+1

№136

Мигдаль Times №136

ИЗ ЗЕРЕН ЖИЗНИ

(0)

– Принято считать, что известные деятели искусства, науки знают некую «правду жизни». И поэтому люди придают такое большое значение высказываниям своих кумиров. Особенно это касается ученых и писателей – уж кто, как не они, могут судить о судьбах мира. Действительно ли писатель обладает неким высшим знанием?

– Да что вы, какое там высшее знание. Писатель больше, чем кто бы то ни было – частное лицо со своими предпочтениями. Просто, в силу естественного таланта подбирать и выстраивать в чеканную форму слова и фразы, писатель действительно может влиять на воображение читателя, притягивая к своим сентенциям, мыслям и убеждениям «сторонников» и «последователей» той или иной точки зрения или даже системы воззрений. Возьмите пример великого Толстого. Его учение весьма спорно и, как считали многие его современники и потомки, по ценности не может сравниться с его художественными произведениями. Помните у Чехова: «все его рассуждения не стоят одной лошадки из "Холстомера"»? Во всяком случае, «толстовцы» – удел прошлого, а романы великого писателя живы и поныне.

Но – да, обаяние и излучение в мир крупной личности всегда производит впечатление некоего более глубокого знания жизни. Это – полная чушь. Великие Гоголь и Достоевский в обыденной жизни были, судя по их биографиям, письмам и дневникам, странными и довольно жалкими людьми.

– Пальцев двух рук не хватит для того чтобы пересчитать писателей, забросивших врачебную практику. Правда, случаются такие «перемены участи» и с музыкантами. Как вы думаете, это случайность или закономерность?

– Случайность и закономерность – два полюса выборки. Скажем, так: среди писателей встречаются и врачи. Две эти профессии действительно в чем-то близки. Думаю, на эту тему уже написаны десятки диссертаций, можно покопаться.

– Среди ваших знакомых, наверное, есть бааль тшува. Отношение к искусству в религиозной среде неоднозначно. Но, с другой стороны, Интернет выносит «на берег» поднявшуюся волну творчества именно в этой среде: музыканты, играющие светскую музыку (еще и с огоньком!), писатели, художники… В 2012 году фильм Рамы Бурштейн «Заполнить пустоту» даже победил на Венецианском фестивале. На ваш взгляд – трансформирует ли тшува творческую личность? Что происходит с ее потенциалом?

– Вы мягко выразились, отношение к искусству в религиозной еврейской среде утилитарно. Если следовать строгим канонам и установлениям религии, скульпторы должны ваять цветочки, узоры, рыбок и оленей, писатели – описывать нравоучительные «жития святых», композиторы вообще должны Б-г знает чем заниматься, так как литургическая музыка сложилась сотни и тысячи лет назад, а на свадьбах обычно звучит общинная музыка, характерная для данной местности.

Нет, я считаю, религиозность не коррелирует с талантом. Мешать – может. Я уверена, что художник как мини-создатель вообще должен быть весьма осторожен в отношениях с Б-гом. У нас своя коммерция, у Него – своя. Помню замечательную женщину, Нину Ильиничну Нисс-Гольдман (она стала прототипом Старухи в моей повести «На Верхней Масловке»). Она прожила 98 лет, вокруг нее всегда крутились молодые люди самого разного типа, калибра и судьбы. Были и религиозные неофиты всех мастей и конфессий. И когда кто-то из новообращенных подбирался к ней с намерением обратить и захомутать, дабы «спасти душу», она спокойно отвечала: «Благодарю вас, не беспокойтесь обо мне: когда я держу в руках кисть, я молюсь».

– В «Русской канарейке» часть действия происходит в Одессе. Кто вас «водил» по городу? Как происходит вживание в среду? Откуда вы взяли «другой» Париж, который тоже появляется в книге? Как вы открыли в нем заброшенную ветку метро?

– О, это очень большая тема. Я мечтаю когда-нибудь написать книгу о том, как пишутся «эти проклятые книги». Убеждена, что у каждого писателя своя методика постро­ения пространства книги, без которого ничто в действии не может стронуться с места и ни на копейку не покажется убедительным. Более того, я хотела бы оставить это в тайне: у каждой хозяйки свои рецепты приготовления штрудла.

Что касается «вождения по городу» – тут опасны известные гиды, опасны путеводители, опасен интернет. Тут тетя Фира или дядя Мотке должны просто рассказывать, где прадед покупал мацу на Песах и кому заказывали шитье панталон. Впрочем, в «Канарейке» некий путеводитель был: я отыскала «Путеводитель по Одессе» 1900 года, где самым ценным оказалась реклама, вклеенная между страниц.

– Иммануэль, один из героев вашей новой книги, говорит, что для него еврейство определяется не по крови, а по памяти. Случайно вы вложили эти слова в уста человека, имя которого означает «с нами Б-г»?

– Нет, выбор имени – это очень важная, очень сложная функция в романе. Подбирая имя герою, даже второстепенному, я долго катаю его на языке, прокатываю в разных фразах, определяя, «удобно» ли будет читателю его мысленно произносить… Ну и, конечно, смысл и течение сюжета тоже оказывают большое влияние на выбор имени.

– Вас не переводят на иврит? Как вы думаете – почему? Где водораздел между ивритской и русскоязычной израильской литературами?

– Да, я отсутствую на литературной и культурной карте этой страны, и тому такое множество сложных причин, в объяснение которых я сейчас предпочла бы не пускаться. Если кратко: чтобы текст дошел до читателя, его нужно адекватно перевести, а с этим всегда напряженка. Нужно, чтобы издатель захотел издать некоего писателя, а я слишком чуждая и грубая птица для местного левого истеблишмента. Попытки моих пылких фанатов внедрить меня в поле литературы на иврите неизменно натыкаются на стену. Видимо, 25 лет – слишком небольшой срок для проникновения иноязычного писателя в плотную среду языка и культуры страны.

Что касается водораздела между ивритской литературой и местной литературой на любом языке, то это вечный водораздел между коренным и пришлым. И давно известно, чем это кончается, – ничем.

– От одесских интеллектуалов часто можно услышать сетования на отсутствие культурной среды. В Израиле, вероятно, на это не приходится жаловаться. Но мне кажется, что проблема не только в среде, люди просто перестали говорить на отвлеченные темы. Часто вы ведете содержательные беседы со своими знакомыми или это, в основном, происходит только с «листом бумаги»?

– Ну, интеллектуалам положено всегда и всюду сетовать на отсутствие культурной среды, это трюизм. С чего вы решили, что в Израиле этого нет? Если учесть, что в Израиле каждая этническая община имеет свою микросистему «культурного» кровообращения, можно представить себе сетования на ограниченность поля влияния каждой группы интеллектуалов. Возьмем даже титульную ивритскую культуру. Она даже не сопоставима с датской или норвежской, так как на иврите художественную литературу могут читать далеко не все граждане государства – в силу иммигрантской его истории. Израильские писатели, очень известные, вроде Меира Шалева, конечно, читаемы и почитаемы в культурной среде. Но разве могут их тиражи быть сопоставимы с англоязычным писателем того же уровня? А хоть и русскоязычным… Другой охват, другие тиражи…

Что касается переноса и содержательных, и бессодержательных бесед в плоскость интернета – так это просто наша реальность. Кто-то полностью в нее погрузился, кто-то, вот, как я, грешная, пытается выстроить плотину против могучих валов этого океана, даже не заглядывая по ту сторону электронного бытия, чтобы дожить свой срок так, как хочется. Но это – глупо оспаривать – увы, свершившийся цивилизационный… сдвиг, облом, рывок, называйте, как нравится, – последствия которого можно только прогнозировать.

К слову: разговоры на отвлеченные темы (а что это, в сущности, такое?) я никогда не любила. Говорить люблю о конкретных вещах, ибо убеждена, что и литература, и философия произрастают из зерен жизни, в том числе и такой жизни, какая расстилается у наших ног.

Добавить комментарий

Добавление комментария

Поля, отмеченные * , заполнять обязательно * Подписать сообщение как  Имя  без пароля (гостевой вход)  Ник  Пароль  Войти?        Зарегистрироваться  Забыли пароль? * Текст  Показать подсказку по форматированию текста