БС"Д
Войти
Чтобы войти, сначала зарегистрируйтесь.
Главная > История > Жизнь Бегина > Беседа с Даном Меридором, секретарем правительства Менахема Бегина
Оглавление

Беседа с Даном Меридором, секретарем правительства Менахема Бегина

— Вы ведь были знакомы с Бегиным задолго до своего назначения, не так ли?

— Я находился на посту секретаря правительства Менахема Бегина в 1982-1983 годах, во время его второй, и последней, каденции на этом посту. Я общался с ним почти ежедневно до последнего его дня в марте 1992 года.

Я познакомился с ним задолго до этого в доме родителей, так как мой отец был депутатом кнессета от движения Херут, он был хорошо знаком с Бегиным еще в Европе, до войны, когда они вместе были в «Бейтаре». Они учились вместе в Польше на юридическом факультете, жили в академическом доме в Варшаве. Так что я был знаком с Бегиным и его семьей много лет.

Я много лет ходил на митинги, на которых он выступал. Бегин представлял национально-либеральную позицию в своей партии, в которой занимал ведущее место.

Хорошо помню вечер в нашем иерусалимском доме, когда он выступил перед группой интеллигенции, — моя мать была преподавателем Еврейского университета. Мне тогда было лет 16. В принципе это было не принято, так как особых контактов между Бегиным и так называемым академическим миром не было. Помню удивление и даже восторг присутствующих, которыми сопровождалось выступление Бегина. Это было вызвано тем образом Бегина, который был создан властями МАПАЯ (правящая партия), весьма проблематичным и лживым образом человека крайне радикальных взглядов. Образ этот очень мешал много лет популярности движения Херут. В начале 60-х годов образ Бегина начал претерпевать изменения, но несомненно, что с первых дней существования государства серьезно преследовались различные политические группы, и я имею в виду не только Херут, который власти пытались лишить влияния в стране.

— В какой манере Бегин выступал тогда на встрече со столичными интеллектуалами? Это походило на его митинговую манеру или нет?

— Нет, конечно. У него был прекрасный, образный язык, известной культурной глубины, но Бегин на митингах был совсем другим человеком. Он держал в напряжении толпу, и люди слушали его неотрывно, буквально с открытыми ртами. Власть его над толпой, обожавшей и превозносившей его, была абсолютной. Представители всех слоев населения ходили его слушать. Несмотря на его польское, как бы чопорное, происхождение, всегда присутствовало много сефардов на его выступлениях, ходили во множестве ортодоксы, ашкенази, светские люди. Когда же Бегин выступал в местах для специфической публики, то он менял свои интонации, хотя и эти его выступления были более чем увлекательными. Конечно же, у него были уникальные способности, которых в те времена не было ни у кого в стране. Часто он раздражал часть публики своими речами. Он привлекал толпу своей способностью к так называемой общественной риторике. В Израиле было еще несколько способных ораторов, таких, как Моше Снэ, Давид Бен-Гурион, но Бегин, по-моему, был лучшим из всех. Речь его была логичной и аргументированной. Он выстраивал ее по кирпичику, чтобы привести своих слушателей к нужным выводам. Это была одна из возможностей собеседования. Думаю, что таких ораторов сегодня нет.

— Кем и где вы были во время выборов в 1977 году?

— Тогда я был еще «свободным», «нормальным» человеком. Работал адвокатом в Иерусалиме. Я был активистом в Ликуде, но не принадлежал к «эшелонам власти» никоим образом.

— Вы ожидали победы на выборах 1977 года, господин Меридор?

— Всегда надеялся на победу когда-нибудь на выборах, но признаюсь, что для меня это была невероятная сенсация. Я ожидал этой победы, но не могу сказать, что предвидел ее. Скажу, что материализовались в этой победе наши надежды на протяжении многих лет на тех выборах. Романтика правоты небольшого сплоченного политического движения владела всеми нами. Добавлю, что много легче находиться в составе правого в смысле правоты меньшинства. Я говорю об ощущениях небольшой группы людей, далеких от власти, у которых нет денег, у которых нет необходимых связей. Деньги не играют никакой роли в их жизни. И вдруг они побеждают на выборах, как будто бы небольшой побеждает большого, малочисленные — многочисленных. Обстановка в Херуте была, я бы сказал, чисто семейной.

— Эта победа на тех выборах была достигнута благодаря Бегину или несмотря на Бегина?

— Очень трудно ответить на этот вопрос. Нет никаких сомнений в том, что движение было очень тесно связано с Бегиным. Было ясно, что есть люди, которые голосуют за движение из-за Бегина, и есть такие, которые не голосуют за Херут из-за Бегина. Херут и Бегин — это одно целое. Но сказать, что победа была достигнута благодаря только одному человеку, очень трудно. Бегин смог объединить в коалицию всех обиженных и обойденных. За ним шли и херутники, и восточные евреи, которые чувствовали себя обойденными, и религиозные круги, считавшие, что играют недостаточную роль в обществе, не участвовавшие в создании модели «израильтянина». А все они хотели быть частью общества, иметь к нему отношение.

Бегин смог всем им дать ощущение дома, ощущение равенства, и в этом его огромный успех. В известном смысле именно в этом выражалась идентификация Бегина с движением. Он никогда не был надменен, наоборот, он как бы принадлежал всем. И такими часто употреблявшимися словами, как «Эрец-Исраэль» и «народ Израиля», он создавал ощущение сообщества, потому что эти понятия были известны еще из родительского дома. Многих людей тянуло к нему как магнитом. Многие верили ему, как говорится, с закрытыми глазами. Я лично всего этого никогда не любил, но такова человеческая природа. Я тоже шел за ним...

Он был очень честным человеком, честным и скромным. Никто и никогда не думал, так мне кажется, что Бегин когда-либо солгал, и никто никогда не обвинил его в том, что он лжет...

— Один такой человек все же есть — Шмуэль Кац...

— Это, бесспорно, очень интересный человек. Я знаю его много лет, и мы — друзья, но я категорически против того, что он пишет о Бегине. Думаю, что он ошибается во всем относительно Бегина. Но, повторяю, Бегин, по моему мнению, не лгал людям.

— Как вы оцениваете первую каденцию власти Менахема Бегина с 1977 по 1981 год? Все-таки считают, что опыта правления страной у него не было...

— И да и нет. Все-таки он был жителем... представлял большой мир. Он был лидером огромного политического лагеря, был командиром ЭЦЕЛ, он жил всем этим. Если оглядеть этот период времени с исторической позиции, то можно оценить несколько важных пунктов. Прежде всего мир, который никто у него отобрать не может. С ним там, в Кемп-Дэвиде, находились и Даян, и Вейцман, но окончательное решение принимал он, и только он. Второй момент — заселение Страны Израиля. В 1977 году в Иудее и Самарии жили 5 тысяч иудеев. Бегин определил четкую политическую тенденцию — право на еврейское заселение Эрец-Исраэль... и эта линия, как это ни абсурдно, пересекалась с мирным договором с Египтом.

Помимо этого он определил и выявил атомную угрозу для страны со стороны Ирака. Смелая и, я бы сказал, дерзкая бомбардировка, уничтожившая атомный реактор под Багдадом, дала Израилю несколько лет, за время которых он смог укрепиться, и не только в военном смысле. Решение о бомбардировке в тогдашней ситуации было решением настоящего лидера нации, так как работа этого реактора и все, что с ним было связано, бесспорно были направлены против Израиля. И речь не идет здесь о лишнем танке или самолете — речь идет об атомной бомбе.

Третий пункт его политической линии заключался в том, что Бегин увидел раскол в народе, он углядел первый и второй Израиль, разницу между ними...

Бегин, конечно же, не смог разрешить все проблемы, но все-таки в некое мгновение он объединил всех. Я имею в виду то, что все эти люди как бы со второго плана израильской жизни почувствовали, что именно они — власть в этой стране. Причастность к народу и стране, то, что Бегин смог это привнести, — огромное его достижение. Репатрианты, старожилы, светские, религиозные, восточные и европейцы — все вместе эти люди и составляют народ, все они привели его к власти.

И последнее. Бегин смог установить власть закона в Израиле. Он потребовал, чтобы у Верховного суда было право отменять принятые кнессетом законы, которые, так или иначе, не отражают желания большинства. Он всегда говорил, что все изменения в Израиле могут пройти только демократическим путем, только у избирательных урн. И напомню, что его партия была по-настоящему демократической. Херут стал первой партией, которая проводила свои внутренние выборы путем голосования, а не через комиссию по назначению на посты. Он смог уничтожить протекционизм в стране, смог дать всем почувствовать, что они являются частью израильского общества. Когда Бегин был избран, то уже в первых своих словах он сказал, что не будет поступать так, как это делали его предшественники, — он не уволит чиновника с работы только за то, что принадлежит к партии другого политического лагеря. Его не интересовали политические взгляды людей, его интересовала только их профессиональная подготовленность. Это большой урок демократии, который Бегин преподал тогда всем.

— Где и в чем он ошибся, господин Меридор?

— Вы спрашиваете меня, в чем были его ошибки? Например, во вступлении в Ливанскую войну. Несомненно, что он не ожидал таких результатов, начиная Ливанскую кампанию. Речь шла тогда о считанных днях ограниченной по масштабу операции, о том, что будет найден путь к выводу после всего войск обратно в Израиль, что международные силы займут позиции там... Он, конечно же, не думал, что речь пойдет о таком числе жертв с нашей стороны. Я помню его реакцию, когда ему сообщали о смерти очередного солдата (мне приходилось это делать, выполняя профессиональные обязанности). Он воспринимал это все ужасно. Он чувствовал себя ответственным за судьбу каждого человека, посланного им в бой. Могу сказать, что он на каком-то этапе почувствовал, что ситуация в Ливане вышла из-под контроля и выхода из всего этого не найти. Я не могу сказать, что именно поэтому он ушел из политики. Он только сказал тогда: «Больше я не могу» — и ушел. Люди в его окружении в той или иной степени предвидели этот поступок.

— Каким образом вам было предложено место секретаря правительства, господин Меридор?

— Я был в то время адвокатом, работал в Иерусалиме. Во время одного из заседаний мне позвонила тетка, которая поздравила меня с назначением. Я спросил ее, о чем она говорит. Тетка ответила, что, судя по сообщениям радио, меня назначают секретарем правительства. Мне было тогда 34 года. Через некоторое время мне позвонил Йихиель Кадишай, который рассказал о том, что Арье Наор оставляет свой пост и меня просят занять это место. Для меня это была полнейшая неожиданность. Кадишай потребовал от меня как можно более быстрого ответа, и я сказал, что мне нужно подумать полчаса.

Я отменил все встречи, назначенные на этот день, потом позвонил жене, рассказал ей о предложении. Речь шла об очень серьезном для меня решении, так как я любил свою работу адвоката. Жена сказала мне: «Соглашайся».

Я позвонил Кадишаю и сообщил, что согласен. После этого я встретился с самим Бегиным и получил эту должность. Все это было в декабре 1981 года.

— Какого человека вы встретили на посту премьер-министра Израиля?

— Это был человек, который явно доминировал в правительстве. Было в нем это почти невероятное сочетание энергии и демократизма. Он проводил в жизнь любое свое решение, прекрасно зная, чего хочет. Его интеллектуальные возможности и невероятная память позволяли работать почти одновременно с огромным количеством документов.

Приведу пример. Он вставал утром, до заседания правительства диктовал мне текст ответственного решения или письма президенту Рейгану, как будто бы все у него было уже записано прежде и он диктует по написанному. А он ознакомился со всеми подробностями происходящего за несколько минут до того, как начинал диктовать...

Я вспоминаю, что он сходил с трапа самолета и передавал трехминутное сообщение для прессы на иврите, а после этого, слово в слово, то же самое по-английски. Ничего из произносимого не было им записано, он все держал в памяти. Это было потрясающе. Я не встречал ни до этого, ни после этого никого, у кого была бы такая память, такая возможность концентрации интеллектуального внимания.

Я встретил человека с очень четким мироощущением, и, главное, я встретил человека, с которым было очень легко и даже приятно работать. Я не видел его ни разу нервничающим, кричащим, скажем...

Это то впечатление, которое сложилось у меня от полутора лет работы с Бегиным в правительстве, и потом, на протяжении 8 лет до его смерти, когда я еженедельно навещал его дома. Он почти ни с кем не виделся, никто не мог к нему пробиться.

— Все же это был человек, который находился на некоем физиологическом спаде или нет?

— Его интеллектуальные возможности совершенно не пострадали в это время. Но с ним действительно что-то произошло, и связано это было со смертью его жены Ализы и во многом с войной в Ливане.

Я приходил к нему вечером на исходе субботы, наутро, напомню, должно было состояться еженедельное заседание правительства. Все проходило доброжелательно, в нормальной обстановке. Бегин давал мне для ознакомления все материалы, с которыми должен был работать сам. Вся секретная информация проходила через него и меня. Это все было мне не обязательно знать по должности, но Бегин считал, что я должен все это знать для того, чтобы мы могли работать вместе. Таким образом сложились наши особые, доверительные отношения. Он был, конечно, невероятным человеком, которых я до этого не знал.

Я хочу вам показать необычность мышления этого человека, неординарность его. Часть его истинного отношения к ортодоксальному, официальному иудаизму состояла в том, что он прекрасно помнил об отрицательном отношении раввинов к сионизму. В то время когда Бегин и его друзья ездили по Европе и убеждали евреев репатриироваться в Эрец-Исраэль, большая часть ортодоксального еврейства не желала даже слушать об этом, резко противилась этому. И вместе с тем Бегин питал огромный пиетет к религиозной еврейской традиции.

— Говорил ли с вами Бегин о своих возможных наследниках, господин Меридор?

— Не совсем. Я был достаточно приближен к нему и потому слышал его мнение о разных людях и о том, как они справляются со своей работой. Но он ни разу не говорил при мне о наследниках. Этот разговор не совпал бы, на мой взгляд, с его демократической доктриной.

— Как проходили ваши визиты к Бегину после его отставки?

— За эти 8 лет мы беседовали сотни раз. Это были увлекательные, содержательные и, я бы сказал, неожиданные для меня разговоры. Каждый раз мы сидели и разговаривали около часа. Каждую пятницу после обеда я приходил к нему и рассказывал разные засекреченные и другие истории, которые не могли попасть на страницы газет. Мы много говорили также о литературе, которая его очень интересовала, — он был человеком культуры.

— Можно ли назвать Бегина оптимистом, господин Меридор?

— Он очень верил в правоту еврейского народа. Верил в наше право быть правыми. Ему было очень важно быть правым. В противоположность Ицхаку Шамиру, с которым я тоже работал, Бегин всегда спрашивал себя: «А прав ли я?» Шамир же спрашивал себя: «Насколько я полезен?» Во всем этом нет противоречия.

Бегин был обязан быть уверенным в своей правоте, так как считал, что истина требует этого. Шамир все время рационально проверял свою полезность, насколько она действенна. Для меня несомненно, что оба они думали, что их действия и полезны, и правильны. В этом смысле Шамир был более реальным политиком из них двоих.

— Что бы, по-вашему, господин Меридор, Бегин выбрал из двух понятий — истина или родина?

— Он бы несомненно смешал оба понятия. Истина состоит в том, чтобы у вас была родина, и в этом нет противоречия. «Это наша родина, и истина в том, что это и есть истина. Предназначение политика, — говорил Бегин, — в том, чтобы делать правильные вещи для своей родины».

— Насколько этот человек повлиял на вас, на вашу жизнь, господин Меридор?

— Я работал достаточно тесно с тремя премьер-министрами нашей страны. Я работал с Бегиным, с Шамиром, с Натаньяху. О последнем я говорить не буду. Но по поводу Бегина и Шамира я могу сказать вам, что это два человека большого масштаба.

Как историческая личность, Бегин несомненно был человеком, который появляется раз в 100 лет. Бегин был настоящим явлением, который оказал влияние на очень и очень многое. Я очень ценю Шамира, его практический ум, его сдержанность, огромную духовную силу. Но как личность, как ярчайший и оригинальнейший человек, Бегин был единственным, бесспорно.

И еще одно. Однажды Бегина спросили — как бы вы хотели, чтобы вас вспоминали, господин Бегин?

Он ответил: «Я хотел бы, чтобы обо мне говорили как о человеке, который предотвратил гражданскую, братоубийственную войну в Эрец-Исраэль».

Это было для него важнее всего. Он предотвратил кровопролитие во время акций «Сезона» и во время потопления «Альталены». По-моему, это и восстание против англичан не менее важно, чем все, что Бегин сделал на посту главы правительства. Вы согласны со мною, господин Марк Зайчик? — спросил меня этот прекрасно воспитанный, беспокойный, безукоризненный иерусалимский джентльмен.

— Я совершенно с вами согласен, господин Меридор, — сказал я.


Добавление комментария
Поля, отмеченные * , заполнять обязательно
Подписать сообщение как


      Зарегистрироваться  Забыли пароль?
* Текст
 Показать подсказку по форматированию текста
  
Главная > История > Жизнь Бегина > Беседа с Даном Меридором, секретарем правительства Менахема Бегина
  Замечания/предложения
по работе сайта


2024-03-28 07:43:39
// Powered by Migdal website kernel
Вебмастер живет по адресу webmaster@migdal.org.ua

Сайт создан и поддерживается Клубом Еврейского Студента
Международного Еврейского Общинного Центра «Мигдаль» .

Адрес: г. Одесса, ул. Малая Арнаутская, 46-а.
Тел.: (+38 048) 770-18-69, (+38 048) 770-18-61.

Председатель правления центра «Мигдаль»Кира Верховская .


Jerusalem Anthologia Dr. NONA Всемирный клуб одесситов