БС"Д
Войти
Чтобы войти, сначала зарегистрируйтесь.
Главная > Мигдаль Times > №142 > ДОЛГОЕ ЭХО
В номере №142

Чтобы ставить отрицательные оценки, нужно зарегистрироваться
0
Интересно, хорошо написано

ДОЛГОЕ ЭХО
Наталья БАКЧЕВНИКОВА

В 1965 г. мои родители побывали в Русском театре на спектакле «Дон Кихот ведет бой». После театра в доме только и было разговоров об ошеломляющем решении сценографии.

По рассказам родителей, в верхнем левом углу декораций размещался медальон в форме щита или герба.
Он смотрелся органично, так как главный герой был благородным испанским рыцарем. Но когда гас свет, со сцены в зал – неожиданным всплеском – летел импульс: в ритме биения человеческого сердца медальон (напоминавший его и по форме) озарялся алым светом изнутри.
Перед зрителем билось, пульсировало, кровоточило сердце Рыцаря без страха и упрека...

Театральных художников рядовой зритель не очень-то отмечает, но тут папа заинтересовался – кто же это так замечательно придумал, и стал изучать театральную программку. Сценографом спектакля, поставленного режиссером Аллой Кигель, был обозначен Михаил Ивницкий. Так в нашем доме впервые прозвучало это имя.

В 1975-м мы переехали на улицу Лейтенанта Шмидта, 20. На почтовом ящике рядом с нашим было написано «Ивницкий». «Он», – значительно сказал папа и поднял указательный палец.

Жившие на этаж ниже художники – Зоя Александровна и Михаил Борисович Ивницкие – оказались людьми доброжелательными и приветливыми. Отношения между семьями сложились теплые и уважительные. Так же быстро возникла и традиция: перед выходом нового спектакля Михаил Борисович приносил контрамарку на его сдачу или премьеру.
Смотреть на сцену, зная лично творцов этого чуда (Зоя Александровна работала художником по костюмам), было особенно интересно.

ИзменитьУбрать
(0)

И Михаил Борисович, и Зоя Александровна начинали профессиональное образование не на художественном поприще. Михаил Борисович в эвакуации окончил военную спецшколу и Пензенское артиллерийское училище. Будущий мэтр сценографии стал артиллерийским офицером.
Был призван в действующую армию и дошел с ней до Венгрии. После войны почувствовал, что карьера кадрового военного – не его. А рисовал он всегда, с детства, и в армии тоже.

Ему хорошо удавались портреты. С улыбкой вспоминал, как взялся рисовать портрет Сталина для какой-то пекарни. Переживал ужасно. «Было страшно, но окончилось хорошо», – его работу приняли, портрет вывесили, а художника премировали мешочком муки. В голодное послевоенное время это был серьезный гонорар.

Ивницкий поступил на живописный факультет одесского художественного училища им. Грекова. Студентом же начал подрабатывать статистом в одесском Оперном. Взгляд на сцену из-за кулис всерьез заинтересовал его. Он познакомился и подружился с художником-постановщиком этого театра и начал учиться у него.

Артистичный, с абсолютным музыкальным слухом, Ивницкий организовал в училище драмтеатр. Сам придумывал и делал декорации, сам с энтузиазмом играл в спектаклях. Он прекрасно пародировал. С однокурсницей Верой создал комический дуэт «Вермишель» (Вера плюс Миша).

От занятий это не отвлекало, учился он жадно. Ивницкого называли «ходячей энциклопедией»= – его ответы на вопросы с интересом слушали не только однокурсники, но и преподаватели. Его всегда отличали вдумчивость и ответственность. Он не торопился высказать свое мнение, на вопрос отвечал негромко, четко, убедительно и практически исчерпывающе.

Училище сохраняло традиции классической школы. Из его стен вышли Костанди, Дворников, Нилус, Волокидин… Это задавало тон и определяло высокий уровень требований и к преподавателям, и к студентам.

Это был мир неординарных людей. Курс, на котором учился Ивницкий, вела Дина Михайловна Фрумина – прекрасный живописец, замечательный преподаватель, изысканно-элегантная женщина. Как сказала о ней Зоя Александровна, =«сама как произведение искусства»

.

Будучи уже признанным и востребованным театральным художником, Михаил Борисович относился к Дине Михайловне с неизменным пиететом и теплом. Зоя Александровна вспоминала, как, посмотрев его первый спектакль («Дон Сезар де Базан» в Одесском русском драматическом театре), Фрумина удивилась розовому перу на шляпе актера.
Михаил Борисович объяснил, что хотел подчеркнуть отсутствие вкуса у данного персонажа. И услышал в ответ: «Безвкусица персонажа не должна перерасти в безвкусицу художника». «Эти слова стали для Ивницкого камертоном на всю долгую творческую жизнь. Больше вкусовых проколов у него не было», – вспоминает в своей книге «Михаил Ивницкий» его жена.

ИзменитьУбрать
(0)

Она тоже была ученицей Фруминой. Окончив первый курс медицинского института, забрала документы и поступила в Грековку. О годах учебы Зоя Александровна вспоминает с восторгом. А. Фрейдина и М. Ивницкого – двух будущих больших мастеров – связывала близкая дружба. Вместе учили теоретические дисциплины, вместе ходили на этюды, даже внешне были похожи.

«По-разному сложились жизни и творческие судьбы каждого, но такого высокого уровня мастерства, как Фрейдин достиг в живописи, а Ивницкий в сценографии, из всего курса не достиг никто» (З. Ивницкая).

Встреча Зои и Миши стала судьбой. Две ярких индивидуальности, два искрометных таланта – по определению Л. Гипфрих, они были «долгим эхом друг друга». Они были парой во всех смыслах этого слова: и семьей, и соратниками.

Зоя после училища не могла найти постоянную работу и стала помогать мужу с костюмами к его спектаклям. С 1967-го начала работать художником по костюмам в одесском Театре музкомедии, а он был главным художником театра. Так всю жизнь и проработали. Понимая друг друга с лету.

Михаила Ивницкого можно смело назвать одним из самых интересных и оригинальных театральных художников своего времени. Независимо от уровня пьесы он рождал свою драматургию.
По словам главного в то время художника Одесского русского драматического театра Л.Я. Альшица (которого Ивницкий считал своим учителем), он ставил «свой» спектакль – со своей драматургией, своими актерами, своей музыкой. Его сценография не была фоном, не оформляла спектакль, а создавала его, влияла на режиссерское решение.

Ивницкий был скрупулезно ответственен в деталях. Нарисованная им картина времени была точной: страна, эпоха, социальный строй, классовая принадлежность – все было выверено до мелочей. Он предпочитал работать в макетах, а не на эскизах, и если сразу не попадал «в яблочко», то ломал макет и шел с начала.

В его комнате стояло бюро, на котором он начинал работу. На полочках и в ящичках лежало немыслимое разнообразие и количество планочек, реечек, крючочков, брусочков, различных металлических штучек, веревочек, проволочек. «Когда б вы знали, из какого сора…»

Он всегда делал макет сам. Единственный раз, «зашиваясь» из-за большого объема работы, художник отошел от этого принципа и доверился очень грамотному и старательному макетчику. Он выполнил все один к одному, но – в макете не было души. И это было, как говорят в Одессе, «типичное не то». Михаил Борисович очень расстроился и с тех пор делал все сам.

ИзменитьУбрать
(0)

Костюмы практически ко всем его спектаклям делала Зоя Александровна.

Профессиональным почерком Ивницкого был аскетизм. Убиралось все второстепенное. Преобладал реализм, даже если постановка решалась «пышно». Он находил особый ход, «фишку», и это определяло оригинальность решения.

Сценография поставленного в Одесской музкомедии спектакля «Русский секрет» (по мотивам «Левши» Н. Лескова) была пропущена через призму­ доброго юмора. Поскольку все происходило в воображении главного героя – Левши, то и сцена, и костюмы были оформлены так, как мог вообразить себе Левша.
Например, все в лаптях, включая министра, адмирала, фрейлин и даже саму английскую королеву.

Иной-то обуви Левша не знал. Художник оперировал предметами привычного Левше деревенского быта, и это создавало комический эффект.
Головные уборы солдат – деревянные кадушки, кивер – оловян­ная ложка, ожерелья придворных дам – бельевые прищепки, их веера­ – веники. Публика начинала смеяться с момента поднятия занавеса.

ИзменитьУбрать
3. Ивницкая: «Ритм-балет»
(0)

Кстати, на этот раз костюмы Ив­ниц­кий­ делал сам, не отдал в работу жене такой лакомый кусочек. Сцена смотрелась «по-народному». Одежда сцены – черная, и на ее фоне – яркие пятна костюмов и декораций. Просто палехская шкатулка! Церквушки из самоваров венчали купола-чайники. Остроумное решение.

Спектакль «Царь Федор Иоаннович» (Русский драмтеатр, Одесса) стал важной вехой в творческой биографии Михаила Борисовича. Все было решено в четырех цветах: черный, красный, белый, золотой.
Черный бархат сцены, ярко-красный половик – такое сочетание мгновенно вызывает в подсознании беспокойство, страх, потому что на уровне подкорки черный – это мрак и неизвестность, а красный – кровь, пожар, и все это – знаки опасности.
Белый – каменная стена в центре. На ней – рельефы ликов святых. Сверху – не соприкасающиеся ни с чем золотые купола.
Они же – светильники, льющие беспощадный свет вниз. Костюмы – из неотбеленной мешковины, обувь – из такого же холста, бесцветные одежды бояр расшиты жемчугом и белыми камнями. Изысканно и тревожно. =«Все в оформлении этого спектакля приподнято над бытом до философских глубин»= (Л. Альшиц).

ИзменитьУбрать
М. Ивницкий: «Русский секрет».
Костюм министра печати
(0)

В спектакле «Брысь, костлявая, брысь!» (театр им. Станиславского, Москва) Ивницкий придумал нестандартный ход: декорации будто выполнены ребенком. Воплотить это оказалось нелегко: надо было разобраться, чем детский рисунок отличается от взрослого, как сделать так, чтобы не чувствовалась рука взрослого человека.
Ивницкий уловил суть: детская рука – нетвердая, и начал искать такое положение карандаша, при котором он плохо слушается пальцев. Рисовал, зажав карандаш между третьим и четвертым пальцами. Конечное решение выглядело так: вся сцена, включая пол, – из плохо натянутого полотна, расписанного детскими карандашными рисунками.

Одна из самых значимых работ – «Три мешка сорной пшеницы» в БДТ. Неординарная ситуация: не провинция пригласила столичного мэтра, а театральная столица – художника из провинции. Правда, Одессу вряд ли можно причислить к провинции.

Михаил Борисович вспоминал, как растерялся, когда в его мастерской раздался телефонный звонок, и Георгий Товстоногов предложил ему оформить спектакль по повести В. Тендрякова. Товстоногов сказал, что инсценировки еще нет и работать надо прямо по повести.
От неожиданности художник ответил, что должен подумать. Когда он рассказал об этом разговоре жене, та только руками всплеснула: о чем думать?! Работа с таким режиссером – счастье! И действительно, работа оказалась очень интересной.

ИзменитьУбрать
(0)

Тема спектакля – Великая отечественная война. Для Ивницкого – очень значимая тема, кровная. Работал взахлеб, все шло без сучка, без задоринки, потому что он сразу нашел ход. Все перемены (а их в спектакле много) решались одним гигантским брезентовым полотнищем, которое большими «клубами» висело над сценой.
Его можно было опускать и освещать по-разному, задавая нужное настроение. Брезент идеально подходил для военной темы, это ткань войны. В финале оставшиеся в живых солдаты шли из глубины сцены, взявшись за края брезента, и медленно накрывали им тела погибших товарищей. Зал аплодировал стоя, многие – со слезами на глазах.

ИзменитьУбрать
З. Ивницкая: «Великий микадо, или Брак по-японски»
(0)

«Эшелон» в «Современнике»= – та же волнующая тема. Эшелон – место действия всей пьесы. И, как всегда, неожиданное решение: занавес поднят, декораций нет вообще, буднично одетый автор, сидя под лампой за маленьким столиком, читает свою пьесу актерам. Внезапно гаснет свет, и в полной тьме на зрителя, из глубины сцены с оглушительным ревом, ослепляя фарами, мчится паровоз! Иллюзия была полная!
Через секунду гудок умолкает, зажигается обычный свет, а перед зрителем – теплушка, где на нарах сидят и лежат люди, и где, собственно, происходит все действие. Делалось это так: когда гас свет, актеры опрокидывали на себя стол, на зрителя оказывались направлены его ножки, а к верхней их паре были приварены большие металлические диски, в которых прятались два мощных прожектора. Свет прожекторов, плюс гудок – летит махина!

«Эшелон»= был отобран американским продюсером как лучший спектакль о войне и «поехал» в США. Правда, Михаил Борисович туда не попал, но это уже другая история…

В «Графе Люксембурге» (одесский Театр музкомедии) – бездна фантазии и высочайшая синтонность между художником-постановщиком и художником по костюму. Сцена была декорирована тонкой, мягкой тканью-сеткой, оранжевой внизу, вверху – розовой. Сетка – практически единственный элемент оформления – и определяла настроение спектакля. Михаил Борисович строил за ней мизансцены, а Зоя Александровна использовала эту же ткань на костюмы.

Наряд главной героини театральный критик О. Савицкая назвала «костюмом-театром, костюмом – декорацией своего владельца». Широкий плащ с алым подбоем, перья плюмажа, блеск платья – праздник! Работу Ивницкой всегда было легко узнать. Особенно она любила одевать балет, и движение в эскизе передавала непревзойденно.
Даже быстрые наброски (она их называла «почеркушками») были экспрессивны, являя сочетание резкости и изыска. Костюмы получались обворожительными, броскими, с долей гротеска (ее любимый художник – Тулуз-Лотрек), но с неизменным чувством меры.

В последнее десятилетие творчества Ивницких появляется еврейская тема в одесских театрах. Художники работают над спектаклями «Тевье-молочник» в украинском театре, «Закат» – в русском, «А идише глик» – в театре «Бурлеск», «Скрипач на крыше» – в музкомедии (первая постановка в СССР). После «Скрипача» и родилось прозвище Михаила Борисовича – «Ребе».
Для еврейского музыкального театра «Мигдаль-Ор» Ивницкий предложил идею гобеленного занавеса, этой идеей театр пользовался в течение 20 лет. Первый гобелен был исполнен по эскизам Зои Ивницкой к спектаклю «Еврейская свадьба», она же нарисовала и пляшущих хасидов, которые стали эмблемой театра и его талисманом.

Мне однажды посчастливилось наблюдать, как материализуется волшебство. Сидели на кухне. Зоя Александровна жарила сырники. Выкладывая их на тарелку, она уронила крошку на лежавший на столе чистый лист бумаги. После ужина собрали посуду, а лист она оставила и, продолжая разговор, начала водить по нему шариковой ручкой.
Я завороженно следила: жирное пятнышко превратилось в камень в обрамлении причудливого перстня, затем появился палец, на который перстень был надет, потом – рука, потом – хозяин этой руки… Феерическое зрелище! И – точка в восклицательном знаке – появление на сцене артиста в костюме, рождение которого я видела в столь прозаической обстановке.

Михаил Борисович говорил, что трагедия театрального художника в том, что, как только спектакль сходит со сцены, от его работы остается лишь воспоминание. То, что сохранилось в фотографиях (преимущественно черно-белых), дает весьма отдаленное представление о сценическом оформлении, а костюмы снашиваются.

Но вот недавно известный одесский балетмейстер А. Якубов, ныне живущий и работающий в Чикаго, поставил там балет «Бэмби». С Ивницким его связывала совместная работа в Одессе, взаимное уважение и человеческая симпатия. Постановку Якубов посвятил памяти Михаила Борисовича. Эскизы декораций и костюмов делала Зоя Ивницкая, которая сейчас живет в Лос-Анджелесе.
Декорации выполнил в Одессе воспитанник Ивницкого, пришедший в театр учеником декоратора, а теперь возглавляющий декоративный цех Одесской музкомедии, Сергей Босок. В Чикаго декорации полетели по частям. Приняли спектакль в Америке с восторгом.

Мастер остался. В учениках, товарищах по цеху, в их спектаклях и жизни.


Добавление комментария
Поля, отмеченные * , заполнять обязательно
Подписать сообщение как


      Зарегистрироваться  Забыли пароль?
* Текст
 Показать подсказку по форматированию текста
  
Главная > Мигдаль Times > №142 > ДОЛГОЕ ЭХО
  Замечания/предложения
по работе сайта


2024-03-28 09:59:53
// Powered by Migdal website kernel
Вебмастер живет по адресу webmaster@migdal.org.ua

Сайт создан и поддерживается Клубом Еврейского Студента
Международного Еврейского Общинного Центра «Мигдаль» .

Адрес: г. Одесса, ул. Малая Арнаутская, 46-а.
Тел.: (+38 048) 770-18-69, (+38 048) 770-18-61.

Председатель правления центра «Мигдаль»Кира Верховская .


Еврейский педсовет Dr. NONA Jerusalem Anthologia