БС"Д
Войти
Чтобы войти, сначала зарегистрируйтесь.
Главная > Мигдаль Times > №116 > Одесский свет
В номере №116

Чтобы ставить отрицательные оценки, нужно зарегистрироваться
+9
Интересно, хорошо написано

Одесский свет
Ольга Ксендзюк

Мы жили на Мол­да­ван­ке, неподалеку от Алек­сеев­ско­го рынка, в крепеньком коричневом доме без лифта. Там были деревянные половицы, газовая колонка и непременная куча мусора во дворе. Двор не пользовался моим расположением – я была тихая книжная девочка. Моя тогдашняя подружка Рина Кушнир была посмелее и нередко пересказывала мне дворовые сплетни, в основном, касавшиеся романтических отношений и некоторых их биологических аспектов.

ИзменитьУбрать
(0)

…В летние воскресенья мы с утра собирались в экспедицию на пляж Отрада. Мои сборы были проще всех – книжка и лопатка для песка. Мама укладывала компот, котлеты и помидоры, воспетые Жванецким. По Болгарской никакого транспорта не ходило, а о такси нечего было и думать. Пешим ходом мы отправлялись аж на Богдана Хмельницкого, к остановке 3-го троллейбуса. Он приходил набитый, люди чуть не свешивались из окон. До сих пор не понимаю, как мы это выдерживали.

Тем сильнее была радость наконец выйти к тихой, тенистой улице Уютной, соответствовавшей своему названию, и дальше – к тому склону, где начинался спуск вниз, к упоительной синеве. Одуряюще пахло травой, безмятежностью, жареными пирожками. День длился и лился, как «золотистого меда струя». Зеленая, песочная, лазурная дорога к счастью…

ИзменитьУбрать
(0)

Это не ностальгия. Из 60-х, собственно, я застала только три года. Но в эти первые три года очень многое в личности формируется. Вообще я верю в генетическую память, в воздействие поля, в атмосферу, в genius loci – во всякие иррациональные вещи.

Борис Херсонский – врач-психиатр, поэт, писатель, переводчик, лауреат премий им. Бродского (2008), «Литерарис» (Австрия, 2010), Русской премии (2011). В 70-е – один из активных распространителей самиздата. Живет в Одессе, заведует кафедрой клинической психологии ИПО Одесского национального университета.
Александр Бейдерман – поэт, прозаик, «последний идишистский поэт Одессы», живет в Одессе.
Борис Вайн – поэт, автор двух книг стихов. Окончил Гидрометеорологический институт. Живет в Одессе, работает в Доме творчества школьников.
Вадим Зеликовский (Вайнштейн) – поэт, закончил ЛГИТМиК (Ленинградский государственный институт театра, музыки и кинематографии), режиссер. Живет в Баден-Бадене (Германия).
Александр Бирштейн (Южный) Поэт, по профессии – инженер. Живет в Одессе, замдиректора Дома культуры им. Леси Украинки. Продолжает публиковаться, издает свои книги и печатается в нашем журнале.
Леонид Заславский – журналист и писатель.
Марк Боймцагер – известный врач-психиатр, жил и работал в Москве.
Борис Владимирский – театровед, киновед, эссеист, историк. Живет в Калифорнии.
Ян Топоровский – писатель, драматург, журналист. Живет в Израиле.
Алексей Цветков – поэт, прозаик, эссеист, переводчик. Живет в США.
Каневский Ким – художник, поэт, литератор, драматург и еще много кто.
Макс Фарберович – поэт, эссеист. Умер в 2006 г. в Израиле.
Юрий Хащеватский – окончил Одесский технологический институт и ЛГИТМиК, режиссер. Один из самых известных кинодокументалистов мира, лауреат практически всех премий в области кинодокументалистики. Живет в Минске.
Даниил Шац – драматург, режиссер, в течение многих лет – один из организаторов одесской Юморины. Умер в Германии в 2009 г.
Исай (Александр) Авербух – диссидент, отказник, поэт, первый, в постсоветское время, посланник ЕА «Сохнут» в Одессе.
Я не особо скучаю по своему детству, не больше, чем любой другой человек средних лет. Тем паче, что первые десять лет прошли в однокомнатной квартире на четверых. По разбитому асфальту, по телефонам-автоматам, по унылой одежде и столь же унылой агрессивной идеологии – тоже нет. В отличие от многих, я не тоскую по Советскому Союзу. Содрогаюсь, вспоминая безысходное, казалось, болото, где буксовало советское общество. Кошмар – могли бы всю жизнь там пробарахтаться. Слава Б-гу, выбрались и уже куда-то едем, пускай криво и косо.

Я часто с болью думаю, что при всех своих достоинствах (да, они были, но не о том речь) советская жизнь одарила многих из нас тяжелой болезнью – инфантилизмом. Ее симптомы – пассивность, безответственность, ожидание «халявы», зависимость, – позже сильно мешали выживать. Кто «выдавил из себя раба по капле» – тот преуспел. Мне, например, понадобились годы и годы, чтобы светлая мысль «моя жизнь зависит только от меня» из общего места стала внутренним ощущением.

Но я искренне и глубоко понимаю тех, кто часами сидит в Интернете, предаваясь воспоминаниям. Где была «Баба Утя» и в чем ее прелесть, а где был «Золотой Ключик» и чего там можно было купить, а у кого какие были игрушки, и как называлась киношка на академика Павлова (ныне Ольгиевская), и что готовила мама по праздникам, а как ездили «зайцем»… На сайтах вывешивают картинки и упоенно обсуждают. Кто-то нашел в бабушкиной квартире стеклянные бутылки из-под кефира. Те самые, у которых была крышечка из фольги. «Ура! Склад!..»

ИзменитьУбрать
(0)

Отчего это?

Как-то в компании людей моего возраста шел легкий треп, и опять выпорхнуло, как стая мотыльков: трехкопеечные булочки, вода с сиропом, квас и мороженое. Да ничуть оно не было вкуснее, чем сейчас! Что же мы хотели этим сказать друг другу?

«Представьте себе: город заперт, толпы безумных женщин, которым негде ночевать, масса сухого вина... Разве могут быть лучшие времена для Одессы?» (Ю. Хащеватский о холере в Одессе)
«В Кишиневе я работал, а жил, любил, пил и курил – в Одессе» (Я. Топоровский, из интервью, viknaodessa.od.ua).
«…У меня было 13 изобретений, у него ноль. Я получал 95 рублей, а он 140. Это было как бы воспитание. Понимаешь, медленное спокойное привычное циничное воспитание. Нам объясняли: "Дурень, не лезь!" Эти разговоры были отовсюду: "Ну что тебе, больше всех надо?"» (Ю. Хащеватский)
«…в наш двор приходили стекольщики, старьевщики, а одна старая еврейская пара (муж – жена, брат – сестра, не могу сказать) меня просто поражала. Они с какой-то периодичностью посещали наш двор, он играл на банджо, они пели. Пели обычно еврейские песни, но в один прекрасный день запели "Смело, товарищи, в ногу»… Оказывается, их поймал какой-то деятель культуры и сказал: "Ребята, ну, ходите, ну, понятно, как-то жить надо, мы все понимаем... Но вы смените репертуар». И люди сменили репертуар» (Ю. Лынюк, igrunov.ru).

«…Наверное, отличительной особенностью у всех нас было то, что мы были все старая одесская закваска. Семьи-то были одесские. Старые. Жили мы в старом городе. Наверное, сама атмосфера, аура сработала. Сработало то, что родители видели в нас продолжение интеллигенции» (Ю. Лынюк, igrunov.ru).
Отчего я испытываю странное, трепетное чувство, проезжая по дороге на по­се­лок Котовского, перебирая открытки с Одессой 70-х, где морвокзал совсем не элегантный, и прочее? Или при виде гастронома, выложенного еще той, допотопной, ржавого цвета плиткой, которой без разбору декорировали и дома, и общественные туалеты­…

Пожалуй, это двойственное чувство звучит так: спасибо прошлому за то, что оно было; и слава Б-гу, что оно ушло.

Взять бы из того времени все лучшее и перенести сюда. Не леденцы и не очереди за сыром, а любопытство, дружбу, творчество, страсть – к книгам, к людям, к жизни. А язвительное воображение подсказывает: взять, перенести и поставить… как антикварную мебель в гостиной хай-тек.

ИзменитьУбрать
(0)

Вы скажете: ну и где тут про Одессу?

Так это – про Одессу. Все-все.

*

«В Тихом океане бродят барракуды,
Чудо-юдо рыбы – длинные хвосты.
Но они не чуды, а, скорее, юды,
Айсберги и Вайсберги, и прочие киты».
Из песни Б. Херсонского и Б. Бурды,
сочиненной по просьбе директора 116-й школы
в честь китобойной флотилии,
которая над школой шефствовала.

*
У Френкеля большая бакалея,
Там продают мадеру и портвейн,
Там целый день ругает всех евреев
Антисемит Абраша Рубинштейн.
Он пригласил друзей-антисемитов:
Казак з-пiд Дону Мойша-гитарист,
Любовница Петлюры тетя Гита
И Хаим, украинский шовинист.
Пришла и Сара в вышитой рубашке,
Конечно же, с нагайкою в руках,
Конечно, опоясанная шашкой,
Конечно же, в кирзовых сапогах.
Что все жиды распоясались крайне,
Что самый страшный враг Руси еврей,
Держал речугу при честном собрании
Антисемит Абраша Рубинштейн.
Поговорив и выпив хорошенько,
На улицу центральную пошли
И лавочку еврея Гончаренко
На мелкие кусочки разнесли.
Жид Иванов не избежал погрома,
В чем дело, так он и не успел постичь,
Остался он без каменного дома,
А получил взамен один кирпич.
Потом, пройдя по улице знакомой,
До часу ночи спорили о том,
Как хороши еврейские погромы,
И, в частности, сегодняшний погром.
По свидетельству Ю. Хащеватского, авторство этой песни принадлежит Б. Херсонскому, хотя она уже давно стала народной.
Есть понятие в культурологии – «мифологическое время». Это события, которых в действительности не было, содержание легенд и сказаний. Когда деревья умели говорить, когда улетел дракон, когда были созданы звезды…Мифологическое время «той Одессы» можно описать, допустим, так.

Когда странно было не любить театр. Когда мужчинам странно было не любить женщин. Когда библиотеки были нужны. Когда слово «идеал» еще не звучало насмешкой, «маргинал» – диагнозом, а слово «интеллигент» писали без ошибок и понимали его значение. Когда странно было песен не слушать, не петь, не писать. Когда смешно было предпочесть производительность труда – поэзии.

Впрочем, в любое время были люди, умевшие работать на совесть и в удовольствие: играть, творить, смешить, размышлять.

Конечно же, можно это отнести в целом к эпохе 60-х и где-то – 70-х. Но я считаю, в Одессе оно умножалось: на южный нрав и язык, на вкус воздуха, на улицы и дворы, на все это пронизанное ветром бытие между морем и степью. «Синие очи далеких морей» светили здесь ярче и призывнее, чем где-либо еще.

«Для моего поколения одесситов время хрущевской “оттепели” было воистину "временем больших ожиданий" и больших надежд. Исчезли талоны и безумные очереди на Тираспольской площади за сахаром, мукой и маслом… Постепенно как-то наладился и стабилизировался быт... Каждый день приносил что-то новое и воодушевляющее. Люди стали увлекаться кино и театром, покупать книги, лучше одеваться. Молодежь чокнулась на поэзии и самодеятельной песне, на КВНе и театрах миниатюр. В общем, это было время исторического оптимизма…» (М. Фарберович, forum.od.ua).

ИзменитьУбрать
Борис Херсонский
(0)

Году в 1993-м, в период уже иных мифов, не случайно собралось несколько одесситов, чтобы предаться нашему любимому занятию – обо всем об этом всласть поговорить1. Много чего они рассказали, но, к сожалению, я могу процитировать только часть этой исторической беседы.

ИзменитьУбрать
Вадим Зеликовский
(0)

Так называемых культурных гнезд в Одессе было немало в 60-е. Школы (как ни странно), студии, кружки, библиотеки, вузы, разные уникальные люди и семьи, куда ходили в гости. Даже магазины! Например, был магазин «Поэзия». Одесситы уверяли, что это единственный поэтический магазин в тогдашнем СССР. «Магазинчик был мал по площади. Но роль его в интеллектуальной жизни Одессы была огромна. Здесь была точка притяжения продвинутой молодежи, своеобразный клуб "шестидесятников" – фанатов поэзии. Здесь знакомились, влюблялись, читали стихи и обсуждали литературные новости…» (М. Фар­бе­ро­вич, sunround.com).

И еще имелся такой трудно определимый институт как «компания». В смысле – группа людей, чем-то объединенных.

Уникальной в этом смысле была 116-я школа, которая «в 60-е годы ХХ века отличалась не только хорошим качеством образования, но и невиданным уровнем свободы» (М. Кордонский). Эту школу окончили, в частности, Ян Левинзон, Борис Бурда, Борис Херсонский.

Борис Владимирский в коллективном интервью назвал «культурным гнездом» 121-ю английскую школу, где он учился до 8 класса. Директор называл Бориса Владимирского, Женю Ицковича и Алика Бейдермана «моя єврейська самодiяльнiсть». «Мы действительно самодеятельность этой школы на себе потащили». Кто бы сомневался!

ИзменитьУбрать
Борис Вайн
(0)

И другая школа – №39. Как водится, там устраивали вечера. Борис Вайн вспомнил, как на одном таком вечере объявили: «Выступает поэт Вадим Вайнштейн! (Тогда Зеликовский был Ванштейном.)» «Вышел Дима и стал что-то яростно читать, про каких-то девочек в Аркадии, которые как солнечный удар... Меня это несколько возмутило. Думаю, что такое? Я же тоже могу. … И я принялся срочно писать, чтобы не ударить в грязь лицом. Еще мы подобрали Шуру Южного (Бирштейна), о котором знали, что он тоже пишет. И вот оказалось три поэта в 39-й школе. Мы очень понравились друг другу».

ИзменитьУбрать
(0)

Заметьте – понравились, а не принялись от зависти поливать друг друга в Интернете, которого тогда, к счастью для нашей культуры, еще не было…

Дальше, естественно, был литературный кружок. В библиотеке им. Маяковского, на улице Греческой, рядом с ателье «Белая акация». Вайн и компания пришли туда в сентябре 64-го года.

«Там было несколько человек, незнакомых нам, и был один графоман, которого мы знали. Он писал невероятно длинные стихи, невероятно глупые, и заставлял всех слушать. Мы читали друг другу свои стихи, несколько ребят там нам понравились, мы, соответственно, им. И тут этот графоман все-таки вырвался и начал читать. ...Наконец кто-то, покатываясь от смеха, вышел из помещения, вслед за ним я, потом еще... В общем, шесть человек оказались стоящими на улице. Мы вдоволь насмеялись и стали знакомиться. Нас было трое: Южный, Зеликовский и я. И трое других. Это были Леня Заславский, Гальперин и Марик Боймцагер. Вшестером мы отправились гулять по городу. Погода была замечательная, вино очень дешевое…»

– Вот о чем тоскуем, – подумала я в этом месте, имея в виду не вино и погоду, их и сейчас в избытке. – Юность, смех, стихи, общность. Со-общество, со-творчество… Одиноки мы стали и скучны. Прозы жизни слишком много, поэзии нет. Или же мы ее не замечаем.

ИзменитьУбрать
Слева направо: Борис Вайн, Борис Земельман,
Леонид Заславский, Светлана Заславская
(0)

Дальше была литературная студия при Дворце студентов на Маразлиевской. Поначалу ею руководил С. Алек­сандров, один из многих собиравшихся там поэтов. Кто они были? Борис Владимирский вспоминает: «…человек 20-25, собиравшихся раз или два в неделю и читавших стихи по кругу. Тот же Алик Бейдерман, Боря Вайн, Тата Сойфер, которая сейчас в эмиграции. Боря Спектор, Леня Заславский очень хорошо писал. Ян Топоровский, единственный, кто, по-моему, стал профессиональным поэтом. Леша Цветков тоже был в нашей компании. Каневский Ким».

Б. Вайн: «Там было довольно много колоритных личностей. Василий Афонин, тогда он был докер в одесском порту, ходил бородатый, в каких-то немыслимо поношенных джинсах. Писал стихи… Был совершенно замечательный человек Макс Фарберович. Был такой Морис Бенимович, автор знаменитой "Мясо­едовской". Когда я его увидел, то оказалось, что я его давно знал, потому что он жил на площадке ниже моего дедушки, как раз напротив меня. Хотя он пел о Мясоедовской, но жил на Базарной».

Б. Херсонский: «Эту песню и поныне поют во всех ресторанах. И у меня такое впечатление, что вместе с романсами Лещенко эта песня останется жить в веках. И именно за эту действительно удачную песенку его топтали так, как только могли топтать. И он даже писал извинительные стихи. …Конечно, их сегодня никто не помнит, и в ресторанах их петь никак невозможно... Мориса уже довольно давно нет. Ему было года 42-43, когда он умер...»

ИзменитьУбрать
Александр Бирштейн
(0)

Позднее в студию, руководимую уже Ю. Михайликом, приходил и А. Бирштейн. Свой псевдоним, по словам друзей, он «заработал» после одного эпизода в ресторане «Южный» (ныне «Кавказ»).

В 1967 г. Вадим Зеликовский поступил в ЛГИТМиК, на заочный факультет, по специальности «режиссура ТВ». Он уехал поэтом, а вернулся режиссером. И тут же стал организовывать экспериментальный театр, и для этого театра сразу написал пьесу. Она никогда не была поставлена. Как заметил Юрий Хащеватский, «ее главное предназначение было – чтобы мы ее придумали... В то время был пик любви к театру. Когда люди свободны, когда люди любят друг друга, когда они умеют играть друг с другом, – они любят театр». (Курсив мой – О. К.)

Б. Вайн: «Мы ходили в библиотеку Дворца студентов. Там были поэты, художники, музыканты, просто интересные люди. И мы там просиживали допоздна. Это тогда мы познакомились с Крапивой, со Сташкевичем, со всей этой командой КВН. Там и Волович был. О! И зимой 67-го года я познакомился с Хащеватским. Тогда же сошлись две компании: Миши Мельника и наша. Игорь Люблинский, Витя Инберг, Сережа Ашкенази, их девушки... 67-й год – это год библиотеки».

Были и вечера у художника Олега Соколова. Это считалось самым злачным авангардистским местом в городе, туда приходила вся интеллигентная Одесса, бывали там меценаты, врачи, все заезжие гости.

ИзменитьУбрать
Борис Владимирский
(0)

Б. Владимирский вспомнил и другого человека, «который был в эпицентре всего этого периода – Даниил Маркович Шац. Он был одной из самых ярких фигур в городе. Он из мальчиков-шестидесятников – номер один. И еще Саня Авербух… И протежировала им и меценатствовала работавшая тогда в университете Берта Яковлевна Барская2».

Досуг в те времена бывал незамысловат. «Вечером в будние дни и по выходным принято было “прошвырнуться” по городу или, как говорили в Одессе, “выйти в город”. “Город” означал не вполне определенный круг или, точнее, овал, очерченный в историческом центре Одессы. Обычно действо “выхода в город” начиналось с Соборной площади. …По бульвару принято было пройтись 3-4 раза, а потом повторить путь до Соборки и Преображенской (Советской Армии). Достаточно было пройтись по этому маршруту хоть раз, чтобы встретить минимум дюжину знакомых из “своей компании”» (М. Фарберович, forum.od.ua).

Б. Вайн: «…Мы иногда ходили в открывшийся на морвокзале бар. Бутылка водки "Охотничьей" или "Рижской" стоила где-то 2.60. Внизу играл оркестр. Эта водка наливалась в крошечные стаканчики и закусывалась сыром или лимоном. Короче говоря, за рубль можно было отлично провести вечер».

Впрочем, досуг имел и специфику. А. Бейдерман: «В "Красном" раньше бар был неплохой. Ему какой-то колорит придавало соседство «Спiлки письменникiв» и худфонда. Туда заходили художники, писатели... В этом баре можно было проторчать полдня и за рубль пятьдесят выпить две маленькие рюмки коньяка, да еще кофе. Все это было страшно хорошо, но дело не в этом. Мы совершенно четко передавали друг другу, что под каждым столиком в "Красном" установлен микрофон. Все это может показаться идиотизмом, но мы в это верили, потому что это было недалеко от действительности...»

Почему-то вспоминаю Жва­нец­кого – монолог­, где человек в недалеком будущем пытается объяснить потомкам, что такое еда: «Некоторые ели рыбу… Ну, я ее не берусь описывать. Они тогда плавали в воде. Я их прекрасно помню... Наз­ва­ний многих не помню. Ну там, мелкие… А вообще жить нельзя было, хотя все жили. А сейчас жить, конечно, можно, но осуществить это гораздо труднее».

ИзменитьУбрать
Юрий Хащеватский
(0)

И хочу еще процитировать Ю. Хащеватского:

«Все-таки у нас были какие-то нравственные законы. Кодекс чести, который мы, несмотря ни на что, выполняли. Грубо говоря, я мог попереть на двадцать, на тридцать человек, если они оскорбили меня, если они оскорбили женщину, которая со мной идет... Вот этот романтизм, оставшийся из конца 50-х годов, помноженный на цинизм конца 60-х... Мы были романтиками еще оттуда. Мы были растеряны. Но какие-то вечные вещи мы защищали».

Сегодня люди, о которых здесь шла речь, говорят, что многое было не так, не там и не тогда. Наверное, это неизбежно...

*
Одесский свет – такое особое состояние воздуха, света и тени, и узора листьев на асфальте, и еще чего-то трудноуловимого. Пробегаешь по телеканалам без звука – и останавливаешься: показывают Одессу. Даже не расслышав, что именно о ней речь, уже узнаешь этот неповторимый одесский свет.

Моя Одесса. Я люблю тебя во все времена.

——————————————————————————————————————————————————————

***
« …я просто вынужден коснуться вопроса о так называемом «одесском языке». Как правильно отметил М.Найдорф, этот квазидиалект есть одна из составляющих т.н. «одесского мифа».
Я большую часть жизни прожил в одесском дворике в двух шагах от Дерибасовской, но никогда не слышал, чтобы кто-то в реальной жизни говорил на подобном сленге. Ну, разве что старушку соседку называли «мадам Кушнир». Мои родители и родственники говорили на обыкновенном русском языке, часто употребляя украинизмы.

А в студенческой молодежной среде бытовал свой сленг, что характерно для каждой эпохи и дает повод для творчества юмористов-затейников. Ничего подобного я не слышал ни на Слободке, ни на Пересыпи, ни на Фонтане, ни в новых районах. И, разумеется, ничего подобного я не слышал в одесской проектной конторе, где проработал почти четверть века. В жизни я встретил всего трех человек, которые так говорили.

Во-первых, это мой дед Абрам Мордкович, который просто плохо знал русский, поскольку его родным языком был «мамелошн». Во-вторых, это слесарь-сварщик моей лаборатории и верный соратник по командировкам Андрей Дементьевич Пручковский («Дементьич»), который вырос и жил в странном и огромном дворе в районе Среднефонтанской, состоявшим из сплошных развалюх, населенных настоящими отморозками-маргиналами. И, наконец, это уже упомянутый Виктор Федорович Янчук («Вичик») – коренной житель Молдаванки и знаток ее обитателей, обычаев и фольклора.

Разумеется, я отлично знал этот одесский диалект, но употреблялся он только для анекдотов и хохм. В быту и на работе одесситы говорили и говорят на обыкновенном русско-советском языке, а колоритные элементы «одесского языка» использовали в исключительных случаях в качестве острой приправы.

Резюмирую. «Одесский язык» – это существовавший перед революцией 1917 г. и примерно до конца 20-х годов сленг, родившийся в идишистской среде. В 20-е годы он был дополнен блатным арго и на таком языке говорили отморозки и «жлоба молдаванская». Подлинный отец этого языка и его канонизатор – Бабель. Уже во время создания «Одесских рассказов» это была «уходящая натура». Но в 60-е годы одесские КВНовцы подхватили и развили эту традицию и она стала частью уже советского мифа о «вольном городе».

Я тысячу раз был на Привозе, но никогда ничего подобного не слышал. Не было там никаких «тетей Сонь». Литературный отец этого персонажа, остроумнейший и талантливейший Марьян Беленький, родился в Киеве и жил в Черновцах. Розенбаум в период написания цикла «одесских песен» никогда не был в Одессе». (М. Фарберович, forum.od.ua).

Комментарий с форума:
«Позвольте категорически не согласиться. Я вырос на Молдаванке (Болгарская), и прекрасно помню тот язык. Летними вечерами (еще до ехоdusа) старики выставляли стульчики на улицу, и говорили на идише, и "одесском". На таком же локальном диалекте говорили и украинцы и русские и вообще, все:

К тому же отец у меня музыкант, и в доме с утра до вечера бывали колоритнейшие одесские музыканты, конферансье и просто – разнообразный одесский люд. С малых лет я поражался потокам остроумия, немыслимым, но точным оборотам, и еще долго думал, что "наличман" – это человек. Когда после "Ликвидации" многие говорили об утрированности речи соседей Гоцмана, я с грустью вспоминал свой двор, где говорили именно так, и где так уже никто и никогда не заговорит...
…По-моему одесские мифы (а они, несомненно, существуют) совершенно безобидны и никому не мешают. И на самом деле абсолютно безразлично, правда это или вымысел, если кому-то от этого становится теплее и интереснее жить». Кто?


1О. Канунникова, И. Хилькевич. «Одесские разговоры», igrunov.ru.
217 января 2012 г., к столетию со дня рождения Б.Я. Барской, в Доме ученых состоялась презентация книги А. Бирштейна «Театр, который был», посвященной памяти его тещи Берты Яковлевны.

Марк Твена есть рассказ. Об ужасной трудности немецкого.

Я иврит, само – собой, не знаю, но учил. Я как Жан Жак Паганель по ошибке учил
португальский вместо испанского.
А в 90-стые это было так. По квартирам отьезжантов ходил молодой человек с книжечкой на иврите. Он был странен, как первый странный человек на земле. Уходя, он вслепую шарил по косяку двери. Нажимал звонок и целовал собственную ладошку.
Он утверждал, что каждая еврейская семья должна иметь какую то мезузу. Странно, но у соседей напротив, сто процентных Ивановых, был точно такой звонок. Только они еще не знали, что это не звонок, а мезуза.
Я ж вам говорю – странный.

Он рисовал в странном направлении какие то кружочки – завитушки и утверждал, что это приветствие вроде здрасти – Шалом.Он утверждал, что в иврите нет гласных! И когда ему предлагали произнести хоть слово без гласных он обижался и поднимал цену за урок. Гортанным голосом он так произносил звук «Ха» от которого почтенный отец семейства вздыхал и говорил –
«Ой вэй! И куда это мы едем? Надо быть идиотом, чтобы ехать в страну, где нет гласных». Он так жалел за гласными, что можно было подумать, что он всю жизнь работал в Институте языка на кафедре гласных. Хотя в реальности он выдавал гири на Привозе.
Почтенная мать семейства не без кокетства переспрашивала у молодого человека –
А как на иврите написать мое имя? И когда усердный просветитель что то рисовал не в том направлении она всплескивала руками и говорила – Не может быть! Какая прЭлесть.Одним словом, молодой человек учил ивриту половину города. И эта половина, вооруженная знанием древнейшего языка, отбывала на землю предков. Где с удивлением обнаруживала, что тот язык, что они так усердно учили и не совсем... а я бы даже сказал совсем, не похож на язык страны обитания.
Оставалось одно – ехать взад и начистить рожу мерзавцу.
Но тут была заковыка. На билет до славного города Одессы денег не было. И добрый молодой человек продолжал свою просветительскую деятельность.

Влад, какая прЭлесть! )))


Я надeюсь, что герой моей шутки не обидится

В Одессе «Встретить всех» можно было только в одном месте.
В подвале гостиницы Красная, что напротив Дома Актера.
В один прекрасный день этот подвал переоборудовали и написали « Таверна Нептун приют богемы ». Ошалевшая от радости «богема» не веря глазам своим ринулась туда. Но и власти глазам своим не поверили (какой «приют» у Сов. власти!!???). И на следующий день лихие молодцы закрасили слово приют.
Надпись приобрела вовсе устрашающий вид:
«Таверна Нептун ... богемы». Поразмыслив над странноватой надписью еще (сколько было сил интеллектуальных) власти пошли на следующий шаг и закрасили слово «богема».
И даже в названии «Таверна Нептун» было, что то иностранно
фрондерское и тогда закрасили слово Таверна. Остался сиротливый «Нептун». Но слово было сказано и всяк уважающий себя индивидуй направлялся, слегка покачиваясь от выпитого, за черным турецким кофеем в «приют». Там были ВСЕ. Там можно было разжиться чудным трубочным табачком «Амфора». Там можно было перехватить свежий тамиздат. Узнать, что покажут на следующем просмотре на Одесской киностудии. Туда же, как на первый бал слетались все одесские красотки, а местные графоманы там читали свои стихи и, если сильно не везло, то и романы. Там варили чудный кофе и наливали более – менее пристойный коньяк. А что там говорили? КГБ не выходя из этого подвала выполняло месячный план по отчетности. Но, как это не странно, без особой нужды, никого из старожилов не трогали.
Как то в Питере меня завели в знаменитый «Сайгон», наш Приют
Богемы, доложу я вам, был куда как более интересным местом.
Эх темпера, эх морес! Доложу я вам.
Влад

Ким Каневский
12.08.2020 11:49

Вывеска-кронштейн (т.е, располлагавшаяся не вдоль фасада, а поперёк, двухстороння) была спроектирована и изготовлена из кровельного железа и газосветных тубок художественно-производственным комбинатом "Торгреклама" по моим эскизам и чертежам. Светящаяся надпись - на английском языке, "TAVERN", а отнюдь не "ТАВЕРНА", да ещё и "ПРИЮТ БОГЕМЫ". Эскизы такого рода утверждались в горисполкоме и ГК КПУ, ни о каких излишествах не могло быть и речи. И закрасить на кронштейне ничего было не возможно - это были объёмные (слесари проклинали мою фантазию) фигуры Нептуна с трезубцем в руках - последний вызвал раздумия у горхудсовета, - и латинских букв в его "бороде"; в сумерки и ночью всё это светилось белым, голубым и красным светом в соответствующих стекляных трубках, что тоже не прибавило ко мне,художнику газосветного цеха, любви стеклодувов. В этих отблескахтоптались валютные проститутки и иностранцы. А напротив, в Доме Актера, был наш Клуб Творческой Молодёжи Одессы, потому я ещё долго любовался своим произведением...

Добавление комментария
Поля, отмеченные * , заполнять обязательно
Подписать сообщение как


      Зарегистрироваться  Забыли пароль?
* Текст
 Показать подсказку по форматированию текста
  
Главная > Мигдаль Times > №116 > Одесский свет
  Замечания/предложения
по работе сайта


2024-03-28 04:30:07
// Powered by Migdal website kernel
Вебмастер живет по адресу webmaster@migdal.org.ua

Сайт создан и поддерживается Клубом Еврейского Студента
Международного Еврейского Общинного Центра «Мигдаль» .

Адрес: г. Одесса, ул. Малая Арнаутская, 46-а.
Тел.: (+38 048) 770-18-69, (+38 048) 770-18-61.

Председатель правления центра «Мигдаль»Кира Верховская .


Еврейский педсовет Всемирный клуб одесситов Еженедельник "Секрет"