но тропинка к дому быстро расчищалась, а сад вокруг него оживал под волшебными руками дедушки, и приносил плоды – яблоки, груши, множество ягод – клубнику, малину, крыжовник, смородину всех цветов...

Козочка ничего про эти плоды не знала. У Козочки, как и у любого ангела, была одна-единственная задача – принести еврейскому ребёнку Изюм и Миндаль, сладость и горечь, которые исходили вовсе не из той земли... И только лишь за тем, чтобы их добыть, она обычно отходила от колыбели. Но всё это не касалось меня. У меня были яблоки, и груши, и малина. И благополучное детство советской школьницы-отличницы.

Но были, были тропинки, проложенные специально для моей Козочки. И одной из этих тропинок была колыбельная без слов, которой убаюкивала меня мама. Как я узнала о том, под какую именно колыбельную засыпала в детстве? Конечно, я не могла этого помнить, но зато я, до маминого ухода, успела услышать, как она убаюкивает своих внуков. Эту мелодию я переняла у неё, и мои дети засыпали под одну и ту же колыбельную из уст их мамы и их бабушки. Была только одна разница – бабушка пела её без слов, а я сочинила к ней слова – потому что всегда сочиняла слова, нет, не про Козочку, я ничего о Козочке не знала... Это были простые баюкательные слова на русском языке.

Мелодию этой колыбельной я обнаружила совсем недавно, прошло уже несколько месяцев, но я до сих пор испытываю холод в позвоночнике, когда думаю об этом. Перейдя однажды из ленты Фейсбука по ссылке, обещавшей «историю колыбельных на идише», я испытала катарсис. Оказывается, меня и моих детей убаюкивали самой знаменитой и популярной колыбельной! Да вот только у колыбельной исчезли слова...

Но они сохранились! Их сохранили спасшиеся в Катастрофе. Лекция израильского музыковеда Михаэля Лукина «Поэтика и музыка еврейских народных песен» выложена на Ютубе. Он рассказывает, как израильские исследователи искали – и нашли – слова этой колыбельной. В начале 1970-х годов эти исследователи проинтервьюировали двух не знакомых между собой женщин, одну из Польши и вторую из России, и обе практически одинаково спели эту колыбельную, и тем самым вернули её из небытия.

Таким образом слова колыбельной, пропавшие после Катастрофы, были возвращены уже в Эрец Исраэль. А вот мелодия выжила самостоятельно, и мы, мама и я, даже не знали, что эта колыбельная без слов – тропинка, по которой уходит и приходит Белая Козочка...

ИзменитьУбрать
Дер Нистер, «Козочка». Художник Марк Шагал
(0)

ИЗЮМ И МИНДАЛЬ

Унтер Янкелес вигеле
Штейт а голдене цигеле.
Дос цигеле из гефорн hандлен,
Рожинкес мит мандлен.
Дос из ди бесте схойре,
Янкеле вет лернен Тойре!

Это слова колыбельной о Белой Козочке. В таком виде они появляются в лекции Михаэля Лукина. В переводе это звучит так: «У колыбельки Янкеле стоит золотая козочка. Козочка уехала торговать изюмом и миндалём. Это лучший товар, Янкеле будет учить Тору».

В Интернете обнаруживаются и другие варианты текста, где этот единственный куплет разбит на два, где козочка то белая, то золотая. И напрасно я, наверное, утверждала, что слова песни пропали – вот же они, эти слова, прошли сюда, в Эрец Исраэль, окольными тропами, они привезены из всех стран изгнания!

Все так. Они здесь. Потому что Козочка тоже здесь. Потому что она спаслась – из печей и из ям... Она спаслась благодаря тому, что знала «кицур дерех» – «сокращение пути» в Святую Землю. Об этом – чуть дальше.

В разных вариантах Белая Козочка оказывается то на крыше, то рядом с колыбелькой, то под ней. Но в каждом из них она отправляется за изюмом и миндалём. Куда отправляется? На базар? На самом деле – немного дальше... Сейчас разберёмся, но сначала – о другой колыбельной на тот же самый сюжет.

Поэт, композитор и драматург Авраам Гольд­фаден, создатель профессионального театра на идише, в 1880 г. написал пьесу под названием «Шу­ламис» («Суламифь»). Она неоднократно ставилась на сцене, при этом менялось её либретто и даже эпохи, к которым приписывались происходящие в ней события. В начальном варианте пьесы была сцена, где Шуламис, живущая в каком-то помещении при Храме, поёт колыбельную своему сыночку, которого она называет «иделе» («маленький еврей»).

Менялся исторический фон, менялись и герои этой пьесы. И вот уже в колыбельной появились слова, которых Шуламис и знать не могла. В перечислении того, чем будет заниматься в будущем «иделе», появляется и банковская деятельность, и торговля... Но в конце звучат слова:

Когда ты разбогатеешь,
ты вспомнишь эту колыбельную
про изюм с миндалём...

Эта знаменитая колыбельная «Роженкес мит мандлен» («Изюм и миндаль») вошла в репертуар сестёр Берри.

Итак, у нас есть уже два символа – Белая Козочка и «изюм с миндалём», которыми она торгует или же приносит эти лакомства с базара.

О чём речь? Почему еврейский народ «всех национальностей», то есть из разных стран изгнания – из России, Польши, Венгрии, Ру­мы­нии, Украины – настойчиво возвращается к одному и тому же, вроде бы и не остросюжетному, повествованию о Козочке и изюме с миндалем? Просто потому, что кто-то когда-то первым сочинил эту историю? Но что в ней, в этой истории, такого?

Дело в том, что эта история – мидраш, он входит в Устную Тору. Он, конечно же, был известен во всех странах еврейского Рассеяния, хотя, возможно, его и не знали все поголовно женщины, певшие своим детям о Козочке, изюме и миндале. Возможно, его знали только учёные мужи, а женщинам и детям достались его осколки – Козочка, изюм и миндаль. Возможно, так произошло потому, что лишь осколки смогли сохраниться в народе, который пережил столько бедствий и стал свидетелем разбиения сосудов такого масштаба.

ИзменитьУбрать
Шай Агнон, «Сказка о козочке». Художник Зеев Рабан
(0)

Но мидраш жил, и его, в частности, пересказал в «Сказке о козочке» Шай Агнон. И сейчас я вам тоже его расскажу.

ИзменитьУбрать
Шай Агнон, «Сказка о козочке». Художник Зеев Рабан
(0)

Однажды некий еврей заметил, что его коза стала часто исчезать на несколько дней, а затем возвращаться с выменем, полным особенного, сладкого и целительного молока. Он попросил своего сына выследить, куда же она ходит. И сын, когда коза отправилась в путь, пошёл за ней. Коза вошла в туннель среди холмов, и они долгое время двигались в темноте по этому туннелю. Наконец забрезжил свет и они вышли наружу. А там был настоящий рай – рощи оливковых деревьев, цветущий миндаль и расстилающиеся повсюду виноградники. «Что это за земля?» – спросил сын того человека у местного жителя. «Это Эрец Исраэль, рядом с городом Цфат!» – получил он ответ. И тот же местный житель ему сообщил кстати, что приближается Шабат. «Я не успею до Шабата вернуться домой, – подумал пришелец, – но я могу отпустить козу и послать с ней записку моим родным – сообщить им, чтобы они по­шли за ней и прибыли ко мне в Эрец Исраэль». Он вложил записку в ухо козе, подумав: отец погладит её, и она тряхнёт головой, и записка выпадет... Но когда коза верн
улась домой одна, то отец, беспокоившийся о сыне, рассердился и не стал её гладить, и она не тряхнула головой. Более того, он приказал зарезать козу, и лишь после того, как рука резника отняла её жизнь, из уха выпала записка, говорящая о том, что она знает короткий путь в Эрец Исраэль.

Вот вам и Белая Козочка. Вот вам и «изюм и миндаль» – плоды Эрец Исраэль. Потому что в мидраше её чудесное сладкое и целительное молоко – это как раз то, что переродилось в колыбельной в изюм и миндаль, которые Козочка приносит с базара. Ну, в самом деле, какая здравомыслящая коза отправится вместо пастбища на базар? Тем, кто пел и слышал эту песню, это должно было казаться странным. Разве что слушатели на уровне подсознания понимали, что это за Козочка, и что это за изюм и миндаль. И знали, что, если ребёнку к колыбели принесут плоды Эрец Исраэль (даже если эти плоды – как и персонаж, доставивший их, – будут принадлежать сказке, мидрашу), это станет необходимым условием для того, чтобы он смог учить Тору.

Вставлю одно «автобиографическое» добавление. Лет пятнадцать назад я написала рассказ, где мною был изобретён почти такой же «кицур дерех» – «сокращение пути» – в Эрец Исраэль. Героиня этого рассказа делает попытку вытащить этим путём в Израиль население еврейского местечка, в которое она попала накануне Катастрофы; конечно же, у неё ничего не получается. В том моём рассказе не было туннеля, и не было и следа никакой козы. И я, честное слово, не знала тогда ничего о «кицур дерех» между условной Польшей или Украиной – и Землёй Израиля. Выходит, что сюжет лежит на поверхности, и он запросто приходит в любую еврейскую голову, склонную к фантазированию. Или всё же только в голову тем, кто в детстве успел повстречаться с Белой Козочкой, пусть всего лишь на несколько мгновений…

С изюмом и миндалём практически разобрались. Они символизируют горечь и сладость Эрец Исраэль, горечь и сладость еврейской судьбы и еврейской души.

А вот теперь, собственно, Белая Козочка. Кто она такая?

Алая соломинка

Живут в Варшаве два друга – два пишущих на идише поэта-модерниста, два гения, два будущих классика – Перец Маркиш и Ури Цви Гринберг. Но вот-вот их пути разойдутся.

Ури Цви Гринберг, наследник длинной цепочки предков-раввинов и заодно уж и Стрыльского хасидского двора, репатриировавшись в Эрец Исраэль в 1923 г., сразу сменил язык творчества с идиша на иврит, успев, впрочем, заслуженно вкусить плоды славы, пришедшей к нему как к поэту, писавшему на идише.

У Ури Цви Гринберга я нашла мало упоминаний о Белой Козочке. Вот одно из них:

И мамы нам всем колыбельную пели:
вот-вот уже козлик появится белый,
и столько чудесного он принесёт…
Но он не пришёл, и уже не придёт,
лишь пара коней стоит у ворот…1 =

И в творчестве Переца Маркиша несколько раз появляется образ козочки. Давайте посмотрим, кем является Белая Козочка для этого гениального поэта.

=О, пощади меня, смерть, до поры...
Страшной над сердцем не висни угрозой!
Ждут меня, кличут со склона горы
белые, белые козы...

(Перевод Л. Руст)

Итак, белые козы – это ангелы смерти. Нем­ного не то, о чем шла речь выше, правда же?

В страшной поэме Переца Маркиша «Куча» Белая Козочка – свидетель погрома в еврейском местечке. А в великолепной поэме «Танцовщица из гетто» обнаруживается и Белая Козочка, и другой образ из мидраша – Золотая Пава. Но только обе они оказываются всего лишь метафорами для отображения образа танцовщицы, героини поэмы. Белая Козочка прекрасного поэта-классика, оставшегося в творческом поле языка идиш, не ищет пути в Эрец Исраэль. Где же сказка, где же мидраш? Лишённый Эрец Исраэль, этот образ просто тает…
Белая Козочка периода Катастрофы европейского еврейства... У Овсея Дриза – самое страшное, что произошло с Белой Козочкой:

КОЛЫБЕЛЬНАЯ
(Чёрная баллада)

Качается зыбка туда и сюда,
туда и сюда, пустая.
Козочка белая, что ты пришла?
Козочка белая, что ты взяла?
Козочка белая, козочка малая
держит во рту соломинку алую.
А легкая зыбка туда и сюда,
туда и сюда, пустая.

1942
Перевод Г. Сапгира

Здесь не может быть никаких комментариев.

Без Козочки

А сейчас мы понаблюдаем превращение Ro­zhinkes mit Mandlen в Shkedim ve-Tzimukim – «миндаль и изюм» на иврите.

Наш главный персонаж – Белая Козочка (или Белый Козлик) присутствует в явном виде в творчестве двух других поэтов – Авраама Шлён­ского и Леи Гольдберг. И через них мы и попытаемся подойти к пониманию того, кто же скрывается за этим прекрасным образом из мидраша.

У Шлёнского Белый Козлик появляется в двух длинных стихотворениях, написанных в разное время. Есть и другие упоминания, но мы остановимся только на этих.

Вот строчки из его стихотворения «Ад Алом» («до конечной точки»):

Спойте песню мне, и я начну сначала
к матери письмо: не плачь, здесь благо мне,
так же, как когда ты колыбель качала,
и стоял козлёнок белый рядом с ней.

Это чудесное стихотворение, пронизанное любовью к родителям и детскими воспоминаниями, включено поэтом в сборник «Гильбоа». А горы Гильбоа для Шлёнского были «конечной точкой», целью, тем же самым местом в Эрец Исраэль, которое в мидраше (и у Агнона) называется «возле Цфата», и география тут ни при чём.

Авраам Шлёнский приходился троюродным братом (по материнской линии) Любавичскому Ребе, посещал вместе с ним хедер и был захвачен в детстве атмосферой святости в доме своих родственников – рабби Леви-Ицхака Шнеерсона и раббанит Ханы, родителей Менахема-Мендла Шнеерсона.

Для гениального поэта и переводчика Авра­ама Шлёнского образ Белого Козлика был неот­тор­жим от его души. Шлёнский однажды признался в интервью: «Как-то я попытался написать стихотворение и не дать козлику войти в него. Стирал и стирал. А когда закончил, увидел, что козлик на месте...» То есть, без присутствия Белого Козлика он, автор совершенно невероятного по точности и звучанию перевода на иврит «Евгения Онегина» и «модернистских» стихотворных сборников, не мог творить…

Вот стихотворение Шлёнского, в котором автор обращается к своему Белому Козлику непосредственно, с длинным монологом:

Вот вечер явился, разлёгся, застыл
по всему небосклону.
Ну что ж, будут гости…

…Привет! Это ты!?
Из колыбельной козлёнок!
Я поверил, кивнул. Будто послан луной
её луч, отражённый в водах.

Ты таким человечным предстал предо мной –
усталым,
простившим,
свободным.
Я узнал тебя, вспомнив сиянье в ночи
твоей белой шерсти глубокой.

Твоё «ме-е-е» – «сеголь-мем»,
как я в детстве учил,
вечный «сеголь-мем» перед Б-гом.

Пред тобой я не делаю умный вид,
я смущён, я дышу едва ли:
тот ребёнок, что начал учить алфавит,
так и тянет свой «комец-алеф».

Ты, сияя, как прежде, стоишь во дворе,
твоя белая шерсть не задета.
Год ТИРЦАХ – год убийства в календаре,и
совсем не случайно это.

Тридцать восемь ступеней – дымящая даль –
только к смерти меня приближали
с того дня, как ушёл ты купить миндаль
и изюм на нашем базаре.

Не вернулся козлёнок.
И мальчик исчез.
И до неба лежит дорога.
Отделяет свинцовая тяжесть небес
ребёнка с козлёнком от Б-га.

Камни стен не плакали прежде ни дня,
а сегодня – рыдают без толку,
потому что сейчас колыбели хранят
не козлята, а серые волки.

Колыбель качает бедная мать,
и ребёнок песни желает,
а она не умеет даже рыдать,
и одни только волки лают.

Ну а я – лишь по доброй воле твоей –
и ребёнком, и взрослым остался,
и волкам назло посреди полей
Красной Шапочкой я скитался.

И однажды, когда я шёл по меже,
пирожки доставляя всё те же, –
как рубашку Йосефа, мне подали шерсть,
и сказали, что ты растерзан.

И оплакал я ужас своих потерь,
и остался один и сказал я:
как же жить без козлёнка теперь,
без его белизны и сиянья?

Я искал тебя, зная: вдали от гор
и Проклятья, и Благословенья —
ты уносишь в пустыню грехи и позор,
человеческие преступленья.

Вот и нет уже в сердце былой чистоты,
и луга от травы устали,
и пускай не грешили ни я и ни ты –
только мы искуплением станем.

Ты козёл отпущенья, и жертва в огне,
ты и сын, для ножа пригодный…
Но вернулся я к маме, а ты – ко мне:
усталым,
простившим,
свободным.

Тут мало что можно добавить. Это целостное повествование, включающее почти все упоминания об образе Козлёнка в традиции. Здесь лежат ассоциации, вплоть до самых глубоких (рубашка Йосефа, которую братья запачкали кровью козлёнка и подали отцу, чтобы «доказать» его смерть), здесь вся еврейская история, и здесь пророчество – это написано до начала Катастрофы (год ТИРЦАХ – это 1938 год, канун Второй мировой войны). А сюжет противоположен тому, с которым мы встречаемся у идишистских поэтов: Белый Козлик уходит за изюмом и миндалём и не возвращается (или, вернувшись, не находит ребёнка в колыбели). Здесь же происходит встреча повзрослевшего мальчика с Белым Козликом, «усталым, простившим, свободным»! (И где это может случиться – конечно же, в Эрец Исраэль, «рядом с Цфатом» или «у подножия Гильбоа», у конечной цели!)

Но куда он уходил? И кто он такой?

У Леи Гольдберг животное опять меняет пол и обращается в свою первоначальную ипостась – Белой Козочки. Именно Лея Гольдберг, выросшая в светской и полностью ассимилированной семье литовских евреев, подошла ближе всех к тому, чтобы сообщить нам, что именно символизирует собой этот сказочный образ.

Стихотворение, посвящённое Белой Козочке, входит в цикл из одиннадцати стихотворений под названием «Песни деревень».

Из песен о Белой Козочке
(еврейская песня)

Случилось с нашей козочкой белой,
с нашею козочкой милой,
с той самой нашей козочкой белой,
что нашу семью кормила, –

Пропало у козочки молоко,
и плохо внуку и деду,
осенние звёзды грустят высоко,
и козочка плачет где-то.

Наша козочка вышла пастись одна
на пустыне и бездорожье,
и увидела козочку нашу луна,
серебром окрасила рожки.

Серебро ей не нужно – лишь молоко,
молоко лишь для внука и деда,
и осенние звезды грустят высоко,
и грустит наша козочка где-то.

И придёт мороз, принесёт тоску,
белый снег покроет дорожки,
в белом поле вдали серебристый куст –
будто нашей козочки рожки.

О, Создатель! Лежит, молока белей,
широко раскинулось поле.
Пожалей стариков и внучат пожалей,
если мы чисты пред тобою!

В этом стихотворении, начинающемся как повествование и заканчивающемся неоформленной молитвой, Лея Гольдберг ближе всех подводит нас к ответу об образе Белой Козочки. Белая Козочка – это охранный образ Шхины, Божественного присутствия, того, что наверху над нами («на крыше»), того, что охраняет наших детей в их колыбелях, того, без чего мы пропадём, потому что нет у нас ничего, кроме молока, которое даёт нам вера... Нет у нас ничего, кроме миндаля и изюма – сладости и горечи Святой Земли.


1Здесь и далее перевод с иврита Мири Яниковой.

Добавление комментария
Поля, отмеченные * , заполнять обязательно
Подписать сообщение как


      Зарегистрироваться  Забыли пароль?
* Текст
 Показать подсказку по форматированию текста
  
Главная > Мигдаль Times > №171-172 > БЕЛАЯ КОЗОЧКА, ИЗЮМ И МИНДАЛЬ История одной колыбельной
  Замечания/предложения
по работе сайта


2024-03-28 03:33:28
// Powered by Migdal website kernel
Вебмастер живет по адресу webmaster@migdal.org.ua

Сайт создан и поддерживается Клубом Еврейского Студента
Международного Еврейского Общинного Центра «Мигдаль» .

Адрес: г. Одесса, ул. Малая Арнаутская, 46-а.
Тел.: (+38 048) 770-18-69, (+38 048) 770-18-61.

Председатель правления центра «Мигдаль»Кира Верховская .


Всемирный клуб одесситов Еврейский педсовет Еженедельник "Секрет"