БС"Д
Войти
Чтобы войти, сначала зарегистрируйтесь.
Главная > Мигдаль Times > №132 > «ПО ЧЬЕМУ БЛАГОСЛОВЛЕНИЮ Я ПО НЕБУ ЛЕЧУ…»
В номере №132

Чтобы ставить отрицательные оценки, нужно зарегистрироваться
+4
Интересно, хорошо написано

«ПО ЧЬЕМУ БЛАГОСЛОВЛЕНИЮ Я ПО НЕБУ ЛЕЧУ…»
Николь ТОЛКАЧЕВА

Теперь его называют гением, то есть человеком с необыкновенно выдающимися способностями. В физике это, например Эйнштейн, в математике – Паскаль, в литературе – Пушкин, а в мелодии… в мелодии – это Исаак Шварц. Почему он, почему не Бах, Бетховен, Моцарт? Ну хотя бы потому, что Вольф­ганг Амадей написал около 600 произведений, но сколько из них мы можем вот так, с лету, не то чтобы напеть, а просто услышать внутренним слухом? Шварц написал около 300, и если начать вспоминать, то внутри они будут звучать одна за другой, одна да другой…

Как сильно поменялось наше время! Еще совсем недавно недавно этот человек жил рядом с нами, а для нас он уже давно ушел в прошлое, как и тот самый лучший советский кинематограф, который прославил его, и который прославил он. Исаака Шварца не стало в 2009 г. Как и у всех людей, его биография состоит из: родился, учился, женился, разделил судьбу своей страны. И он сам, и вслед за ним все повторяют одно и то же, одними и теми же словами, будто сговорились, будто что-то скрывают. И все это превращается в обычное перечисление фактов и событий, рассыпавшихся в пыль, как только мы лишились обаяния его личности.

Но неужели он ничего не рассказывал нам о дружбе, о любви, о взрослении, о книгах, о музыке, в конце концов? Конечно, он говорил обо всем этом, только как иностранец, который долго, почти всю жизнь живет в чужой стране, но продолжает думать на языке родном. А думал он музыкой, и в ней оказалась записана вся его жизнь, мысли, любови, дружбы и судьба. И для того чтобы перевести его биографию с языка нот на язык букв, нам придется привлечь всю силу собственного воображения.

ИзменитьУбрать
Исаак Шварц, мама и сестры Софья и Мария
(0)

Представь себе, читатель, что ты мальчик, пусть для кого-то это будет сложно в силу возраста, для кого-то – в силу природы, для кого-то – в силу и того и другого, но ты – мальчик из хорошей еврейской семьи. По отцовской линии – в предках раввины, по материнской – родство со скульптором Антокольским. Папа – преподаватель в университете, мама – в школе, все обожают русскую литературу и музыку, а ты, мальчик с живым характером, растешь на светлом фоне двух музыкально одаренных старших сестер.

Совсем недавно, в 1930 году, семья пере­ехала из провинциального украинского города Ромны в Ленинград, который не просто город, а город-музей, а также – колыбель революции, кстати, революция продолжается и сейчас. Ведь наши враги не дремлют, и только ждут случая, чтобы вернуть в страну капитализм. Но граждане могут спать спокойно, с 1934 года за их безопасность отвечает Народный комисса­риат внутренних дел СССР – НКВД. И преподаватели продолжают учить, а дети продолжают учиться, благо для них работают не только школы, но еще и спортивные секции, и совершенно бесплатные кружки, и никто теперь не боится оскорбительного слова «жид», потому что в Советском Союзе все нации равны.

Вот, например, юный Изя Шварц может заниматься музыкой в Доме художественного воспитания по классу рояля, у очень хорошего преподавателя А.С. Замкова, и даже выступать на концерте молодых дарований в большом зале Ленинградской филармонии, да еще и в сопровождении оркестра этой самой филармонии. После концерта 12-летнему музыканту начинает давать уроки сам Л.В. Николаев, а ведь Николаев даже Шостаковича учил.

Поначалу юный музыкант частенько пропускал занятия. Вместо этого он катался на трамвае (любимый маршрут №36 – от Стремянной улицы до Стрельны, что как раз занимало два часа, которые отводились на урок музыки). Но однажды во время увлекательной поездки в урочное время его «застукал» приятель отца. Отец очень рассердился. Сестрам было велено после занятий закрывать рояль на ключ. Сначала Исаак обрадовался этому, но… вскоре заскучал. Были слезы, клятвенные обещания больше не пропускать музыкальные занятия.
После этой истории Исаак пишет в своем дневнике: «…бабушка считает профессию музыканта неинтересной, а главное низкой, стыдливой. Я не буду спорить. Ибо бабушка правильно рассуждает по старому времени. Но в советской стране, в стране бесклассового общества, в стране, где учение стоит­ выше всего, музыка считается не унизительной. ...К сожалению, я кажется не исполню волю бабушки, ибо у меня к музыке есть какое-то тяготение. И я твердо решил идти по намеченному пути».
Вскоре после этого в дневнике появляется первая запись о сочинении музыки («Скерцо» с вариациями и комментариями) – это 1935 год. Исааку должно исполниться 12 лет.
А это уже о «Восточной песне»: «Сомневаюсь, принадлежат ли мне все элементы этой песни. Это же одно из первых моих произведений, и оно не может быть самостоятельным. Сомневаюсь в правильности письма, т.к. пишу сам, и никто меня не учит этому и не помогает».

Вот таким счастливым выдался 1935 год, но в следующем, 1936 году, тяжело заболел папа, а не успел он как следует поправиться после инфаркта, как почему-то за ним при­шли люди из того самого, охраняющего покой граждан всесильного НКВД. Правда, к этому моменту арестовали уже половину мужчин в доме – видимо, все они хотели вернуть в страну капитализм, но папа точно был ни в чем виноват. Еще были очереди с передачами, еще дали несколько свиданий, на которых отец жаловался, что его пытают отсутствием сна, еще был приговор – пять лет без права переписки. И приговор семье врага народа: ссылка. В Киргизию, в город Фрунзе.

«Когда умирает человек, – это страшная трагедия, но это природа и с этим, так или иначе, свыкаешься. Но когда искусственно отторгают от тебя отца…"без права переписки". Миллионы людей – миллионы! – потом просто пропали без вести с этой формулировкой, без суда и следствия. Вернее, суд был и дал моему отцу пять лет, но потом его расстреляли. О гибели отца я узнал значительно позже. А мою мать вместе со мной и сестрой сослали в Среднюю Азию. Дали нам три дня на сборы…»

В 1937 году тебе, читатель, наделенный воображением, четырнадцать, ты – небольшого роста, улыбчивый, непоседливый и эмоциональный еврейский мальчишка – вдруг становишься единственным мужчиной в семье. В семье врага народа. Мама идет работать на фабрику, и какую-то работу пытаются найти сестры. С тех пор и всю жизнь важны две вещи – музыка и необходимость кормить семью. И тем, и другим надо заниматься все время, особенно – музыкой. Но откуда в глинобитных домишках, которые делят семьи ссыльных, вдруг возьмется фортепиано?

Зато там собран цвет интеллигенции: филологи, историки, философы и остатки русского дворянства. Так получается «необщее» образование. Но не все учителя – из спецпереселенцев. За компанию с другом в 1936 году приезжает во Фрунзе изучать народную киргизскую музыку замечательный В.Г. Фере, который становится следующим педагогом Исаака. Это очередной подарок непредсказуемой судьбы, которая одной рукой отнимает все, а другой – щедро одаривает.

И вот кто-то нанимает юного музыканта приходить после школы и давать уроки детям, кто-то дает возможность лишний час позаниматься на инструменте, а кто-то дарит старый аккордеон, который приходится осваивать буквально на ощупь, самостоятельно, без подсказок и помощи. Для того чтобы набраться опыта, с аккордеоном можно ходить на вокзалы и там играть вместе с лучшими оркестрами, звучащими по радио. А летом, летом можно весь день в кинотеатре аккомпанировать сеансам немого кино, играть столько, что вечером уже не шевелятся пальцы, но это не важно, главное, что необходимо таперу – успевать за сменой действий и сменой чувств на экране.

И поздним вечером, когда от усталости уже наверняка все обитатели комнаты забываются сном, можно дать наконец-то волю чувствам, но только не словами, нет, можно просто плакать, отвернувшись к стене, плакать от утрат, от потери отца и от тяжести жизни.

Окончание школы, начало музыкальной карьеры, война, управление хором и оркестром Красноармейского ансамбля песни и пляски Фрунзенского военного округа, весна 1942 года и контузия под Харьковом, госпиталь в Алма-Ате, возвращение во Фрунзе, женитьба, рождение дочери и работа концерт­мейстером в Киргизском государственном театре, – все это надо было успеть до 1945 года. Потому что в 1945 году судьбе положен новый поворот – встреча с талантливой пианисткой Марией Дмитриевной, живущей в городе Фрунзе по той же причине что и Шварц – семья отбывает ссылку. Мария Дмитриевна не только талантлива, она еще умна и деятельна и поэтому просит своего брата, Дмитрия Шостаковича, принять по окончании ссылки в 1945 году талантливого молодого человека.

Так Исаак Шварц возвращается в город, который всегда был для него родным, и находит Учителя.

Дмитрий Шостакович был человеком, просто физически не выносившим чужих страданий, и хотя он, вместе со своими современниками, все время испытывал давление сталинской системы (на нем тоже вождь оттачивал пытку ужасом), сочувствие оказывалось в его характере главным. Он принял участие в судьбе молодого композитора, встретился, прослушал, посоветовал преподавателей, тут же преподавателям посоветовал этого молодого человека, и даже, что много лет оставалось тайной для самого Шварца, оплатил его учебу в консерватории. И хотя формально Шварц не был его учеником, он, конечно же, посещал при любой возможности все лекции великого мастера.

У Шварца на всю жизнь осталась «фирменная» манера Шостаковича – записывать ноты начисто, не проверяя партитуру на слух, ему даже не была нужна тишина для работы. Да, возможно, Шостакович и не считал Шварца учеником… Но во время кампании против «формализма в музыке» сын врага народа Шварц, сам обвиняемый в этом формализме, не только не смолчал, он выступил в защиту своего учителя. Шостакович потом ругал его: «Вы не имеете права так себя вести. У вас же есть семья, жена, маленькие дети. Вы должны думать о них, не обо мне».

Несмотря на заступничество Шварца в 1948 году Шостаковича увольняют из консерватории, а Шварца, видимо, на несколько лет исключают оттуда, потому что окончил он консерваторию уже у другого преподавателя и только в 1954 году. Как он прожил эти несколько лет? Все так же, помня, что надо кормить семью, заниматься музыкой и… с аккордеоном. Кто-то из друзей помог ему устроиться в послевоенный санаторий музработником, и улыбки, возникавшие на измученных лицах танцующих друг с другом женщин, бывали ему наградой.

Но вот, вам 31 год, в активе – небольшой рост, вы весь будто из округлых линий, скорее забавный, чем красивый, молодой мужчина со смешной кошачьей улыбкой и влажным блеском ярких голубых глаз, уже член Союза композиторов СССР, автор нескольких крупных музыкальных произведений. Казалось бы, вот и награда за все, но… надо кормить семью, а это значит, что музыкальные произведения должны исполняться. Для этого ленинградский Союз композиторов должен дать разнарядку на исполнение музыкального произведения.

Но то ли потому, что молодой композитор не вступил в КПСС или вступил в конфликт, а возможно, и то и другое, в любом случае разнарядки нет, и исполнения музыки – тоже. Тогда или в другой раз, но заявление в КПСС Шварц принес, ему выдали анкету для заполнения, в ней надо было указать, где похоронены родители. «Где похоронена моя мама, я знаю, а вот где похоронен мой отец, должны ответить мне вы», – сказал Исаак, которого все называли Изя, и ушел…

Шостакович своих учеников преду­преж­дал – никогда, без крайней на то необходимости не отказывайтесь от чистого сочинительства в пользу театра и, тем более, кино. Сам он знал, о чем говорил, поскольку много писал и для театра, и для кино. Шварц опять поступил с точностью до наоборот, он расстался с ленинградским Союзом композиторов и ушел на волю. Виртуозно владея ремеслом сочинительства, он понимал – нет кинокомпозиторов, нет театральных композиторов, нет серьезных композиторов, музыка либо есть, либо ее нет. И если она есть, то он ее найдет, даже подрабатывая в санатории или пионерлагере. И в этой простоте восприятия он продолжал жить, чутко улавливая у жизни хорошую мелодию.

По воспоминаниям Л.О. Арнштама, близкого друга Д.Д. Шостаковича, последний, увидев фильм «Братья Карамазовы», сказал: «Музыка просто замечательная. Есть куски, потрясшие меня. Шварц большой музыкант, я еще раз убедился в этом. Скажи ему, чтобы он не предавался мысли о своей карьере, а писал бы музыку, писал во что бы то ни стало. Я уверен, что он может написать нечто превосходное…»

С этими – иногда просто хорошими, а иногда и гениальными – мелодиями выходили прекрасные спектакли, фильмы, ставились балеты. Его музыка создавала настроение и меняла характеры. Кто может жениться с таким подернутым печалью настроением? Разве только Фадинар из «Соломенной шляпки». Музыка Шварца становилась отдельным действующим лицом в сюжете. Ведь в «Мелодии белой ночи» между Ильей и Юко не было бы ничего – без главной темы. Музыка могла собрать все действие воедино и придать движение сюжету, как движение времени в «Станционном смотрителе».

Кстати, это спасительное свойство музыки Шварца отмечали и коллеги, и режиссеры и даже администраторы киностудий. Сергей Соловьев вспоминает, что у него как у режиссера всегда в работе возникает этап непонимания, утраты цельности происходящего на экране. «У меня ничего нет, весь фильм рассыпается», – жаловался он другу, наверное, надеясь, что волшебник повторит чудо. И чудо происходило, нанизывая на череду нотных знаков все, что было задумано ими – режиссером и композитором.

Это совсем не значит, что писал Шварц так уж легко и быстро. Он мог довести режиссера ожиданием до исступления, до бешенства, но никогда – до ссоры, потому что поверивший ему знал: музыка Шварца придаст объем, движение, вдохнет жизнь и аромат времени. Наверное, поэтому из всех корифеев, из всех маститых, из всех советских композиторов великий Акира Куросава выбрал композитором для своего фильма «Дерсу Узала» именно Исаака Шварца, выбрал и отметил своей дружбой.

Кстати, в результате этой дружбы чуть не сорвалась поездка Шварца в Японию, вместе со съемочной группой фильма Сергея Соловьева «Мелодии белой ночи». Бдительные советские органы госбезопасности решили, что им эта дружба непонятна, и ни за что не выпускали Шварца в Японию. Сергей Соловьев вспоминает, что вывозить его пришлось чуть ли не контрабандой. Но на что не решишься ради дружбы, а Соловьев со Шварцем нежно дружили.

Исаак Иосифович Шварц был евреем, он был евреем по национальности, по имени, отчеству, фамилии, да и внешность тоже не оставляла никакого сомнения. А в его душе звучала такая русская музыка, что он шутил, берясь за очередной фильм, – «тут нужна широкая русская тема». И это при том, что тот же Шостакович и Прокофьев, русские композиторы, не смогли пройти мимо темы еврейской. А у Шварца из всего наследия еврейского народа всю жизнь в музыке звучала разве что тихая сентиментальность, и то скорее пушкинского толка – «печаль моя светла». Даже в «Желтых звездах».

У Шварца вообще был потрясающий талант к дружбе, к совместному чувствованию, к сопричастности. Чем для многих гениев была любовь и влюбленность, тем для Шварца была дружба, поэтому в его воспоминаниях так сложно найти его самого, и так много в них нежности к друзьям. Но даже на этом фоне печатью гениальностью отмечены их отношения с Булатом Окуджавой. С одной стороны, их объединяла схожесть судеб – у Окуджавы тоже репрессировали отца, и он тоже учительствовал, только учил не музыке, а литературе… Но, наверное, дело было не только в этом. Окуджава говорил – «мы одной крови».

И действительно, у них была редкая духовная близость, поэтому только Шварц так слышал скрытую в стихах Окуджавы внутреннюю мелодию. Он утверждал, что Булат наверняка напевает, когда пишет стихи, и поэтому ему остается эту мелодию только раскрыть.

Как хорошо, дорогой читатель, что даже с твоей недюжинной силой воображения мы никогда не узнаем каким получилось бы «Белое солнце пустыни» без песни «Ваше благородие, госпожа удача», «Женя, Женечка и "катюша"» – без «Капель датского короля», «Звезда пленительного счастья» – без «Кавалергардов», а «Соломенная шляпка» – музыкальным фильмом без песен.

ИзменитьУбрать
(0)

Булат Окуджава – Исааку Шварцу
Музыкант играл на скрипке, я в глаза ему глядел,
Я не то чтоб любопытствовал – я по небу летел.
Я не то чтобы от скуки, я надеялся понять,
Как умеют эти руки эти звуки извлекать.
Из какой-то деревяшки, из каких-то бледных жил,
Из какой-то там фантазии, которой он служил.
А еще ведь надо в душу нам проникнуть и поджечь.
А чего с ней церемониться, чего ее беречь.

Счастлив дом, где пенье скрипки
наставляет нас на путь.
И вселяет в нас надежду, остальное – как-нибудь.
Счастлив инструмент, прижатый к угловатому плечу.
По чьему благословлению я по небу лечу.
Счастлив тот, чей путь недолог,
пальцы злы, смычок остер,
Музыкант, соорудивший из души моей костер.
А душа, уж это точно, ежели обожжена,
Справедливей, милосерднее и праведней она.


Добавление комментария
Поля, отмеченные * , заполнять обязательно
Подписать сообщение как


      Зарегистрироваться  Забыли пароль?
* Текст
 Показать подсказку по форматированию текста
  
Главная > Мигдаль Times > №132 > «ПО ЧЬЕМУ БЛАГОСЛОВЛЕНИЮ Я ПО НЕБУ ЛЕЧУ…»
  Замечания/предложения
по работе сайта


2024-03-29 06:35:09
// Powered by Migdal website kernel
Вебмастер живет по адресу webmaster@migdal.org.ua

Сайт создан и поддерживается Клубом Еврейского Студента
Международного Еврейского Общинного Центра «Мигдаль» .

Адрес: г. Одесса, ул. Малая Арнаутская, 46-а.
Тел.: (+38 048) 770-18-69, (+38 048) 770-18-61.

Председатель правления центра «Мигдаль»Кира Верховская .


Еженедельник "Секрет" Всемирный клуб одесситов Еврейский педсовет