0

№174

Мигдаль Times №174

ВИД НА ПЕКАРНЮ БРАТА МОЕГО

Анна МИСЮК

(0)

Шалев задумал свой новый роман много раньше 90-х. Задумана была книга по истории хлеба. Писатель уверяет, что, собирая материал, исколесил Израиль, изучая множество пекарен и, наверное, пекарей…

А что получилось? Получился «Эсав».

Это именование сразу отсылает читателя к Торе, к истории двух братьев, младший из которых обманом выманил у старшего право первородства и тем самым стал одним из праотцов еврейского народа. Но это только запутает читателя, знающего Писание, потому что развития в тексте эта простая символика не имеет, кроме того, что и правда фигурируют два брата, причём старший, как и положено, – Эсав, а младший – Яков. Неосведомлённому атеисту-читателю будет проще: он ничего не ждёт от имён двух братьев. Ну и не надо… А что в романе осталось от многообещающего «хлебного» замысла? Тоже мало что…

Братья – наследственные пекари и владельцы пекарни. Их мать, как и в Торе, в любимцах держит младшего и изгоняет старшего, чтобы дело, то есть пекарня, осталось в руках Якова. Дальше все муки, терзания и потери вместе с непрерывным хлебопечением остаются на долю Якова, а Эсав, живя в Америке, пишет «роман о хлебе» – собственно, этот ненаписанный роман Эсава мы и читаем.

Приём этот, «роман в романе о романе», не так уж нов (критики вспоминают Филдинга, например), но позволяет многое: например, не держать темы, а распылять их и видоизменять до исчезновения. Из замысла вырос роман-калейдоскоп, роман клипов, сменяющих друг друга достаточно быстро, чтобы читатель, а тем более Читательница (с ней ведёт диалог рассказчик, как бы извиняясь за запутанность троп своего повествования) не успели заинтересоваться, откуда события эпизода проистекают и как он будет развиваться. Таким образом сохраняется постоянно интрига романной игры. Правда, Читательнице не становится понятнее, но уж с этим автор ничего не может поделать.

В «Эсаве», как во всяком хорошем романе эпохи модерна, а тем более постмодерна, закодирована целая библиотека. Ещё в начале ХХ века появились книги особого жанра (самая знаменитая – «Улисс» Джойса). В этих книгах – образы из мировой литературы, открытые и скрытые цитаты, мотивы и сплетение времен… Читатель становится как бы соавтором: что ему удастся вычитать – такую книгу и прочитал. Он узнаёт то Набокова, то Диккенса, то Моруа, то «1001 ночь» или «В прошлом году в Мариенбаде»…

В романе эффектные возвышенные картины сменяются чувственными до физиологичности натуралистичными сценами. Чего там нет, так это мысли: персонажи страдают, желают, переживают страсти, наслаждения и потери, но вся их жизнь, всё это литературное бытие погружено в морок неосознаваемого. Осмысление фрагментов, сведение их в целое или понимание, что это цикл независимых новелл, – это оставлено читательской воле.

Меир Шалев – мастер блестящих, эффектных, головокружительных метафор. Так утверждают те, кто читал оригинал, но также знатоки подтверждают, что русский перевод конгениален. Я знала читателей, которые готовы цитировать, как стихи, фрагменты романа, я помню, как при мне целую страницу прочёл наизусть, буквально жмурясь от удовольствия, московский издатель романа, человек, знающий толк в стиле. И всё же… Вернёмся к замыслу единой книги, к тем её рёбрам прочности, на которых собран этот рыхлый своевольный текст.

Во-первых, к теме хлебопечения, деятельности пекарей автор всё время возвращается, как к единственной упроченной нити в пространстве романа. Можно узнать, и что мешки с мукой весят не меньше, чем мешки угля, и что невыносимый жар делает пекарей странными, не то чтобы более странными, чем остальные персонажи, но странными особым образом, Они то вожделеют, то являются безнадёжными импотентами, они источают «жизненные соки», тестомес похож на массажиста, мнущего живое тело, импотент лепит булочки, изображающие нагих женщин… Малоаппетитные описания производственного процесса перемежаются репризой: всё это не мешает тому, что еженощно выпекает пекарня Якова – полторы тысячи буханок…

Кадр из кинофильма «Эсав» (режиссёр П. Лунгин, 2020)

(0)

Финальная фраза романа, в котором уже всё рассыпалось, умерло, сгнило или так и не смогло расцвести, пропадая за ненужностью, никчёмностью, звучит так: «Дождь уже кончился, небо прояснилось и волшебный запах хлеба доносится из пекарни брата моего Якова…» Оптимистичный этот финал несколько неожидан, но ведь успокаивает, не правда ли?

У меня есть впечатление, что сверхзадач у «Эсава» было две: первая – это выполнение заказа диетолога. Внимательный читатель после прочтения может довольствоваться волшебным запахом, но никогда не попробует свежую буханку из тех полутора тысяч, что выпекает еженощно маленькая частная пекарня…

Вторая сверхидея такова, что если мы согласны, что имена персонажей символичны, то хлеб, творцом которого стал в романе Яков, – это еврейский народ (помните, что Якову нужно было первородство, чтобы стать одним из праотцов), тогда принимаем и то, что в земле Израиля в ХХ веке этот хлеб неестественен и извращён, не приемлет эта земля героев Шалева, уродует, извращает, заставляет глупо погибать, глухо не понимать друг друга… Кстати, последний вывод о том, что по Шалеву еврейские поселенцы зря связались с этой землёй, что ни они ей, ни она им не нужны, что не взрастёт здесь правильный хлеб, – этот вывод принадлежит не мне, я встретила его в статьях русских и английских, посвящённых творчеству Меира Шалева, изобретательного талантливого стилиста, мастера головокружительных описаний и эффектных метафор.

Я не слыхала, чтобы Шалев что-то при этом у критиков оспаривал. Он только утверждает, что он всегда оптимист, у него-де все романы хорошо кончаются… А это можно и проверить, ведь всё, что написано Меиром Шалевом, немедленно на русский язык переводится и издаётся приличными по нашим временам тиражами.

Добавить комментарий

Добавление комментария

Поля, отмеченные * , заполнять обязательно * Подписать сообщение как  Имя  без пароля (гостевой вход)  Ник  Пароль  Войти?        Зарегистрироваться  Забыли пароль? * Текст  Показать подсказку по форматированию текста