БС"Д
Войти
Чтобы войти, сначала зарегистрируйтесь.
Главная > История > Жизнь Бегина > Рассказ Михаила Хейфеца
Оглавление

Рассказ Михаила Хейфеца

Михаила Хейфеца я встретил по просьбе знакомого в аэропорту города Вена в марте 1980 года. Хейфеца я не знал и никогда прежде не видел. Я знал только, что он из Ленинграда и отсидел срок в советской тюрьме за некую статью на «неверную» тему.

В тот холодный, не по-европейски снежный день в Вену прилетели почти одновременно к полудню два пассажирских самолета из СССР: один из Ленинграда, а другой из Москвы. Большая толпа хорошо одетых людей сгрудилась вокруг представителя Еврейского агентства, который, стоя на стульчике под навесом, зачитывал фамилии приехавших. Все прилетевшие ехали в США на постоянное место жительства. «Хейфец», — сказал представитель агентства. «Да, — сказал кто-то в толпе, — мы едем в Израиль». «Вас тут встречают оттуда», — сказал представитель.

Ко мне вышел человек в сером демисезонном пальто, в треухе, за ним шла жена в платке и две девочки-школьницы. «Из Израиля?» — спросил меня Хейфец. После того как я сказал, что «да, оттуда», он обнял меня и крепко держал руками. Лицо у него было землистого цвета. Только что он освободился из советской тюрьмы и ссылки. Потом Хейфец встретился в том же аэропорту со своим подельником, прилетевшим для этого из Парижа, но это уже другая история.

Михаил Рувимович Хейфец, немолодой иерусалимский литератор, человек с высоковатым голосом, чуть излишне нервным багровым лицом, родившийся в Ленинграде еще до большой войны с немцами и отсидевший в советской тюрьме за написание никогда и нигде не напечатанной статьи о творчестве поэта И.А. Бродского, рассказал мне, как он получил из рук своего лагерного товарища дело израильского политика Менахема Бегина. По этому делу Бегин получил от Особого совещания в 1940 году 8 лет заключения в советском исправительно-трудовом лагере как СОЭ — социально-опасный элемент. Через 37 лет в мае 1977 года Менахем Бегин во главе правого блока Ликуд выиграл в Израиле выборы и впервые стал премьер-министром страны после 29-летнего пребывания в оппозиции.

Хейфец рассказал мне в гостиной своей квартиры на последнем этаже дома без лифта в иерусалимском квартале Рамот следующее:

— Я освободился из Дубровлага в Мордовии в 1978 году. Меня отправили по этапу в ссылку в Казахстан 19 апреля, за три дня до окончания срока. По этапу я шел один 54 дня. В пересыльной тюрьме в Рузаевке, где я находился один в восьмиместной камере, ко мне подселили человека с саблевидным носом в темно-сером костюме. Это было 2 мая. У него кончился суд, а я шел на освобождение. Он представился Балисом Гаяускасом 1928 года рождения. Конечно, я уже слышал это имя прежде не раз. Он отсидел 25 лет заключения именно в нашей зоне. Про него говорили, что он крепкий мужик. Всего же он отсидел при советской власти 37 лет, при Гитлере — 1 год. Про этот год он говорил: «Случайное дело». Еще он говорил: Сталин — плохо, а Гитлер — ужасно. Балис рассказывал, что гестаповец, который допрашивал его друга, говорил: «Воюют две великие державы: не путайтесь у них под ногами».

Гаяускас получил тогда, в 1978 году, очередной срок (15 лет заключения) за, по моему мнению, денежные переводы заключенным литовцам из Солженицынского фонда. Гаяускас не дал показаний на арестованного директора фонда Александра Гинзбурга. Надо знать, что есть общий, усиленный, строгий и особый режимы для заключенных в России. Я был на строгом режиме, а Балис, как рецидивист, шел на особый режим. Он ушел из камеры в Рузаевской пересылке за день до меня. Всего мы находились в камере неделю. Я отдал ему те теплые вещи, которые у меня были. Когда я уходил, он дал мне письмо для жены. Из еды у меня была обычная этапная пища — селедка, и вот Гаяускас накинулся на нее с большим аппетитом: «На воле-то селедки нет, перебои», — сказал он. Письмо Гаяускаса жене тогда дошло.

В 1990 или 1991 году, когда еще в силе была советская власть, я случайно прочитал в газете, что Гаяускас стал Председателем комитета Верховного Совета Литвы по делам КГБ. И тут меня, конечно, замкнуло. А дело все было в том, что после приезда в Израиль, в марте 1980 года, я написал статью о деле Менахема Бегина — тогдашнего премьер-министра страны. Эта статья была написана мною после прочтения его книги воспоминаний «В белые ночи». Там он пишет, что стал последним арестованным в Советской Литве «бейтаровцем». НКВД арестовало Бегина в 1940 году — он был беженцем из Польши и проживал в Вильнюсе. Он ничего не понимал из того, что с ним происходит. Вел он себя на следствии безукоризненно. Он не отказывался отвечать на их вопросы. Но, как человек разумный, он прекрасно понимал, что можно говорить им, а что нельзя. Напомню, что Бегин был арестован в качестве руководителя организации «Бейтар» в Польше. В нем состояло около 70 тысяч молодых евреев Польши. Это было мощное сионистское образование, которое ставило себе одной из основных целей борьбу с британской администрацией в Палестине. Англичане не давали разрешения на репатриацию европейского еврейства, находившегося под угрозой уничтожения. В НКВД, да и в ЦК, да и — страшно сказать — даже товарищ Сталин ничего не знали о ситуации в Палестине. В Москве не знали1 о многочисленных течениях сионизма, о направлениях его политической мысли. Все агентурные связи как в Палестине, так и в Западной Европе были уже уничтожены чистками 30-х годов, а новые агенты (переживших репрессии было очень немного) еще только осваивались, вживались в ситуацию: еще только выясняли, чего от них ждут в СССР.

Короче, повторяю, в Москве ничего не знали о происходящем в Палестине и окрестностях. Ничего. Из Бегина качали информацию — самую обычную информацию о численности, планах, направлениях работы «Бейтара» и прочем. Бегин рассказывал, не видя в этом ничего предосудительного, оставляя, естественно, в стороне данные о друзьях и коллегах, находившихся в пределах досягаемости НКВД.

Я разработал свою версию, согласно которой изменение отношения советской власти к сионизму относится именно к этому периоду времени, к периоду допросов Бегина в вильнюсской тюрьме Лукишки в сентябре 1940 года. В Москве в ЦК вдруг, или, скажем так, неожиданно для себя, сообразили, что сионисты борются против британского империализма — тогдашним заклятым врагом советской власти, и борются с ним насмерть. Эта информация, поступившая из Вильнюса, произвела в Москве большое впечатление. И невольным автором этого крена в советской политике по отношению к сионизму стал заключенный Менахем Бегин. Моя статья сначала была напечатана в израильском журнале «22», а затем переведена на английский язык и напечатана в Лондоне в журнале «Кроссроуд». Я знаю, как реагировал сам Бегин на мою статью, но все равно предполагаю, что правота за мной. Этой точки зрения я придерживаюсь до сих пор.

Так рассказал мне Хейфец в своем доме за чаем с бубликами — несладкими по рекомендации врачей.

Зато верный секретарь Бегина Йихиель Кадишай, поджарый, сообразительный, любящий поговорить человек, на память которого, казалось, абсолютно не повлияло время, рассказал о реакции Бегина на статью Хейфеца более подробно.

— Бегин читал очень быстро. Он как бы проглядывал за 6-7 секунд страницу — у него была фотографическая память — и мгновенно все запоминал. Статью Хейфеца он таким вот обычным для себя образом проглядел-прочитал, передал мне и сказал несколько смущенно: «Все-таки преувеличение». Он читал на 9 языках, был очень работоспособным человеком, перерабатывал огромное количество информации. Мне показалось, что эта статья заняла его, хотя он никогда больше не возвращался к ней.

Вернемся к рассказу Хейфеца.

— Мне всегда хотелось доказать Бегину свою правоту. Он никак не мог поверить в свою роль в изменении политики Сталина по отношению к сионизму, к Палестине. Бегин был скромный европейский человек, хорошо воспитанный, сдержанный. Мне казалось и сегодня кажется тоже, что Бегин не принял моей версии только благодаря своим замечательным человеческим качествам. Я здесь разъясняю свою позицию, не больше.

Понятно, что, узнав о новом и грандиозном назначении моего лагерного друга, я понял, что смогу попробовать добраться до дела зэка Бегина 1940 года. Я работал тогда в газете, выходившей на русском языке в Тель-Авиве. Редактором этой газеты был старый советский зэк, политзаключенный Эдуард Кузнецов. Я пошел к нему, рассказал все, и он тоже заинтересовался.

— Есть о чем говорить, — сказал он.

Я добыл телефон Балиса в Вильнюсе и позвонил ему. «Можешь дать мне для ознакомления дело Менахема Бегина от 1940 года?» — спрашиваю. «Позвони через 2 недели, я дам указания», — сказал он. Тянулась вся эта история 2 месяца, в ней участвовали помимо меня и Кузнецова редактор приложения Анна Исакова, тогдашний лидер Сионистского форума Натан Щаранский и другие люди, и в конце концов после больших перипетий, трудностей с оплатой билетов, командировкой и прочим, я через Ригу, где приземлился с огромным опозданием в 2 часа ночи и где меня все же дождался незнакомый мне человек, приехал утром в советский Вильнюс. Стояла очередь у пункта по обмену валюты. Я еще подумал, как хорошо они сейчас живут в Литве. Позже я узнал, что вся очередь хотела не купить, а продать доллары, так что я без труда продал свои 10 долларов в обменном пункте по цене, которая была выше, чем цена в государственном банке.

Гаяускас приехал за мною один на черной «Волге». Был мрачен. Меня это не смутило, я не спрашивал ни о чем личном по лагерной привычке. Потом уже он рассказал мне, что его квартиру в правительственном поселке обокрали. Охрана и обокрала. За обедом он уже был повеселее: что толку тосковать по вещам, хотя бы и дорогостоящим.

Я снял веранду в поселке под названием Шеменчине, в 40 км от Вильнюса. Платил за нее 240 рублей в день.

Дело Бегина мне Балис дал не сразу. Как потом выяснилось, он дал эту папку сначала для ознакомления лидеру еврейской партии Литвы, и лишь после этого в одной из комнат КГБ Литвы мне дали это дело для прочтения. В это трудно поверить, но в литовском КГБ тогда не было ни одной копировальной машины. Я сел переписывать все дело от руки и за неделю справился с этим. Когда я приехал обратно в Израиль, к переписанному мною от руки огромному делу здесь отнеслись с недоверием. Уже потом, когда копию дела получили от официальных представителей органов при посредстве других людей и все сошлось слово в слово, мне поверили.


1 это утверждение принадлежит М.Р. Хейфецу. — От авт.

Добавление комментария
Поля, отмеченные * , заполнять обязательно
Подписать сообщение как


      Зарегистрироваться  Забыли пароль?
* Текст
 Показать подсказку по форматированию текста
  
Главная > История > Жизнь Бегина > Рассказ Михаила Хейфеца
  Замечания/предложения
по работе сайта


2024-03-29 11:19:27
// Powered by Migdal website kernel
Вебмастер живет по адресу webmaster@migdal.org.ua

Сайт создан и поддерживается Клубом Еврейского Студента
Международного Еврейского Общинного Центра «Мигдаль» .

Адрес: г. Одесса, ул. Малая Арнаутская, 46-а.
Тел.: (+38 048) 770-18-69, (+38 048) 770-18-61.

Председатель правления центра «Мигдаль»Кира Верховская .


Dr. NONA Jerusalem Anthologia Еженедельник "Секрет"