БС"Д
Войти
Чтобы войти, сначала зарегистрируйтесь.
Главная > Мигдаль Times > №47 > Служение науке и поклонение поэзии
В номере №47

Чтобы ставить отрицательные оценки, нужно зарегистрироваться
0
Интересно, хорошо написано

Служение науке и поклонение поэзии
Марк Соколянский, доктор филологических наук, профессор, г. Любек, ФРГ

Незнание своего прошлого, как известно, не сулит ничего хорошего ни в настоящем, ни в будущем. Отрадно, что в последнее время резко оживился интерес к так называемой «малой истории» — истории отдельных областей знания, конкретных научных и образовательных учреждений, различных трудовых сообществ. Правда, летописи такого рода пишут подчас люди с весьма субъективным взглядом на прошедшее; не все авторы легко сбросили груз пережитков и ограничений, довлевших над ними на протяжении десятилетий. Но все же хоть что-то да делается. Хорошо бы только не пренебречь поистине важными моментами и значительными свершениями, заслонив их звонкими пустяками; не внести бы путаницы масштабов в представления потомков о важности сделанного предшественниками.

ИзменитьУбрать
Б.Л. Гуревич
(0)

Заглянув в прекрасно изданную — в полиграфическом отношении — новейшую Историю Одесского (Новороссийского) университета и раскрыв ее на страницах, посвященных послевоенной жизни геолого-географического факультета, можно встретить немало знакомых имен из числа профессоров и доцентов. Такому-то, под чьим руководством был разработан региональный «Атлас сельского хозяйства», посвящен большой комплиментарный абзац, о другом подробно сообщено, как под его научным руководством триумфально защищали диссертации стажеры из Сирии, Алжира и Египта, о третьем... Человеку, о котором мне хочется вспомнить в связи со столетием со дня его рождения, посвящена одна-единственная фраза: «Работы Б.Л. Гуревича принадлежат к первым в стране попыткам применить математические методы и модели в экономической географии».

Только ли в экономической географии? Задавшись таким вопросом, вспоминаю несколько иную формулировку. На похоронах этого человека зачитывались телеграммы с выражением соболезнования от видных ученых; в самой пространной из них известные московские профессора назвали покойного «одним из основоположников нового научного направления» в географии. Всего-то! О многих ли известных нам специалистах можно сказать, что они создали новое научное направление?!

По своему положению был Борис Лазаревич Гуревич (1904-1968), как казалось людям непосвященным, вполне обычным сотрудником университета. Кандидат физико-математических наук, доцент геолого-географического факультета. Выделяли его среди прочих своих преподавателей разве что студенты, которых даже не отталкивала внешность Бориса Лазаревича: его лицо нередко принимало жестко-ригористическое выражение, усиливаемое непомерно выпуклыми линзами очков. Что-то не припомню на этом лице широкой улыбки. Только познакомившись с обладателем странного лица поближе, понял я, что это совсем не «бука», не мизантроп, а добрый и внимательный к людям человек, да к тому же недюжинная личность.

Многое в жизни Б.Л. Гуревича было необычно. Родился он 22 июля 1904 г. в Варшаве. Как рассказал мне спустя много лет его племянник, а мой добрый приятель со студенческой поры Эрнест Гуревич, отец Бориса Лазаревича, конторщик, еще до Первой мировой войны перебрался с семьей в Одессу, где сын успел до революции даже поучиться в гимназии. В начале 1920-х гг. отец, неглупый человек, быстро осознал, что в стране произошло неладное, и подался в далекую Мексику, куда намеревался забрать и семью, но в судьбу вмешался трагический случай: одессит-мексиканец погиб под колесами автомобиля (сколько машин тогда, интересно, было на улицах мексиканских городов?).

Борис Лазаревич с его тягой к знаниям обучался, можно сказать, на четырех (sic!) факультетах. Сначала получил гуманитарное образование в родной Одессе. До Института народного образования (так именовались тогда университеты на Украине) успел поучиться в ФАБЗАВУЧ.е, где занятия по русской литературе вел в свободное от основной работы время библиограф Одесской публичной библиотеки Михаил Павлович Алексеев (впоследствии действительный член АН СССР и почетный доктор ряда крупнейших университетов мира). Получив филологическую подготовку, Б.Л. Гуревич недолго попреподавал литературу в Еврабмоле (были такие школы еврейской рабочей молодежи), но не выдержал торжества насаждавшегося вульгарного социологизма в литературоведении — «фричевщины»{{Академик В.М. Фриче (1870-1929) - один из столпов т.н. вульгарно-социологической методологии в литературоведении}}, как сам он говорил.

Несмотря на огромный интерес к русской литературе, все бросил и поехал в Москву, где поступил на математическое отделение матмеха МГУ. Учась на матмехе, параллельно посещал лекции и семинары на философском факультете. В студенческие и аспирантские годы приятельствовал с Израилем Моисеевичем Гельфандом — будущим академиком, лауреатом самых высоких в СССР премий; добрые отношения с ним поддерживал многие годы. Был знаком и с другими крупными математиками; уже в зрелые годы спорадически обменивался письмами с академиком А.Н. Колмогоровым. Занимался в аспирантуре МГУ, хотя диссертацию по математике защитил довольно поздно, уже после войны.

К науке и научному знанию относился с трепетной преданностью. Профессия была важнейшей частью его духовной жизни, которая и являлась для него главной составляющей человеческого бытия. Проявлял полнейшее безразличие к жизненным благам и с нескрываемым презрением воспринимал тех пробивных людей, основной задачей которых было достижение житейского благополучия. Не случайно и к нему тянулись люди, которым его шкала ценностей была понятна, а то и близка.

По окончании аспирантуры и до 1941 г. Б.Л. Гуревич преподавал математику в МВТУ им. Баумана. В начале Отечественной войны прошел ускоренную военно-метеорологическую подготовку, получив квалификацию «военного инженера-синоптика»; последовавшие годы войны провел в метеорологической службе на боевых аэродромах. На фронте вступил в компартию (впрочем, других-то и не было), о чем позднее весьма сожалел:
— Зачем я поддался на красивые уговоры замполита? Подвела романтическая тяга к самопожертвованию. Да попади я в плен к немцам, меня все равно бы убили как еврея, дополнительное отягчающее обстоятельство им и не понадобилось бы.

ИзменитьУбрать
Приписка Ю.Г. Саушкина
в открытке одесской коллеге.
(0)

Позднее эта партийность вкупе с добросовестностью и ответственным отношением Бориса Лазаревича к своим обязанностям сыграли с ним странную шутку. Его не раз выбирали парторгом факультета, а он, не имея никакой склонности к несению такого рода обязанностей, никак не умел отказаться. Был, по признанию коллег и студентов, совершенно нетипичным человеком на такой должности: не любил громких деклараций, публичного ораторства, не был мастер читать коллегам и студентам нотации. Зато в каждое конфликтное дело старался вникнуть по-человечески и за студентов, совершивших малые прегрешения, всегда заступался. За то студенты любили и ценили своего преподавателя еще больше.

Вернувшись в Одессу после демобилизации, Гуревич был вначале очень ценным сотрудником ввиду нехватки квалифицированных кадров{{По свидетельству В.С. Фельдмана Борис Лазаревич в начале 50-тых был редактором-специалистом и библиографом университетской библиотеки (Прим.ред.)}}: преподавал географам математику и метеорологию, в случае надобности читал спецкурсы математикам и как будто бы даже однажды — курс истории философии.

Когда университет укомплектовался кадрами, Борис Лазаревич сосредоточился в работе на ставшем для него родным геолого-географическом факультете. Читал математику, ту же метеорологию, а с годами стал вести дробные и совершенно новые спецкурсы. Студенты, тянувшиеся к серьезному знанию, высоко ценили Б.Л. Гуревича, но нужно сказать, что и сам он относился к таким студентам с уважением, воспринимая их как коллег. Более того, глубина и широта познаний не мешала ему быть внимательным и снисходительным к самому, казалось бы, бестолковому слушателю в аудитории. Как-то говорил он об одной студентке, с которой я был знаком, и которая к математике с детства не была расположена:

— Она этот материал обязательно освоит. Я уверен. У нее совсем не глупые глаза.

ИзменитьУбрать
(0)

Всю жизнь он копил знания, производя иногда впечатление человека несобранного, увлекающегося, разбрасывающегося. Но слияние разных информационных потоков со временем дало удивительный результат, породив в его интеллекте какое-то новое качество, и в конце жизни из этого источника забила мощная струя. Вышла в издательстве «Наука» написанная Гуревичем в соавторстве с его другом, московским профессором-математиком Г.Е. Шиловым книга «Интеграл, мера и производная». Я держал в руках два московских издания монографии (1964 и 1968 гг.), а в промежутке между их выходом появились переводы этой книги в США и Японии. В 1960-е гг. в одном из московских академических журналов увидел свет целый цикл статей Гуревича, написанных в соавторстве с профессором-географом из МГУ Ю.Г. Саушкиным, по так называемой метагеографии (математической географии) — новой научной дисциплине, основанной на применении количественных методов при исследовании разных явлений (в частности, изоморфизма) в географической науке. В общем, скромный доцент провинциального (по меркам того времени) Одесского университета стал одним из основоположников принципиально нового научного направления, если не новой научной дисциплины. Сегодня, в пору не то что популярности, а тотальной моды на интердисциплинарные штудии, можно сказать, что Б.Л. Гуревич по природе своего ума тяготел к интердисциплинарным поискам в науке.

Позволю себе предположить, что значение всего, что сделано Борисом Лазаревичем в науке, еще не осознано в полной мере. В какой-то степени это осмысление началось вскоре после его смерти, но не столько на факультете, где он трудился, сколько в МГУ и, как ни парадоксально, за рубежом. В 1969 году американское реферативное издание «Soviet Geography» поместило некролог одесскому ученому, за которым следовала публикация отрывков из работ покойного по математической географии. С годами научное направление, у истоков которого стоял Б.Л. Гуревич, получило в разных странах активное продолжение.

При всем при том, чем бы он ни занимался специально, первой и непреходящей его любовью оставалась литература и главным образом — поэзия. Памятью обладал феноменальной, и не видел в этом ничего сверхъестественного, считая, что таково вообще свойство человеческой головы — запоминать наизусть все услышанное, если оно осмыслено и ритмически организовано. Помню, как я рассказывал ему о своем впечатлении от услышанного накануне в авторском исполнении Булата Окуджавы стихотворения «Берегите нас, поэтов...». Борис Лазаревич попросил прочесть все стихотворение. Я же точно запомнил лишь первое четверостишие.

— А дальше? — спросил он нетерпеливо.

Дальше я помнил только отдельные, вырванные из контекста строки. Этого Борис Лазаревич понять никак не мог:

— Так вы же слышали эти стихи. Как же не запомнили?

Что можно было ему ответить? Какую-нибудь тривиальность, вроде того, что все люди разные и память у них не одинаковая, говорить не хотелось.

Знал Борис Лазаревич, любил и глубоко чувствовал поэзию Бориса Пастернака. Чуть ли не всю книгу «Сестра моя — жизнь» помнил наизусть. Читал не как декламатор, а как тонкий ценитель, очень точно расставляя смысловые акценты. Году в 1962-м дал он мне прочесть напечатанный на папиросной бумаге роман «Доктор Живаго» и разрешил задержать «самиздатовский» текст на выходные дни, чтобы переписать стихи из романа. Поэтическую фразу «спор нельзя решать железом» приводил в разговоре очень часто, справедливо полагая, что лаконизм и эвфония наделили евангельскую истину еще большей убедительностью.

Если в поэзии двадцатого века главной любовью Бориса Лазаревича был Пастернак, то в русской литературе девятнадцатого века непререкаемым кумиром для него оставался Пушкин. Любил и знал творчество поэта не хуже присяжных пушкинистов. Помнится, на одну конференцию из цикла «Пушкин на Юге», которая проходила в Одессе в 1963 г., съехалось много именитых литературоведов: академик Михаил Павлович Алексеев, профессор Леонид Петрович Гроссман, член-корреспондент АН СССР Дмитрий Дмитриевич Благой и другие. На первом, пленарном заседании докладывал сам Д.Д. Благой. Сидя рядом с Борисом Лазаревичем, чувствовал я, как от него исходило какое-то электричество, хотя реплик он не подавал, а напряженное выражение его лица заметно не менялось. Когда доклад закончился, Гуревич первым откликнулся на предложение задавать вопросы. Задавал их четко, как математик, последовательно сужая створ обсуждения и не допуская околичных или расплывчатых ответов. Через пять минут загнанный буквально в угол Благой, растеряв всю свою московско-академическую вальяжность, бормотал что-то не очень складное: «Ну, видите ли, этот вопрос явно выходит за узкие рамки моего доклада...»

— Да, но вы же всю жизнь занимаетесь Пушкиным и, стало быть, знаете, должны знать более того, что вошло в узкие рамки вашего доклада? — не унимался внешне спокойный Борис Лазаревич.

Сидевший в другом месте профессор С.Я. Боровой прислал «преследователю Благого» записку такого содержания: «Боря! Как член общества защиты животных я должен вступиться. Оставьте его в покое, ради всего святого!» Позже я понял, что дело было не только и не столько в качестве услышанного нами доклада, сколько в личности докладчика. «Лицейская сволочь Митька Благой», — любил Борис Лазаревич вспоминать слова Мандельштама. Именно к Благому, полагал он, относились и резкие строки Пастернака:

— Кому быть живым и
хвалимым,
Кто должен быть мертв и
хулим,
Известно у нас
подхалимам
Влиятельным только
одним.

Не знал бы никто,
может статься,
В почете ли Пушкин
иль нет,
Без докторских
их диссертаций,
На все проливающих свет.

ИзменитьУбрать
(0)

Ему казалось оскорбительным, что к пушкинскому имени и творчеству прикасаются люди, по своему нравственному облику недостойные этого занятия. В разговорах о Пушкине не допускал ни двусмысленностей, ни даже юмора (чувство юмора у него, пожалуй, вообще было слабовато выражено). Как-то случилось, что в одном вагоне скорого поезда «Москва-Одесса», по стечению обстоятельств, встретились Борис Лазаревич, наш коллега-историк В.С. Алексеев-Попов и автор этих строк. Вадим Сергеевич был человеком язвительного ума и еще более язвительного языка. Серьезный разговор о провиденциализме Пушкина, который вел Борис Лазаревич, наскучил историку, и он «без артподготовки» спросил в упор:

— Кстати, Боря, вы уже видели новый сборник «Пушкин и проблемы неэвклидовой геометрии»?

— Нет! Когда он вышел? Как выглядит? — разволновался Борис Лазаревич.

— Ну, такой — средней толщины, в синем ледериновом переплете, — не унимался Алексеев-Попов.

Я еле сдерживался, чтобы не расхохотаться, но Борис Лазаревич был абсолютно серьезен: достал записную книжку, пометил что-то в ней. Как можно было сказать ему, что это шутка, когда даже дружеского розыгрыша в связи с Пушкиным он бы не понял, не принял и не простил.

— Вы можете дать определение поэзии в одной фразе? — спросил он меня как-то.

Я заколебался, что-то бормотал, потом капитулировал.

— А вот Пушкин уже дал, и лучше не скажешь: «Душа в заветной лире».

В самом деле, лаконичнее, точнее и выразительнее не сформулировать. Что-что, а точность поэтической семантики чувствовал один из основоположников метагеографии великолепно.

Мы с ним редко беседовали сидя. Ко мне домой он не заходил, а сам прожил почти всю
жизнь в очень, мягко говоря, неважных квартирных условиях,

без того признака человеческого бытия, который принято называть элементарным уютом. Потому, быть может, так и любил перипатетики — многочасовые прогулки по улицам города с друзьями, с учениками. Темы для бесед находились самые различные, но превалировали две области: наука, которой Борис Лазаревич верно и бескорыстно служил, и поэзия, которой географ-математик страстно поклонялся всю свою жизнь.
Ушел он из жизни полным интеллектуальных сил человеком в 64 года, был похоронен в дальнем конце Одесского еврейского кладбища. Шли годы, а я нередко вспоминал о наших содержательных перипатетиках и с горечью сознавал, что побеседовать со старшим другом и наставником уже никогда не придется. Память о нем жива в моем сознании и поныне. Уверен, что у целого ряда учеников и студентов Бориса Лазаревича, давно состоявшихся либо в производственно-практической сфере, либо на научном и преподавательском поприще, остались о нем самые теплые, самые благодарные воспоминания.


Добавление комментария
Поля, отмеченные * , заполнять обязательно
Подписать сообщение как


      Зарегистрироваться  Забыли пароль?
* Текст
 Показать подсказку по форматированию текста
  
Главная > Мигдаль Times > №47 > Служение науке и поклонение поэзии
  Замечания/предложения
по работе сайта


2024-03-28 10:16:04
// Powered by Migdal website kernel
Вебмастер живет по адресу webmaster@migdal.org.ua

Сайт создан и поддерживается Клубом Еврейского Студента
Международного Еврейского Общинного Центра «Мигдаль» .

Адрес: г. Одесса, ул. Малая Арнаутская, 46-а.
Тел.: (+38 048) 770-18-69, (+38 048) 770-18-61.

Председатель правления центра «Мигдаль»Кира Верховская .


Всемирный клуб одесситов Jerusalem Anthologia Jewniverse - Yiddish Shtetl