№99

Мигдаль Times №99

Гений места

Подбор материала Сарры ПЕСЧАНСКОЙ

Одесса – город, которым, несомненно, какой-никакой гений места ведает. Странный гений – импортно-экспортного призвания. Не город, а сквозняк. Приехали – уехали – прославились. Родились – учились – уехали – творили – создали – прославились. Такой набор глаголов постоянно встречается в очерках о знаменитых одесситах. «Знаменитыми» называются одесситы, творчество которых нашло признание и вознаграждение за пределами городской черты.

Исключения, конечно, есть, кто же спорит... офтальмолог Филатов, математик Крейн (см. МТ № 30). А дальше, как в том анекдоте: нужно было поименовать трех одесситов, кристально честных, щедрых благотворителей. Ну, назвали часовщика Рабиновича, аптекаря Шапиро… А потом и спрашивают: «Скажите, а из Херсона можно?».

Помнится еще, что писатель Аркадий Львов начал широко издаваться и печататься в союзной прессе, сохраняя одесскую прописку. Впрочем, продолжалось это недолго: пришлось уехать все-таки.

Сейчас слава нашла за пределами Одессы Бориса Херсонского. В Киеве ему достаются лавры фестиваля поэтов, в Москве его издают престижные издательства, американский фонд награждает стипендией имени Брод­ского и отправляет в Италию. В Одессе – тишина. Ну, может, пациенты доктора Херсонского (наш поэт еще и известный психиатр) сетуют, что он их надолго оставил, путешествует по Италии, обогащает мировой литературный процесс – а нам то что? Ценители поэзии в Одессе имеют свои интересы...

Сто лет назад Владимир-Зеев Жаботин­ский (редкое явление: человек побывал и местной, одесской, и не-мест­ной­ знаменитостью) опубликовал фельетон на эту тему: почему в Одессе не замечают соседей-земляков, прославившихся «на стороне»?

Речь шла о славном ювелире Рухомовском (см. МТ № 60-61), чья «тиара Сантаферна» ввела в заблуждение экспертов Лувра. В Европе Рухомовский до сих пор – легенда. В прошлом году Еврейский музей в Париже организовал выставку, посвященную «феномену Рухомовского». Был специально снят фильм, привезен из Израиля архив семьи. Вот фильм частично снимали в Одессе. Хотели, чтобы попал в кадр гений этого места, тогда и гений Лазаря Рухомовс­кого стал бы понятнее: авантюрный, амбициозный, с богатыми знаниями, с филигранным умением – одним словом – гениальный.

Выступая перед ино­странными туристами с лекцией на тему «Знаменитые евреи Одессы», я обычно прошу моих слушателей уточнить, о каких знаменитостях хотели бы они услышать.

Мировых знаменитостей вообще-то немного, немного их и среди одесских евреев. Бактериолог Владимир Хавкин, математик Марк Крейн, скрипач Давид Ойстрах, пианист Эмиль Гилельс.

Еврейских деятелей – много. Достаточно вспомнить, что в Израиле имена одесситов носит большее количество улиц, чем в самой Одессе.

Художников, ученых, изобретателей, писателей, музыкантов, спортсменов – очень много. Полистайте Большую Советскую энцикло­педию.

Почему человека в других городах и весях, других странах и континентах утвердившегося и прославленного мы упорно зовем и почитаем одесситом? Откуда берется тезис «бывших одесситов не бывает?» Вот Корней Чуковский? Отечество ему – в Переделкине, пусть и висит мемориальная доска на домике по улице Новорыбной (Пантелеймоновской тож). Не любил Корней Иванович вспоминать одесскую юность. Так не любил, что книгу о ней написал. Два раза написал: сначала «Гимназию», потом – «Серебряный герб». Два раза одну и ту же книгу. Кто читал – поймет эту загадку. Кто не читал– сочувствую.

Литераторы «Одесской плеяды», среди которых много еврейских юношей и девушек, чья молодость совпала с молодостью ХХ века, написали целые главы в истории русской литературы. И. Бабель, Э. Багрицкий, С. Кир­санов, И. Ильф... Они оставались в своем творчестве одесситами, они создали одесские характерные образы, они прославились... в Москве.

В городе – «эфемерном как клещевина пророка Ионы» (Жаботинский) урожденные одесситы составляли невеликую часть населения. Жаботинский вспоминал, что в его классе в Ришельевской гимназии было всего два ученика, у которых хотя бы один из родителей родился в Одессе.

И все же: начнем с тех, кто «Родился…»

Бицилли Петр Михайлович – историк, филолог, литературный критик. Родился в 1879 г. О предках по отцовской линии разные источники указывают то греческое, то итальянское происхождение. Мать – еврейка. С обеих сторон Петр Бицилли был одесситом в третьем поколении.

Среднее образование получил в 11-й гимназии. В 1905 г. закончил историко-филологический факультет Новороссийского университета. Несколько лет работал во Франции, Гер­ма­нии, Италии. В 1910-м, сдав магистерский экзамен, был избран приват-доцентом по кафедре всеобщей истории в универ­ситете, одновременно преподавал ту же дисциплину на Одесских Высших женских курсах. В 1912 г. опубликовал очерки «К вопросу об источниках “Афинской политики”», «Тацит и римский империализм», а в 1914 г. – «Западное влияние на Руси и начальная летопись». Эти работы обнаружили широкие познания молодого ученого, его умение проводить тонкие параллели между филологией, историей и философией культуры. В 1917 г. Б. защитил в Петроградском университете диссертацию, в которой, раскрыл отличие личности человека раннего Возрождения от средневекового. Там впервые был заявлен его метод культурного анализа, широко применяемый и поныне.

Был избран экстраординарным профессором по кафедре всеобщей истории в Новороссийском университете. Романтический настрой по отношению к революции вскоре после октябрьского переворота сменился у Бицилли разочарованием. Он публикует исторические труды «Основы социализма» (1917), «Падение Римской империи» и «Элементы средневековой культуры» (оба – 1919), в которых пишет о возможной деградации общественного сознания и возвращении к периоду господства догматизма. «Что если, – провидчески предостерегал Б. – “экспроприация экспроприаторов” выродится в спорадические грабежи и насилия, завершится расхищением en masse общественного достояния и наступлением “сумерек цивилизации”?»

В 1920 г. Б. эмигрировал в Сербию. С 1924 по 1948 гг. – профессор на кафедре новой и новейшей истории в Софийском университете. «Его присутствие стало причиной качественного скачка в преподавании», – вспоминали ученики, именитые болгарские историки.

Бицилли прекрасно владел древнегреческим и латинским языками, свободно читал на 7 европейских языках. Он вел многочисленные пионерские спецкурсы («Социальные утопии», «Исторические синтезы», «Социальная терминология» и др.) – всего около 80 курсов. В «Очерках теории исторической науки» (1925) Бицилли впервые обосновал свой научный метод, в основе которого – тезис о безграничном своеобразии исторического бытия. Эта его книга вместе с диссертацией и определяет место Бицилли как классика современной культурологии. Эти работы переведены на все основные языки. Два года назад московский институт славяноведения издал 3-томное собрание сочинений П. Бицилли, вышедшее под редакцией живущего в Израиле исследователя и биографа Бицилли доктора исторических наук М.А. Бирмана.

В своих очерках Бицилли исследовал осно­ву русского, итальянского, французского и английского стиха. Он первым провозгласил абсолютное равенство литературной формы и психологии творчества. В работе «Проблема жизни и смерти в творчестве Толстого» Петр Михайлович писал: «Отношением к смерти – объективно самому важному как всеобщему, непреложному, неизбежному в жизни, – определяется­ у каждого отношение к жизни. У художника, следовательно, им определяется все его творчество».

Бицилли внимательно следил за судьбой русской литературы. Его отзывы о произведениях И. Бунина, В. Набокова, В. Шкловского, М. Алданова – суждения глубокого, увлеченного и взыскательного литературного критика. В 1931-32 гг. Б. составил «Хрестоматию по истории русской литературы...», в 40-е годы вышел ряд его наиболее значительных работ о Чехове, Гоголе, Пушкине, Тол­стом и Достоевском.

В 1948 г. новая власть Болгарии объявила Бицилли педагогом «буржуазного» направления, он был уволен из университета без пенсионного пособия. «Чувство своей ненужности, обреченности все чаще овладевало им, – вспоминал его зять и биограф А. Мещерский. – Смерть, наступившую в 1953 году он встретил удивительно спокойно: он ее ждал и, очевидно, давно желал».

Труды П.М. Бицилли и по сей день представляют большую научную ценность, их отличает строгая дисциплина исторического метода и тонкое чувство эстетической формы.

Психолог и философ Сергей Леонидович Рубинштейн, как и Бицилли, родился в Одессе, но 10-ю годами позже. Как и Бицилли, он закончил с золотой медалью гимназию, правда – Ришельевскую. Как и Бицилли, начал свою деятельность в одесском университете, причем, в 1919 и 1920 гг. их пути здесь пересеклись. Рубинштейн, как и Бицилли, покинул Одессу в почти 40-летнем возрасте. Еще есть сход­ство в том, что работа, принесшая признание была задумана и начата в Одессе.

Рубинштейновский труд «Основы общей психологии» полвека был единственным в Советском Союзе учебным пособием для немногих специалистов (в СССР психология была наукой спорной и нуждающейся в строгом надзоре).

Основное различие в судьбах – направление отъезда. Бицилли уехал от советской власти, а Рубинштейн завоевал советские столицы.

Правда, репрессии настигли обоих в одно и то же время. Бицилли преследовали в новой социалистической Болгарии как белоэмигранта, а советского профессора Рубинштейна – в Москве как «безродного космополита» с сионистскими симпатиями. Кстати, сионистскими симпатиями называлось его «снисходительное» отношение к учению З. Фрейда.

Итак, Сергей Леонидович Рубинштейн родился в 1889 г. в семье адвоката – высоко­образованная и достаточно ассимилированная семья, отнюдь не отрекавшаяся от своих еврейских корней. Рубинштейны участвовали и в еврейской благотворительности, и в культурных начинаниях одесских сионистов.

Высшее образование С. Рубинштейн получил в Германии. Докторскую степень ему присвоили в Марбурге в 1913 г. Начало первой мировой войны вернуло его в Одессу. Рубинштейн преподает логику и педагогику, с 1919 г. по 1930-й его судьба связана с Одесским университетом. Он становится доцентом кафедры психологии и философии. В 1925г. Сергей Леонидович становится директором университетской библиотеки. А в 1930 г. покидает Одессу, чтобы в следующие 12 лет возглавлять кафедру психологии в Ленинградском педагогическом институте им. Герцена.

В 1942 г. его труд «Основы общей психологии» получает Сталинскую премию, и Рубинштейн становится первым номером среди психологов СССР, а его концепция – главной и единственной. Что странно: рубинштейновский деятельностный подход к человеческой психике противоречит взглядам самого генералиссимуса, которые он заявил в канонизированной брошюре о диалектическом и историческом материализмах. Или Сталин Рубинштейна не читал, или собственный труд не упомнил, но доставшийся ему ненадолго чин первого советского психолога Сергей Леонидович употребил на то, чтобы основать в МГУ кафедру психологии, где впервые в СССР стали готовить дипломированных специалистов. Он возглавил Институт психологии и превратил его в научный центр, основал сектор психологии в институте философии. В 1943 г. он стал членом-корреспондентом АН СССР.

Все эти посты и регалии не уберегли Рубинштейна от того, чтобы стать одной из первых мишеней в антисемитской кампании в 1948 г. Правда, лишившийся всех постов и работы, он не лишился свободы.
К преподавательской деятельности ему разрешили вернуться в 1956-м. Последние годы жизни он занимался философскими проблемами, связанными с психологией. Его труд «Человек и мир» остался неопубликованным. Скончался С.Р. Рубинштейн в 1960 г.

Его труды сохраняют свое научное значение по сей день, не взирая на ярко выраженный марксистский уклон.

Лидия Гинзбург – писатель и мудрец, вдохновитель филологической мысли ушедшего века – родилась в Одессе в 1902 году. Здесь прошла ее юность, здесь закончила гимназию и 17-летней девушкой приступила к преподаванию. Когда-то «стояла на занавесе» в легендарном театрике «КРОТ», в том самом, где играла Рина Зеленая. Их дружба будет продолжаться долгие годы.

В начале 20-х Гинзбург уезжает в Петроград – Ленинград, и вскоре становится заметным участником той интеллектуальной работы, которая, наперекор железному времени, творилась группой молодых филологов. Они – Шкловский, Бухштаб, Эйхенбаум – великолепно владели словом и мыслью, а значит хорошо понимали страну и мир, в котором жили… Поэтому, учились говорить об актуальном через прочтение и осмысление классики. Это требовало могучей эрудиции и острого проницательного ума. Эти качества и отличают книги Лидии Гинзбург.

Ее главные труды «О лирике» и «О психологической прозе» интересны каждому, кому приходилось хоть раз задуматься над тем, что за «особость» или, как говорила Гинзбург, «самовитость» есть в художественном слове, дающая ему власть над нашей душой. Когда в 70-х годах уезжали в эмиграцию коллеги и читатели, молодая поэтесса спросила 75-летнюю Лидию Яковлевну, как она относится к перспективе отъезда: «Только, чтобы опубликовать свои работы» – с неожиданной болью и горечью ответила та, которую почитали весьма именитой ученой дамой, – «Знаете, как это страшно – десятки лет писать и писать то, что никем не будет прочитано».
Давно сказано, что в нашей стране нужно жить долго… В 85 лет для Лидии Яковлевны началась новая жизнь: вышли книги – «О старом и новом», воспоминания, «Записки блокадного человека», «Литература в поисках реальности», она получила Государственную премию и впервые предстала перед телеаудиторией.

Творчество Л. Гинзбург вошло в русскую литературную классику. Она не просто исследователь чужих текстов, но ее работы сложились в собственное оригинального жанра повествование «о времени, о себе, о людях, знакомых и незнакомых, но познаваемых».

В 20-30-х годах Лидия Яковлевна почти каждое лето проводила в Одессе на даче в Аркадии. Однажды, гостивший в Одессе Борис Эйхенбаум – автор великолепных работ по теории и истории литературы ХIХ века – высказал недоумение, как это ей удается столь успешно заниматься наукой, ведь здесь «с апреля по октябрь всякий мыслительный процесс должен замирать». Солнце, море, чувственность одесской школы включены во многие тексты Лидии Яковлевны.

В начале З0-х годов Л. Гинзбург и ее друг литературовед Б. Бухштаб были арестованы. К счастью, заключение ограничилось несколькими неделями. Второй раз с «органами» Гинз­бург соприкоснулась в «славнозвiсну» эпоху «борьбы с космополитизмом» – ее многократно допрашивали, добиваясь показаний на друзей и учителей. Показаний она не дала, а сама спаслась, видимо, тем, что не имела официального места работы, и ее неоткуда было «вычистить».

Зато блокаду Лидия Гинзбург отбыла от звонка до звонка. В заслугу себе это не ставила, да и власть за ней никаких заслуг не числила: в 1970 году Л.Я. Гинзбург насильно выселили из квартиры на канале Грибоедова, в которой она прожила 40 лет, включая блокадные годы.

Лидии Яковлевны не стало в июле 1990 года. Не стало еще одного духовного ориентира, центра, вокруг которого складывалось смысло­вое поле, голоса, по чьему суждению можно было сверять профессионализм, интеллектуальную честность, масштаб художественной деятельности и наблюдений.

Каждый человек хотел бы родиться в Одессе, – утверждал Леонид Утесов, и уточнял, что далеко не каждому так везет. Но если не повезло, то можно, например, в Одессе вырасти, учиться и обрести непревзойденное чувство юмора. Именно так и произошло с Эммануилом Яковлевичем Германом, прославившимся как Эмиль Кроткий, человек, который не мог не острить.

Родился Эмиль, будущий Кроткий, в 1892 г. в Подольской губернии в интеллигентной семье юриста. Когда ему исполнилось десять, семья переехала в Одессу. Учебные заведения Германы не беспокоили. Сын получил домашнее, но блестящее образование. И то – развитое чувство юмора могло бы помешать мальчику получить официальный аттестат не меньше, чем вероисповедание.

Уже в 1910 г. Эмиль Герман появляется на страницах одесской прессы, а в газете «Южная мысль» ведет раздел «Отклики», в котором печатает перченые стихотворные отклики на актуальные события.
На заседаниях литературно-артистического общества удачно острящего юношу приметили известные эксперты юмористического дела и скоро по рекомендации Аверченко и Хенкина сатирические стихи Э. Кроткого появляются на страницах «Нового Сатирикона», а «Вестник Европы» «публикует его лирику под настоящим именем. Так с тех пор и пойдет: что смешно – Кроткий, а что грустно­ – Герман».

Революция вымела из Одессы легионы талантливой еврейской молодежи: рухнули огра­ничения «черты оседлости». Весной 1917 г. Кроткий переезжает в Петроград. Публикует антибольшевистские стихи. «Да какой же он Кроткий?, – говорит восхищенно М. Горький (тогда антибольшевик), – он зубастый и дерзкий».

В 1920 г. Эммануил Яковлевич перебирается в Москву. Об антибольшевизме уже и речи нет. Под псевдонимом «Скорпион» он потря­сающе смешно обличает мировой капитал и пережитки прошлого в газете «Труд». Но популярность его оказалась слишком большой, а повторяемые публикой цитаты слишком смешными... и в 1933 году его арестовывают за «антисоветские» басни... «Я сделал неосторожный шаг в три тысячи километров», – так упоминал о 10 годах северной ссылки неисправимый острослов. Только в 1946 г. вернувшийся в Москву Э. Кроткий получил возможность появляться на страницах «Крокодила». В 50-х годах вышли маленькие книжки в приложении к «Крокодилу», а после смерти – «отрывки из ненаписанного».

Литературное наследие этого сатирика из блестящего сатириконского созвездия с хорошим одесским воспитанием стало быстро забываться, но шутки, эпиграммы, приписываемые то одному, то другому популярному лицу, превратились в фольклор.

На похоронах Эмиля Кроткого был венок от Союза писателей, но внимание привлекал огромный из белых цветов – от соседей по коммуналке, где он в длинной узкой комнатке прожил 25 лет. Это – слава.

Михаил Захарович Левитин. Знаменитый режиссер, известный писатель, народный артист, художественный руководитель театра «Эрмитаж» родился в Одессе в 1945 году. В романе «Стерва» он воссоздал мир своего двора, город своего поколения; повесть «Болеро» дает картины театральной жизни Одессы 60-х. К сожалению, в длинном списке постановок, которые осуществлял режиссер в театрах многих городов и стран Одесса упоминается лишь однажды: спектакль 1970 года по миниатюрам М. Жванецкого. Одна из первых постановок 21 века в театре «Эрмитаж» – тоже Жванецкий – «Уроки русского». На сцене предстает город, в котором большинство зрителей и не бывали ни разу. Но этот город и его люди – целый художественный мир. Сквозь образы Жва­нец­кого, через людей, «стоящих по обе стороны от образования», проступают богатые, нищие и безумные мудрецы Бабеля. За действом наблюдает поигрывающий тростью Пушкин, а в финале спектакля звучит голос Жванецкого, читающего пушкин­ские строфы, и все персонажи подсказывают ему, шевеля губами: «Там все Европой дышит, веет, / Все блещет югом и пестреет / Разнообразностью живой…»

В Одессе мы ходим по особым линиям пересечения художника с местом его жизни, пространством творчества, и в этом открывается новая особая реальность, которую творит гений места. Может быть поэтому мы, загибая пальцы, – а их не хватит, даже если собраться всемером-вдесятером – вспоминаем знаменитых одесситов, людей способных творить особую реальность. Мы можем сказать, что город их потерял, но мы можем сказать, что они творили и продолжают в людской памяти творить и укреплять культурное простран­ство этого города, не знающее ни временных, ни пространственных границ.

По материалам сайтов eleven.co.il, odessitclub.org, альманахов «Диалог» (Москва) и «Мория» (Одесса).

Вы не можете удалить эту картинку

Добавление комментария

Поля, отмеченные * , заполнять обязательно * Подписать сообщение как  Имя  без пароля (гостевой вход)  Ник  Пароль  Войти?        Зарегистрироваться  Забыли пароль? * Текст  Показать подсказку по форматированию текста