0

№65

Мигдаль Times №65

«Родился в Одессе в одна тысяча девятьсот пятом...»

Подбор материалов Людмилы КЛИГМАН

Судьбы, характеры, род занятий людей, о которых пойдет речь, совершенно не похожи. Академик Александр Займовский, ближайший сподвижник Курчатова в деле создания первой советской ядерной бомбы, и великий просветитель, искусствовед, коллекционер Илья Зильберштейн, подаривший государству бесценное собрание картин. Архитектор Михаил Минкус, автор многих известных грандиозных проектов и сооружений эпохи социалистического строительства (подробнее о нем и о династии Минкусов см. «МТ» №45, №50 за 2004 г.), и генерал-лейтенант интендантской службы Александр Вургафт, заслуженный работник НКВД, покончивший жизнь самоубийством в 1947 году. Главный инженер Днепрогэса Лев Роткоп, арестованный и расстрелянный в 32 года, и Аркадий Бакман, «крестный отец» многих знаменитых боксеров. Лев Николаевский, начальник Мурманского морского торгового порта, репрессированный в 1937-м, и старший политрук Иоганн Зельцер, драматург и киносценарист, погибший в самом начале войны на линкоре «Марат». Объединяют их всех только не зависящие от самого человека вещи — год и место рождения, да еще национальность. Всем им выпало родиться в Одессе в смутном 1905 году.

(0)

Когда говоришь об Илье Зильберштейне, невероятно трудно удержаться от высоких слов. Но он, и правда, был удивительным человеком, удивительным коллекционером и литературоведом. Илья Самойлович создал коллекцию картин и рисунков мастеров русского и западноевропейского искусства, которая насчитывала 1844 работы, и подарил их государству, став инициатором создания Музея личных коллекций.

Другой знаменитый ученый и коллекционер, Алексей Сидоров (кстати, тоже подаривший при жизни богатейшее собрание графики и экслибриса государству), дал такую классификацию «этому помешательству»: «Собирательство может быть спортом. Для него нужны умение и удача. Собирательство может быть страстью. Для осуществления ее нужны настойчивость и счастье. Собирательство может быть искусством. Собирательство может быть наукой. Первое требование здесь — иметь цель. Уметь ограничивать свою страсть, и свой спортивный азарт, и самую свою удачу подчинить соображениям нужного... Коллекционер-ученый будет всегда помнить, что собирает он не только для себя: для других, для современников и потомков, для родной страны». Звучит патетически. Но Илья Зильберштейн был именно таким коллекционером-ученым.

...28 марта 1905 года в семье Зильберштейнов родился мальчик, жизнь и судьба которого сложились совершенно необыкновенно. Отец служил бухгалтером на фабрике Абрикосовых, у матери не было даже начального образования, а Илья с ранних лет увлекся русской литературой и искусством. «Школьником я буквально пропадал в лавках одесских букинистов, — вспоминал Зильберштейн о своем детстве. — Они меня не любили: я обычно смотрел всякие картинки, но ничего не покупал — не было денег. Только один торговец был добр ко мне. Когда в его лавке появились журналы “Старые годы” и “Аполлон”, богато иллюстрированные репродукциями, букинист предложил мне их в качестве платы за помощь его дочери в учебе. Эти журналы стали для меня первой школой искусствоведения». Бывший ящик из-под консервов, переделанный отцом будущего искусствоведа в книжную полку, положил начало знаменитой библиотеке Зильберштейна.
Студент Новороссийского университета в свободное от лекций и семинаров время пропадал в лавочках антикваров. Его притягивала таинственная атмосфера, окружавшая посетителя, она исходила от предметов старины, картин в золоченых рамах, книг в кожаных переплетах. Вскоре на выставке в университете Илья увидел работы Серова, Бенуа, Бакста, Сомова и других художников «Мира искусства» из коллекции известного одесского коллекционера, инженера-строителя М. Брайкевича. Тот устроил выставку перед тем, как подарить произведения русских художников городу. Вот тогда-то, стоя перед полотнами и рисунками, Илюша Зильберштейн дал себе слово: когда-нибудь и у него будет такая же великолепная коллекция, которую он тоже подарит людям.
Тогда же 17-летний юноша на первые заработанные 10 рублей приобрел два рисунка Бориса Григорьева. За полвека с лишним его коллекция приобрела такие размеры, что никакая квартира не смогла бы вместить это обилие полотен, акварелей и графических листов. (О значимости собрания можно судить по такому факту: когда фронт в 1941-м приближался к Москве, Комитет по делам искусств при Совмине СССР принял решение эвакуировать в тыл наряду с музейными сокровищами и наиболее значимые личные собрания. Таковыми были признаны коллекции балерины Е. Гельцер, певицы Л. Руслановой, искусствоведа и литературоведа И. Зильберштейна.)
«Затем были переезд в Ленинград, — рассказывает вдова коллекционера Наталья Волкова, — учеба в университете, знакомство с известным историком Павлом Щеголевым, благодаря которому Зильберштейн вошел в круг петербургской интеллигенции. ...Благодаря своей кипучей энергии Зильберштейн приобрел множество контактов, вел переписку с эмигрантами — «русскими парижанами» — искусствоведами и литературоведами. В 1966-67 годах он побывал в Париже, где встретился с некоторыми людьми, известными в русской истории. Например, Феликсом Юсуповым, потомком старинного дворянского рода, приемным сыном писателя Максима Горького, вдовами известных русских литераторов. Из этой поездки Зильбер-штейн привез ценные семейные архивы, исторические документы и предметы изобразительного искусства, которые были переданы им в отечественные музеи и архивы. В Советской России связи с эмиграцией не поощрялись, и как Илье Зильберштейну удалось не испортить отношения с властями — остается загадкой. Например, в Швейцарии он вел довольно рискованные переговоры с известным балетмейстером, эмигрантом Сергеем Лифарем о передаче автографов Александра Пушкина — большой библиографической редкости. Сергей Лифарь на это соглашался при условии, что советское правительство даст ему возможность поставить несколько балетов на сцене Большого театра. Балетмейстеру в этом было отказано, и передача не состоялась. А автографы Пушкина были выкуплены за огромную сумму уже после смерти Сергея Лифаря у его наследницы».

В 1933 году, работая в Ленинграде в журнале «Огонек», Илья Самойлович убедил тогдашнего главного редактора Михаила Кольцова организовать издание серии архивных документов по истории русской литературы и общественной мысли. К тому времени за плечами Зильберштейна были уже подготовленные им книги «А.С. Грибоедов в воспоминаниях современников», «А.Н. Вульф. Дневники (любовный быт пушкинской поры)», «История одной вражды. Переписка Ф.М. Достоевского и И.С. Тургенева», «Несобранные рассказы А.П. Чехова». Результатом стало решение о публикации серии «Литературное наследство». Илья Самойлович приступил к работе, имея в своем распоряжении одну машинистку. А в конце жизни он взял в руки девяносто пятый том этой великой серии — «Горький и русская журналистика начала ХХ века. Неизданная переписка». Пятьдесят семь лет им возглавлялось это издание. Некоторые книги запрещались, некоторые рассыпались в наборе, как, к примеру, том переписки Маяковского и Лили Брик. Но остановить Илью Самойловича было невозможно. Тома неизвестных документов, посвященные Тургеневу и Некрасову, Герцену и Огареву, Маяковскому и Горькому, выходили, несмотря ни на что.

Здание Музея личных коллекций
(улица Волхонка, 10)

(0)

Илья Самойлович был наделен вулканической энергией пробивания чиновничьих стен и цензурных препятствий. С потертым портфелем врывался в кабинеты партийных боссов любых инстанций, яростно доказывая необходимость издания книг или приобретения реликвий русского наследия за рубежом. Зильберштейн сумел сделать столько, сколько вряд ли оказалось бы под силу десяткам литературоведческих и искусствоведческих институтов. Чтобы пробить высвобождение исторического здания на Волхонке под Музей личных коллекций, ему пришлось побегать по инстанциям, проклиная свою затею и страдая от тяжких хворей — диабета и болезни Паркинсона. Он слишком хорошо знал, что если коллекционер сам не позаботится о своем собрании, то после его кончины алчные люди вмиг разбазарят все то, что он собирал, зачастую обрекая себя и семью на нужду. Илья Самойлович любил повторять слова, услышанные от Сергея Эйзенштейна: «В нашей стране справедливость, в конце концов, торжествует, но на это порой не хватает жизни». Зильберштейн вышел победителем — основал серию «Литературное наследство» и Музей личных коллекций, — но так и не дожил до того дня, когда первые посетители пришли в залы только что открытого музея и увидели сбереженные им и такими же, как он, поклонниками прекрасного, произведения высокого искусства. Это произошло 21 января 1994 года, через шесть лет после кончины Ильи Самойловича.
У многих возникал вопрос: «Сколько же может стоить такая грандиозная коллекция?!» Уже после кончины собирателя высказывались мнения, что по нынешним ценам собранное Ильей Самойловичем стоит миллионы и миллионы долларов. В нашумевшей статье «Невосполнимое?» («Литературная газета», 23.01.1985) о судьбе личных коллекций Зильберштейн сам рассказал о том, как в его коллекцию попал один из пятидесяти «репиных», найденных в разные годы, — это написанная Ильей Репиным в 1879 году картина «Летний пейзаж. В.А. Репина на мостике в Абрамцеве». Она принадлежала ленинградскому врачу Р. Ратнеру и много лет не давала покоя Илье Самойловичу. Приезжая в город на Неве по делам четыре-пять раз в году, он неизменно являлся к владельцу, чтобы уговорить уступить шедевр ему. Ратнер не соглашался ни в какую! Как ни парадоксально, помог приобрести Репина сам... Илья Ефимович! Получив солидный гонорар за двухтомное исследование «Репин», подготовленное с И. Грабарем в 1949 году, неистовый собиратель кинулся в Питер. Как развивались события, можно узнать из сохранившегося письма владельца картины: «Так как Вы уже несколько лет “гнались” за этой картиной и подошел момент, когда по материальным обстоятельствам мне нужно было ее ликвидировать, то уступил ее Вам. Тем более что уступил ее человеку, глубоко интересующемуся работами И.Е. Репина и обладающему, насколько мне известно, таким прекрасным собранием картин, где и моя картина будет находиться. Примите мое искреннее уважение и почтение к Вам. Р. Ратнер». Спустя 40 лет: «И до сих пор помню, как я был счастлив, когда, передав ему просимую сумму и получив эту картину, я в темный вечер, в проливной дождь уносил ее из квартиры Рафаила Ефимовича (Ратнера) на улице Майорова в гостиницу “Астория”, где останавливался. Ведь он несколько раз менял свое решение уступить мне картину, и я боялся, что это снова повторится...»

(0)

Об этом человеке известно немного. Александр Семенович Займовский (по другим документам — Заимовский) родился 9 октября 1905 года в Одессе. В 1928 году окончил металлургический факультет Московской Горной Академии по специальности «металловедение спецсталей». Что еще? Профессор, доктор технических наук, лауреат Ленинской и трех Государственных премий... В энциклопедиях и словарях — скупые строки: «Специалист в области металловедения и термической обработки металлов и сплавов. Член-корреспондент АН СССР по Отделению технических наук (металлургия) с 20 июня 1958 г. Труды по металловедению и технологии металлов и сплавов с особыми физическими свойствами». Или: «Основные труды посвящены разработке новых сплавов, нашедших широкое применение в технике». На самом деле Александр Займовский был ближайшим сподвижником Курчатова в деле создания первой советской ядерной бомбы, большим авторитетом в области создания материалов для электротехнической и атомной промышленности.

С 1947 года Займовский работал во Всесоюзном НИИ неорганических материалов начальником металлургической лаборатории. Как раз тогда он стал руководить исследованием «спецметалла». Лаборатории Займовского было поручено разработать технологию «изготовления из него изделий». В следующем году Александр Займовский был откомандирован на химический комбинат «Маяк», где возглавил две группы специалистов — металловедов и технологов по обработке спецметаллов. Именно здесь, на «комбинате 817», был выведен на проектную мощность первый промышленный ядерный реактор по наработке плутония, а через год — получен первый промышленный микрослиток плутония массой 8,7 грамма. Впоследствии под руководством А. Бочвара и А. Займовского на комбинате «Маяк» начали работать над технологией изготовления деталей из плутония. В 1949 году за выполнение правительственного задания и за непосредственное участие в изготовлении первого специзделия Займовский был награжден орденом Ленина и Государственной премией СССР.

А потом — многолетняя научная работа (в течение 18 лет Займовский был заместителем директора НИИ), долгая жизнь (умер в 85), поддерживаемая неизменным чувством юмора, которое вспоминают все коллеги «заводилы-одессита», и горькое разочарование... сыном.

Сын, тоже Александр, «прославился» участием в печально знаменитом «антикварном деле» начала восьмидесятых годов — воровстве и сбыте икон, или «собирании клюквы», как это называлось на блатном жаргоне. Говорят, зачастую «природа отдыхает на детях» одаренных людей, но иногда она за что-то им мстит.

(0)

Еще одного одессита 1905 года рождения, Аркадия Давыдовича Бакмана, до сих пор хорошо помнят, хотя он умер еще в 1969 году. Это неудивительно — первый в нашем городе и один из первых в Украине мастеров спорта по боксу, постоянный капитан сборной УССР довоенных лет, заслуженный тренер, создатель в Одессе школы бокса, через которую прошли многие будущие знаменитости...

Анатолий Бакман был не просто выдающимся спортсменом и тренером. Полуголодные мальчишки послевоенных лет, чьи отцы не вернулись с войны, беспризорники, шмыгавшие в поисках еды по вокзалу и «Привозу», звали его «Батей». В послевоенные годы бокс был, пожалуй, самым популярным видом спорта: дети мечтали стать сильными. У Бакмана был особый талант находить в детских домах, просто на улице будущих звезд одесского бокса — так стали спортсменами Олег Стеблин, Семен Трестин, Илья Манусевич, Иосиф Кац... Кто-то связал свою судьбу со спортом навсегда, кто-то нашел другую профессию. До сих пор собираются они, ставшие известными бизнесменами, политиками, тренерами, на могиле Аркадия Давыдовича на одесском втором кладбище. Поставили здесь гранитную стелу в память об учителе и других 35 выдающихся боксерах, прославивших наш город. Автор памятника «Бате» — мастер спорта по боксу Александр Юшин, а изготовлен памятник на средства боксера-одессита Ильи Фридмана, сейчас живущего в США.

А когда-то они собирались в домике Бати на территории санатория «Украина» (жена Бакмана работала там медсестрой). После пробежки к морю могли позаниматься вволю — тяжелый боксерский мешок был подвешен к большому дереву во дворе. Здесь мальчишек никогда не забывали накормить. И учили здесь не только боксу. «Он учил нас жить. Учил элементарной человеческой порядочности, честности», — вспоминают бывшие воспитанники.

Анатолий Давыдович был человеком редкой доброты. Когда дело касалось его учеников, Бакман не считался ни с чем. Мог, скажем, прийти к родителям понравившегося ему мальчишки и без обиняков заявить: «Вы хотите иметь в семье бандита или хорошего сильного человека?» Часто он брал детей под свою опеку — и никто из воспитанников Бакмана не пошел по «кривой дорожке». Таким же напористым вырос и сын — Дэви Аркадьев, тоже боксер и тренер, а теперь известный спортивный журналист, работающий в Филадельфии, автор нескольких книг по истории украинского футбола...

(0)

Среди одесситов 1905 года рождения — целая плеяда деятелей кино. Знаменитый кинооператор и режиссер Аркадий Кольцатый (настоящее имя — Абрам Наумович Копелевич), снявший множество фильмов, среди которых наиболее известны военная драма 1945 года «Великий перелом», а также ленты «Поручик Киже», «Дети капитана Гранта», «Музыкальная история», «Тарас Шевченко». Как режиссер Аркадий Кольцатый дебютировал в 1932 году, поставил шесть фильмов — «Сквозь ледяную мглу», получивший первую премию на Московском кинофестивале 1965 года, «Таинственный монах», комедии «Нет и да», «Старый знакомый» и другие. Трижды становился лауреатом Сталинской премии, что не помешало ему в 1981 году благополучно эмигрировать из СССР.

Еще один одессит «пятого года рождения» — Семен Григорьевич Нагорный (настоящая фамилия — Вайсбейн-Нагорный), сценарист и автор киноповестей. Его фильмы — «Мать», «Великая Отечественная», «Георгий Седов», «Тихоня», «Украденный поезд», «Рафферти».

Иоганн Моисеевич Зельцер (Зельцерман) — драматург, автор многих киносценариев, погибший в 1941 году под Кронштадтом на линкоре «Марат», на котором он с первого дня войны служил редактором многотиражки. По одному из киносценариев Зельцера сняли некогда популярный, а по нынешним оценкам — очень пропагандистский, фильм «Искатели счастья» — рассказ о жизни евреев-переселенцев на Дальнем Востоке. Другие известные ленты, снятые по его сценариям, — «Подводная лодка Т-9», «Моряки», «Совершеннолетние»... Зельцер дружил со Всеволодом Вишневским и в воспоминаниях современников остался веселым и неунывающим, настоящим одесситом. «Сразу у входа начинали “гимнастику ума”, рассказывая забавные истории, пикируясь остротами, два друга, два балтийских моряка — драматурги Всеволод Вишневский и Иоганн Зельцер», — писал белорусский режиссер Петр Шамшур.

20 ноября 1905 года родился еще один деятель кино — Илья Трауберг. История кинематографа знает двух Траубергов. Это два брата — Илья и Леонид. Старший, Леонид, известен широко: он создал театральную студию в Одессе, вместе с Григорием Козинцевым снял знаменитую трилогию о Максиме, картину «Шинель»... Младшему брату досталось меньше славы. Жизнь его оказалась короткой, но не менее яркой. Начинал Илья Трауберг как кинокритик, выступал с рецензиями на фильмы и статьями о кинематографистах — остроумными, порой язвительными. Этот красивый, элегантный молодой человек не пропускал ни одной картины, будь то первые советские фильмы, американские вестерны или немецкие драмы.

Известность как режиссеру ему принесла постановка фильма «Голубой экспресс». Действие этой картины разворачивается в поезде, который направляется из Китая в Европу. В поезде едут представители разных классов: китайские генералы, западные магнаты, средний класс и беднота, покидающая родину в поисках работы. Между китайскими бедняками и английскими солдатами возникает конфликт, перерастающий в бунт. Бедняки захватывают оружие, и о мятеже становится известно за пределами экспресса. Его пытаются остановить, но — безуспешно. Стремительно летящий экспресс становится олицетворением китайской революции.
На создании фильма сказалось влияние Мастера — Сергея Эйзенштейна. Незадолго до съемок «Голубого экспресса» Трауберг работал у него ассистентом на картине «Октябрь». Как и в «Броненосце “Потемкине”», изображение революции в «Голубом экспрессе» далеко от реальности. Но это ничуть не смущало режиссеров. Революция для них была символом свободы, а фильм «Голубой экспресс» — не столько социальный заказ, сколько результат искренней веры в мировую революцию. «Голубой экспресс» был озвучен в 1931 году немецким режиссером Абелем Гансом. Потом появились новые фильмы Трауберга — «Сын Монголии», «Год девятнадцатый».

Все дальнейшие планы и замыслы прервала Великая Отечественная война. Поставив новеллу в боевом киносборнике, Илья Трауберг ушел на фронт. Тридцатипятилетний режиссер, женатый на красавице-балерине, признанный кинокритик и талантливый литератор, руководитель сценарного отдела на «Мосфильме» всеми силами рвался на фронт. «Другие хлопочут о броне, а он — только о том, чтобы на войну. Спекулянты скупают картины, рояли, красное дерево — за килограмм хлеба, я ему об этом рассказываю, а он одно твердит: “Вы не туда смотрите. Не в ту сторону”», — вспоминала одна из его сотрудниц. Оставив на время кино, Трауберг окончил авиашколу и вскоре вывел свой самолет на боевые цели... Был награжден орденами Отечественной войны I и II степеней. После Победы Илья Трауберг вернулся к работе в кино. Он хорошо знал немецкий и был направлен в Берлин восстанавливать разрушенное кинопроизводство, где неожиданно умер на руках у немецкого актера Ганса Клеринга. Как напишут врачи, сорокатрехлетнего Трауберга подвело слабое сердце. Но можно ли верить врачебным заключениям в 1948 году?..

————————————--

Однажды в Ленинграде искусствовед Владимир Кеменов зашел в антикварный магазин, где случайно встретился с Зильберштейном, с которым был знаком. Оба обратили внимание на живописный эскиз, автором которого был обозначен Василий Суриков. Внимательно рассмотрев эскиз, Зильберштейн сказал: «Ну, какой же это Суриков?» — пренебрежительно махнув рукой, отвернулся. Выйдя из магазина, они, распрощавшись, разошлись в разные стороны. Пройдя несколько домов, Кеменов, поколебавшись, решил вернуться в магазин. «Я решил купить этот эскиз»,— обратился он к продавцу. «Эскиза уже нет, — ответил продавец, разводя руками. — Товарищ, с которым вы были, сразу вернулся и забрал его».

«Работа для Ильи Зильберштейна была самой большой страстью, перед которой все отступало. Из-за своей одержимости он не мог вести сколько-нибудь нормальный образ жизни, вследствие чего заболел диабетом и страдал тяжелыми приступами до конца жизни... Но и болезнь не помешала ему сделать так много. Зильбер-
штейн был известным ученым и по меркам советских времен довольно много зарабатывал. При этом много лет он носил одно и то же пальто и костюм, которые купил в 60-х годах в Париже. Он считал, что тратить деньги на новые пальто или костюмы скучно и бессмысленно».
Наталья Волкова

«Самая большая любовь — первая. Это была влюбленность в Илюшу Трауберга, режиссера «Ленфильма». Когда он приехал в Москву в 1935 году и увидел меня на сцене, то сразу влюбился. Я танцевала на вечере, посвященном Неждановой... В тот вечер на сцене было очень скользко, и я свалилась. Но у меня хватило самообладания начать все сначала. Трауберг это оценил и позже прислал мне письмо. Завязалась интереснейшая переписка, которая длилась почти год. Мне было необычайно любопытно узнавать и открывать для себя новые, не известные вещи, скажем, о режиссуре, о кино или о том, что он собирается делать. В 1936 году Трауберг вновь приехал в Москву и попросил наконец свидеться — в 12 ночи, около третьего фонаря на Солянке, у дома номер 1. Но без мамы встречаться с мужчиной я не могла. В наше время и при моем воспитании — это было неудобно... Поэтому мы с мамой и пришли. Илья поцеловал маме руку, и они познакомились. Убедившись, что это порядочный человек, она успокоилась... Илья был очень красивый человек: умный и благородный. Через год... я вышла за него замуж. Мы уехали в Крым. У меня не было никаких расчетов, как это иногда бывает, когда девушка выходит замуж, потому что надо. Ничего этого не было. Было небо, море, была великолепная любовь, и все было очень хорошо. Но наступил 1940 год, и вскоре мы расстались... Наш брак расстроила война».
Ольга Лепешинская

Добавить комментарий

Добавление комментария

Поля, отмеченные * , заполнять обязательно * Подписать сообщение как  Имя  без пароля (гостевой вход)  Ник  Пароль  Войти?        Зарегистрироваться  Забыли пароль? * Текст  Показать подсказку по форматированию текста