О происходивших с ним событиях того времени Менахем Бегин написал сам в книге воспоминаний «В белые ночи». Бегин не пошел в горсовет, потому что справедливо считал, что ему там делать нечего. Не стал он и скрываться. Через несколько дней польские беженцы, обитатели пригородного дома в Павильнас, улица Кренто, 10, обнаружили слежку за собой. После этого, в ясный осенний день три человека в гражданской одежде явились за Бегиным. После препирательств Бегин задал им неожиданный вопрос, который советский человек задать в те годы не мог в принципе:
— А ордер на арест у вас есть?
Он понимал, что ареста этот вопрос не отсрочит, и все же задал его. Бегин был человеком пунктуальным, хорошо знал законы. К тому же у него, как не у советского человека, не было этой истерической боязни страшной конторы, которую гости представляли так деловито и цепко.
— Ордера на арест у нас сейчас нет, но вы правильно заметили: мы пришли вас арестовать и имеем право применить силу, если вы откажетесь идти с нами добровольно, — сказал старший над пришедшими.
— Хорошо, хорошо, — сказал Бегин, — теперь мне ясно, что вы пришли арестовать меня. Позвольте мне только собрать вещи.
Ордер на обыск и арест Бегину предъявили позже.
«Мы снимали этот дом вместе с супругами Шайб (помимо нас в доме жили еще два человека). Батья Шайб вдруг заплакала. Я ее попытался успокоить. Моя жена не плакала: к моему аресту она была внутренне готова. С Исраэлем Шайбом мы обменялись мнениями относительно позиции в нашей шахматной партии, которую мы играли и которую прервали нежданные гости, — писал через много лет Бегин в своей книге. — Жена предложила гостям чай. Они посмотрели на нас с недоумением, поблагодарили, но вежливо отказались, заметив, что не могут больше задерживаться. Я взял с собою буханку хлеба. Начистил ботинки. Добавил к хлебу две книги: одна из них была Танах, а другая — повесть Андре Моруа о Дизраэли. Жене позволили проводить меня до машины. Я сказал, что, видимо, скоро вернусь, но в любом случае прошу ее не нервничать, не вызывать жалость у людей. «Не волнуйся, все будет в порядке», — ответила она.
— Скажи Шайбу, что у него было преимущество в последней партии, и можно считать, что он ее выиграл, — попросил я ее напоследок.
— Не забуду, скажу, — сказала Алла».
Бегина привезли в длинное серое здание на центральной улице Вильнюса — управление НКВД. Вот что он пишет про первый допрос.
«Я не заметил ничего особенного ни во внешности, ни в поведении своего визави. Он был в гражданском сером костюме и при галстуке. Был немного похож на еврея, но с уверенностью этого сказать было нельзя. Даже если его мать зажигала в канун субботы свечи, мне это не сулило поблажек.
— Я задам вам несколько вопросов. Если ответите искренне, как честный человек, тут же вернетесь домой. Вы женаты?
— Да.
— Сколько ей лет?
— Двадцать.
— Молодая. Наверняка ждет вас. Но не беспокойтесь, как только ответите на вопросы, вернетесь к ней. Вы должны себя считать свободным человеком, а не арестованным. Говорю вам еще раз, вы не арестованы, а приглашены на беседу со мной, и в вашей власти решить, вернетесь ли вы домой. Все зависит только от вас, — сказал он почти сочувственно».
Предположу, что у работников НКВБ, служивших как бы за границей, во всяком случае, в новом и малоизвестном краю, еще не было жестких, четко разработанных инструкций, они еще не знали, что можно делать и говорить, а чего нельзя. То есть основная линия работы была, конечно, известна, но, так сказать, привнесения, добавки еще не отработаны. Личная инициатива следователей пока не поощрялась, коммунисты еще только укреплялись на новом месте, все было впереди. «Никого из спрошенных мною заключенных в НКВД не били, не пытали, хотя и бессонница тоже была методом воздействия очень существенным», — утверждает Бегин.
Еще один отрывок из книги воспоминаний Бегина.
«— Кто вы? Вы политический деятель? — спросил следователь.
— Да.
— Какой?
— Сионист.
— Членом какой сионистской организации вы являетесь?
— «Бейтар».
— Вы были рядовым членом организации или состояли в руководстве?
— Состоял в руководстве.
— Какой вы занимали пост?
— Возглавлял организацию «Бейтар» в Польше.
— В этой организации было много людей?
— Да, десятки тысяч.
— Очень хорошо. А теперь расскажите мне все, все до конца о вашей антисоветской деятельности в Вильнюсе, — сказал следователь.
— В такой деятельности я не участвовал, — сказал я.
— Врешь!! — заорал следователь. — Врешь!!
До этого момента он был вежлив, обращался ко мне на «вы», говорил тихо. В моем положении не стоило, может быть, обращать внимания на такие мелочи, но недостатки воспитания и, как еще говорили, «пережитки прошлого» не позволили мне промолчать.
— Я читал, — сказал я ему, — что представители советской власти обращаются с гражданами вежливо, и поэтому прошу мне больше не тыкать. Во-вторых, я не вру.
— Я не хотел вас обидеть, — тут же сказал следователь. — Вижу, что вы человек грамотный, но быть таким гордым не стоит. Главное — вы должны рассказать мне всю правду, хотя я вижу, что вы этого, кажется, делать не хотите. Подумайте, вы оказываете себе медвежью услугу.
В течение часа этот диалог повторялся с легкими вариациями множество раз. В сказанном мною было, по понятиям энкавэдэшников, достаточно обличительного материала, чтобы меня ликвидировать. Правда, в моих ответах не было ничего нового для следователя: в Польше мы действовали открыто и легально, и материал о нашей деятельности был в избытке передан советским следственным органам осведомителями-евреями. ...Но верно, конечно, и то, что я не рассказал ему о ночных собраниях в Вильнюсе, Каунасе и других городах Литвы, посвященных памяти Зеэва Жаботинского.
— Я оставлю вас одного. Вот бумага, ручка, чернила. Пишите. Пишите все о своей жизни и деятельности. Но советую вам писать правду. Нам и так все известно... Вы еще можете вернуться к жене. Подумайте хорошенько и пишите правду, — посоветовал мне следователь.
По-русски я писать не умел, а на вопросы отвечал, пользуясь смесью русских и польских слов и выражений. Поэтому я спросил следователя, на каком языке мне писать автобиографию: на польском или идиш.
— Все равно, — сказал он. — У нас переводят со всех языков. Но я лично предпочел бы идиш, ведь я тоже еврей.
— Правда? — непроизвольно вырвалось у меня.
— Да, я еврей, и поэтому можете мне доверять. Пишите правду, — сказал следователь. Это и был старший лейтенант госбезопасности, старший оперуполномоченный Второго отдела ГУГБ Гольдин».
Все вышеизложенное тоже говорит о недостаточно достигнутом органами уюте в Литве. Еще не все им, энкавэдэшникам, известно, они еще не все знают о местной жизни — о людях, условиях, климате и прочем. Они еще по-простецки, в интересах следствия, конечно, но все же признаются в слабостях и недостатках, жалуются на боли в спине и простуды. Они осваиваются, прощупывают ситуацию, не идут напролом. Хитрят.
Но уже скоро, совсем скоро, помчат эшелоны в глубь России, СССР с тысячами людей, которых будут выбрасывать как есть, без инструмента, одежды, еды в тайге, тундре, дикой степи и говорить им: «Живите как сумеете». Это в лучшем случае. Очень много прибалтийцев, сотни и сотни тысяч, будут отправлены в лагеря в период от сентября 1940-го до июля 1941 года. Из Литвы за этот период были высланы, по свидетельству Д., около 30 тысяч человек, из них евреев — 7 тысяч человек. В самом начале советского прихода (в октябре 1940-го) были высланы около 200 представителей крупной буржуазии с семьями.
Лица иудейской веры, или, как их еще называют в том краю, евреи, из числа этих высланных и арестованных должны сказать советской власти «спасибо», так как это насильственное, ужасное действие подарит им, тем, кто сумеет выжить, жизнь. В борьбе двух огромных и злодейских режимов оставшиеся в живых обязаны благодарить Небо и судьбу.
Стоит вернуться к следствию по делу Бегина Менахема Вольфовича, 1913 года рождения, уроженца г. Брест-Литовска, по национальности еврея, адвоката, беженца из г. Варшава. После первого допроса, который провел лейтенант госбезопасности, старший оперуполномоченный Второго отдела ГУГБ Гольдин, дальше следствие вел до предъявления обвинительного заключения подследственному Бегину М.В. старший следователь следственного отдела Виленского городского управления НКВД младший лейтенант госбезопасности Киянченко. Обвинительное заключение было составлено 21 декабря 1940 года, то есть через три месяца после ареста Бегина.
Приведем из книги Бегина «В белые ночи» для примера один из допросов, который провел Киянченко — вежливый, корректный молодой человек с хорошими нервами, неплохими манерами, почти не срывавшийся на допрашиваемого.
«— Сегодня я хочу узнать о ваших планах, о программе вашей организации, но расскажите мне все. Можете говорить на своем языке, а переводчик мне все переведет, — сказал следователь, — видите, я вашу просьбу выполнил. (На предыдущем допросе Бегин попросил следователя вызвать на допрос переводчика, утверждая, что его знания русского языка ограничены.)
Я вздохнул с облегчением. Теперь не придется искать слова или придавать наугад польским словам русское звучание.
— Наша программа, — спокойным голосом сказал я, — до предела проста. У нашего народа нет родины, и мы хотим вернуть ему историческую родину, превратить Эрец-Исраэль в еврейское государство и заселить его миллионами евреев, не имеющих никакого будущего в странах рассеяния. Переведите мои слова точно, — обратился я к переводчику. — Мы говорим: «Необходимо превратить Эрец-Исраэль в еврейское государство». Это очень важное определение, так как англичане в Декларации Бальфура написали: «Создать национальный очаг в Эрец-Исраэль» — в Эрец-Исраэль, то есть на территории Эрец-Исраэль. Это предложение позволяет им с помощью всевозможных толкований и интерпретаций толкований уклоняться от своих обязательств в отношении еврейского народа. Это — прямой обман.
Переводчик попросил время на размышление. С первых же предложений выяснилось, что, хотя русским он владеет лучше меня, работает он очень медленно. Кончив переводить, он неожиданно обратился ко мне по-русски:
— Почему вы говорите о британском обмане и молчите о сионистской лжи?
— О какой лжи? — простодушно переспросил я, тоже по-русски.
— Я могу ему ответить? — спросил переводчик у Киянченко.
— Конечно, объясните ему, товарищ, какой ложью он занимается всю свою жизнь.
И переводчик прочитал мне лекцию по-прежнему по-русски — о «сионистской лжи».
— Сионизм — и с этой точки зрения нет различий между отдельными его течениями — является одной большой ложью. Сионистские руководители — Герцль, Нордау, Жаботинский, Вейцман и другие — никогда и не думали создать в Эрец-Исраэль еврейское государство. Они были достаточно умны, чтобы не верить в возможность создания еврейского государства в Эрец-Исраэль. Ведь большая часть населения там — арабы. А что с англичанами? Они отдадут вам Эрец-Исраэль? Как бы не так! Эта территория нужна им для их империалистических планов. Короче, сионистские лидеры прекрасно знали и знают, что провозглашенный ими план невыполним. Свой план создания еврейского государства они выдвинули, чтобы отвлечь еврейскую молодежь от революции. Разумеется, в наше время сионизм является орудием британского империализма, давая англичанам повод к притеснению арабских масс. Но в еще большей степени он служит международной буржуазии, буржуазии всего мира, отвлекая своими лозунгами евреев, прежде всего молодежь, от революционной борьбы. Таким образом, сионизм намеренно ослабляет силы революции. Можно сказать, что сионизм является комедией, хотя результаты его весьма трагичны.
— Точно, точно, — загорелся Киянченко, сионизм — это кукольная комедия. Один большой обман.
На минуту я забыл, где нахожусь...
Мне приходилось слышать много коммунистических, бундовских социалистических теорий о нашем стремлении в Сион, но с такой «теорией» я столкнулся впервые. Ответ переводчику сложился у меня мгновенно:
— По какому праву вы называете сионизм комедией? Ведь вы еврей и, думаю, учили еврейскую историю. Вам, надеюсь, известно, что сионизм в его историческом понимании существовал задолго до коммунизма, социализма и даже буржуазии?..
Сионизм фактически не создан, он возник сам по себе. Он возник из крови и слез, он возник из страданий, из преследований и безграничной тоски. Эта тоска, тоска по дому, передавались из поколения в поколение...
Из-за тоски по Сиону люди покидали богатые дома, спокойную жизнь и отправлялись в пустынную страну. Студенты, врачи, инженеры выполняли любые работы, осушали болота, болели малярией ради Сиона, и во имя его наши праотцы шли на костры... Все это можно назвать комедией? ...Я арестован как сионист, член «Бейтара», я знаю, что меня ждет горькая судьба, но все же не жалуюсь, готов страдать, потому что это моя вера, и я не единственный еврей, страдающий за свою веру...
Я говорил около десяти минут. Чувствовал, что распаляюсь все больше и больше. В момент особого волнения ударил правым кулаком в левую ладонь. Переводчик меня не прерывал.
— Что он говорит? — спросил следователь. — Что он говорит? Это очень интересно».
...О многом, о очень многом говорят эти слова читателю. После трех месяцев следствия Бегину было предъявлено следующее обвинительное заключение. Вот выдержки из него, которые и сегодня представляют большой интерес для историков, да и обычных читателей.
Следственное дело номер 461
по обвинению Бегина Менахема Вольфовича в преступлениях, предусмотренных по ст.58 пар.4 и 58 п.2
Следствием установлено:
что Бегин Менахем Вольфович с 1931 года по июнь 1940 г. являлся членом контрреволюционной буржуазно-националистической партии сионистов-ревизионистов, а с 1930 г. по июль 1940 года членом сионистско-ревизионистской молодежной организации «Бейтар» бывш. Польши.
...По прибытии из г. Варшавы в октябре месяце 1940 года в гор. Вильно Бегин М.В., как бывший руководитель контрреволюционной, буржуазно-националистической организации «Бейтар» и член ЦК сионистов-ревизионистов, работы не прекращал, а проводил сионистско-ревизионистскую деятельность среди беженцев, членов организации «Бейтар» бывш. Польши, до июня м-ца 1940 года и поддерживал связь с руководителями литовского «Бейтара».
«Я, как руководитель «Бейтара» бывш. Польши и член ЦК партии сионистов-ревизионистов, работы не прекращал, а проводил сионистско-ревизионистскую работу среди беженцев, членов организации «Бейтар». До июня 1940 года я неоднократно читал лекции на собраниях членов «Бейтара» в г. Вильно — об экономическом и политическом положении Палестины и создании еврейского государства в Палестине».
На основании изложенного обвиняется:
Бегин Менахем Вольфович, 1913 г. рождения, по национальности еврей, уроженец города Брест-Литовска, из служащих — адвокат, образование высшее, член контрреволюционной партии сионистов-ревизионистов, в настоящее время без определенных занятий, в том, что он с 1931 года являлся членом контрреволюционной, буржуазно-националистической партии сионистов-ревизионистов, с 1930 г. членом организации «Бейтар». С 1934 по 1939 г. член ЦК «Бейтара» бывшей Польши и в 1939 году являлся руководителем «Бейтара» бывш. Польши, а с 1938 г. по сентябрь 1939 г. являлся членом ЦК контрреволюционной, буржуазно-националистической партии сионистов-ревизионистов, где проводил активную сионистско-ревизионистскую работу, т.е. в преступлениях, предусмотренных ст.58 п.4 и 58 п.2 УК РСФСР.
Обвиняемый Бегин М.В. признал, что он являлся членом «Бейтара» с 1930 по 1940 г., членом партии сионистов-ревизионистов с 1931 по 1940 г., член ЦК партии сионистов-ревизионистов с 1938 по 1939 г. и проводил активную сионистско-ревизионистскую деятельность. Контрреволюционную деятельность отрицает.
Руководствуясь ст.208 УПК РСФСР, следственное дело номер 461, по обвинению Бегина Менахема Вольфовича, направить на Особое Совещание при Народном Комиссариате Внутренних дел СССР.
Ст. следователь
след. отд. Виленского гор. управления НКВД,
младший лейтенант госбезопасности Киянченко.
Рядом с этим написано от руки слово «согласен» главного тамошнего следственного начальника и его неразборчивая подпись.
Приложена и справка.
1. Обвиняемый Бегин М.В. с 21 сентября 1940 года содержится под стражей в тюрьме г. Вильно.
2. Вещественных доказательств по делу не имеется.
3. Личные документы обвиняемого Бегина М.В. — временное удостоверение №2086 и военное свидетельство — находятся на хранении в 1-м Спецотделе УГБ НКВД г. Вильно.
Ст. следователь
след. отдела Виленского гор. упр. НКВД
Киянченко.
Приведем отрывок из книги Бегина «В белые ночи» — о его последней встрече со старшим следователем Киянченко.
«— ...вы сами оттягиваете окончание следствия, отказываясь подписать протокол.
— Я хочу подписать, гражданин следователь, но прошу заменить два слова, всего два слова.
— ...Что я дожен менять? Я написал все, как вы говорили. Говорили, что были председателем польского «Бейтара», я так и написал.
— Да, но я не виновен.
— О, еще как виновен! Вы даже сами не знаете, как вы виновны.
Такой разговор продолжался много часов подряд, с легкими вариациями. Были изнурительные повторы, были угрозы, были уговоры.
...вошел коллега следователя, человек в форме майора НКВД1.
— Ну, что скажешь? — обратился к нему следователь. — Он отказывается подписать.
— Что отказывается подписать? — удивленно спросил майор.
— Протокол.
— Что?! Я вижу, — сказал майор мне, — что вы хотите сыграть роль героя. Мы уже видывали таких героев. Советую вам, для вашей же пользы, подписать. Вообще вам повезло, что у вас такой следователь, но я вижу, что он слишком хорош для вас. Вы почему не хотите подписать?
— Гражданин майор, — сказал я, — я не герой и не играю никакой такой роли. Но это вопрос веры. Я не могу подписать, что «признаю себя виновным» в вере в свои идеалы.
— О чем он говорит? — спросил майор у Киянченко.
Следователь зачитал ему текст протокола и добавил:
— Вот это он не хочет подписывать.
— И это вы отказываетесь подписывать? — снова обратился ко мне майор. — Ведь это правда, как же вы отказываетесь подписаться под правдой?
...меня вдруг осенила замечательная мысль, притом чисто юридическая.
— Гражданин майор, — сказал я, — я готов в любую минуту подписать этот протокол, но как могу я писать, что я виновен? Ведь я собираюсь защищать себя и думаю, что имею на это право. Я предстану перед судом и постараюсь доказать свою невиновность. Это моя единственная возможность. Но как я смогу защищать себя перед судом, если еще до этого признаю свою вину?
— Суд! Подавай ему трибуну для его красноречия! Кого вы хотите убедить, — спросил майор, — нас, старых чекистов?
...С этими словами он вышел из комнаты.
— ...Подпишите протокол, и закончим, — сказал мне Киянченко.
С этого момента я отбросил все идеологические аргументы и ухватился за юридическую формулу: если подпишу, что виновен, — как смогу я защищать себя на суде?
Почти всю ночь продолжались пререкания о двух словах в заключительном протоколе. Наконец следователь сказал:
— Вы вредите самому себе. Мне, по правде говоря, все равно. Ваша вина ясно доказана. Но хватит, я чувствую отвращение к вам, вы для меня все равно что обезьяна, африканская обезьяна, и я не хочу вас больше видеть. Я выбрасываю слово «виновным» и пишу: «Признаюсь, что был...»
...Я по наитию смог уловить разницу между словами «признаюсь» и «признаю» и попросил Киянченко изменить и это слово. Он не удостоил меня ответом, взглядом, порвал на мелкие кусочки протокол, написал его заново и прочитал новый текст: «Признаю, что был председателем «Бейтара» в Польше...»
Я поставил свою подпись, и меня увели в камеру».
Впоследствии Бегин часто говорил в различных ситуациях различным людям: «Я человек не из пугливых». Выясняется, что у него были все основания для произнесения этой фразы еще из той жизни, из того страшного экзамена, который выпал ему в те роковые годы.
Интересны выводы, сделанные Бегиным из своего пребывания в вильнюсской тюрьме Лукишки. Приведем еще одну цитату из его книги «В белые ночи».
«Возможно, обитателям Лукишек того периода повезло. Мы попали в тюрьму в период массовых арестов. Проводилась не особая, а обычная чистка: Литва два десятилетия находилась вне советского влияния, Красная Армия осуществила «июньский переворот», и вслед за этим стражи революции провели «профилактику».
...аресты должны были просто снять «подозрительную прослойку» из людей всех национальностей, всех общественных групп. Интеллигенты, военные, научные работники, политические деятели, в том числе коммунисты и их адвокаты, должны были исчезнуть бесшумно, по решению Особого совещания, заседавшего «где-то в Москве».
Мне тоже повезло. Я оказался в серой многотысячной массе заключенных, которым суждено было исчезнуть — со следствием или без него».
И наконец, приговор.
1 апреля 1941 года всех заключенных вывели из общей камеры и привели на небольшую площадку. «...Там стоял маленький столик, за которым сидели два человека в гражданском. Зэки по очереди подходили к столику. Остальные стояли поодаль и видели, как каждый заключенный получает небольшую бумажку, на которой расписывается. Подошла моя очередь.
— Имя, фамилия? — спросил человек, сидевший ближе к середине столика.
Я назвался. Второй человек быстро, словно пересчитывая денежные купюры, перелистал толстую пачку, нашел нужную бумажку и передал своему товарищу. Тот зачитал текст, который я запомнил навсегда: «Особое совещание при Народном комиссариате внутренних дел постановило, что Бегин Менахем Вольфович является социально-опасным элементом (СОЭ), и приговорило его к заключению в исправительно-трудовом лагере сроком на восемь лет».
— Замечательная первоапрельская шутка, — сказал я, беря ручку.
Энкавэдэшник внимательно посмотрел на меня, но ничего не сказал. Я поставил свою подпись и вернулся в камеру».
В принципе стандартный и достаточно небольшой для советского государства срок. Если учесть условия, в которых Бегин получает этот срок, и личность приговоренного, то станет ясно — это приговор окончательный и обещающий мало оптимизма. Вопрос выживания в лагере, а не выхода на волю, становится главным в этой ситуации, хотя сам Бегин еще не отдает себе отчета в этом.
В июне 1941 года Бегина вместе с тысячами других заключенных отправляют в Печорлаг на строительство железной дороги Печора — Воркута. Бегин на общих работах таскает шпалы и рельсы вместе со всеми остальными. Познает лагерный быт. Слабеет, болеет. В своей книге Бегин достаточно бесстрастно описывает происходящее вокруг. Даже удивление от лагерного кошмара ему удается скрыть достаточно неплохо. Не будем повторять здесь про условия жизни в лагере (чудовищные), про отношения заключенных с уголовниками, с бригадирами, охраной и операми.
Отрывок из книги М.В. Бегина «В белые ночи».
«Отнимут, все отнимут, увидишь», — вспомнил я слова охранника. (По поводу вещей, которые зэк Бегин вез с собой в лагерь.) Он знал. Взяли, правда, в два приема, но взяли все. Страж порядка знал обычаи в исправительно-трудовых лагерях. Отнимут, все отнимут, и защиты от этого нет, и просить ее ни у кого нельзя».
Как можно понять, ситуация несколько смазана из-за начала войны России и Германии (22 июня 1941 года), но жизнь польского адвоката, по национальности еврея, 1913 года рождения, участника партии сионистов-ревизионистов, Менахема Вольфовича Бегина каким-то образом продолжается.
В Печорлаге Бегин проводит 8 месяцев. Можно представить, что судьба его была предопределена, как и многих других заключенных. Трудно было ждать от судьбы заключенного ГУЛАГа подарков. Но Б-г-то на небе есть или нет? Есть, конечно. И иногда он помнит о людях своих.
Отрывок из книги Менахема Бегина «В белые ночи». Глава 19-я.
«— Ты поляк? — спросил меня однажды охранник.
— Я еврей по национальности и польский гражданин.
— Не понимаю. Польский гражданин — значит, поляк.
— А что такое? — спросил я его, отчаявшись растолковать различие между национальностью и гражданством.
— Всех поляков освобождают, — сказал он.
— Кто сказал? — спросил я, почувствовав странную слабость.
— Я говорю, а если я говорю, значит, это правда.
— Но кто сказал это тебе? — спросил я, стараясь сохранить спокойный тон.
— Не веришь, а? Раз так, скажу, от кого я слышал. По радио слышал. Сказали, что все поляки выйдут на свободу и будут помогать нам в войне против немцев... Ну, теперь веришь? Советское радио говорит только правду».
Такие вот диалоги происходят (происходили) иногда в советских лагерях.
«...На собрании поляков представитель Печорлага сообщил, что действительно подписано соглашение между правительствами Советского Союза и Польши, и советское правительство решило амнистировать всех польских граждан. Он сам зачитал текст соглашения в «Правде». Однако администрация Печорлага не получила пока никаких указаний об освобождении польских граждан. Пока указание не получено, польские граждане должны трудиться плечом к плечу с остальными заключенными. «Собрание созвано, чтобы объяснить нам ситуацию и избежать недоразумений, — сказал этот человек, — теперь вы должны трудиться с еще большим энтузиазмом, так как Польша и СССР ведут совместную борьбу против общего врага, против немецких людоедов. Наша работа — тоже вклад в будущую победу».
Несмотря на отличные кое для кого новости, а может быть, именно благодаря им, в лагере собирают этап, в который попадают и польские граждане. И только после нескольких дней ужасного пути происходит долгожданное событие.
«Мы прошли длинный путь, но впереди еще дальняя дорога — на север, на север... В один из дней охранник наклонился над трюмом и закричал:
— Бе-ги-н!
Урки, стоявшие у выхода, завопили:
— Бе-ги-н!
— Здесь! — крикнул я в ответ.
— Имя, отчество?
— Менахем Вольфович.
— Верно.
И еще много имен по алфавиту.
— Все, кого назвал, поднимаются с вещами. Пришло указание освободить всех поляков, вы выходите на свободу.
Я простился с Гариным и побежал к выходу. Вещей у меня не было. На ходу я подхватил свой короткий ватник. «Чужой» урка зацепил меня за рукав, хотел то ли удержать, то ли забрать ватник. Я вырвался и побежал к лестнице.
— Но ведь это жид, а не поляк! — закричал урка.
Ему я тоже не мог объяснить различия между гражданством и национальностью, но я его понял хорошо: из всех завистей в мире самая глубокая — это зависть заключенного, сосед которого выходит на свободу...
Со стороны берега подплыла лодка.
— Готовы? — крикнул кто-то из лодки. — Поляки готовы?
— Готовы, готовы! — закричали в ответ вместе часовые и «поляки».
Мы сели в лодку и поплыли к берегу, в перевалочный лагерь. Оттуда — на юг, на юг. Я ехал налегке, без вещей...»
Что же произошло на воле, что позволило освободить из советских лагерей тысячи польских заключенных? Лишь экстремальная военная ситуация может объяснить столь невероятный факт. Между Сталиным, главой советского государства, и генералом Сикорским, лидером польского правительства в изгнании, было подписано соглашение о том, что польские граждане, находящиеся на территории СССР, будут подлежать призыву в польскую армию под командование генерала Андерса. Тогда-то и были медленно, со скрипом, но освобождены тысячи людей из ГУЛАГа. Но в эту армию генерала Андерса еще надо было попасть... найти ее, эту самую армию...
Замечания/предложения
Сайт создан и поддерживается
Клубом Еврейского Студента
Международного Еврейского Общинного Центра
«Мигдаль»
.
Адрес:
г. Одесса,
ул. Малая Арнаутская, 46-а.
Тел.:
(+38 048) 770-18-69,
(+38 048) 770-18-61.
Председатель правления центра
«Мигдаль» —
Кира Верховская
.
