№69

Мигдаль Times №69

«Рассказ о любви и темноте»

Амос ОЗ, перевод Инны ЗАКС

В детстве я почитал дядю Йосефа более всего за то, что он — так мне рассказывали — создал и дал нам несколько простых будничных слов, слов, которые, казалось, всегда существовали и были распространены и известны с незапамятных времен. Среди них слова «ежемесячник», «карандаш», «ледник», «рубашка», «теплица», «сухарь», «багаж», «одноцветный» и «разноцветный», «чувственный» и «подъемный кран», и «носорог». И что, в сущности, я бы надевал каждое утро, если бы не подарил нам дядя Йосеф рубашку, может быть, «разноцветные одежды», как у библейского Йосефа? И чем бы я писал, если бы не моим карандашом? Свинцовым резцом? Не говоря уже о чувственности, которую подарил нам именно этот дядя, такой пуританин.

Человек, в котором есть сила сотворить новое слово и ввести его в кровообращение языка, видится мне, конечно, меньшим, но не намного, Создавшего свет и Сотворившего тьму. Если ты написал книгу, может, тебе посчастливится, и люди прочитают в ней что-то до того, как появятся новые книги, лучше этой, и займут ее место. Но тот, кто породил слово, касается Вечности. И сегодня я иногда закрываю глаза и вижу этого человека — преклонного возраста, тоненького и хрупкого, который идет не очень уверенной шаркающей походкой, с маленькой заостренной бородкой, пушистыми усами, с тонкими руками, в пенсне. Меряет землю своими фарфоровыми нерешительными шажками, как маленький Гулливер в Стране великанов, населенной разноцветной толпой, в стране могучих ледников, отвешивающих ему благодарственный поклон.

В Одессе, на улице Ремесленной, их дом, его и его жены Фани Верник (которая со дня их бракосочетания называлась исключительно «дорогая Ципора», а в присутствии гостей именовалась им всегда «госпожа Клаузнер»), стал чем-то вроде клуба культуры и комитетом сионистов и литераторов. Менделе и Нахум Слушец, Лилиенблюм и Ахад га-Ам, Усышкин и Жаботинский, и Бялик, и Черниховский. И когда перебрались Клаузнеры с редакцией «.а-Шилоаха» в Варшаву и поселились там на улице Цегляной («через два дома от Й.-Л. Переца»), приглашали к себе на чай, пирожные и бисквиты и всякого рода домашние варенья и И.-Л. Переца, и Шолома Аша, и Номберга, и Фришмана, и Берковича, и Штейнберга, и Якова Фихмана, и Шнеура — как будто все улицы Тель-Авива еще до того, как стали улицами, любили собираться вокруг «стола монологов» дяди Йосефа.

* * *
Бабушка Суламифь, уважаемая женщина, дама, любящая книги и понимающая писательское сердце, превратила свой дом в Одессе в литературный салон — может быть, первый литературный еврейский салон. Своим тонким чутьем бабушка уловила тот терпкий синтез одиночества и жажды славы, застенчивости и чванства, глубокой неуверенности с опьяняющей гордыней, синтез, толкающий поэтов и писателей вырываться из своих келий, искать друг друга, вертеться рядом, надоедать, подшучивать, заноситься, осязать один другого, прикасаясь, класть руку на плечо или обнимать, беседовать и спорить, слегка подталкивая плечом, немножко шпионить, разнюхивать, что «варится» у других, льстить, ссориться, дискутировать, быть правым, обижать, извиняться, мириться, избегать один другого, а потом вновь искать укрытия в дружеской тени.

У нее был тонкий вкус, она принимала гостей без роскоши, но с уважением и шармом, у нее для каждого находились внимание, поддержка, взгляд, светящийся интересом и почитанием, любящее сердце, оригинальные рыбные деликатесы, густой горячий суп в зимние вечера, тающие во рту пироги с маком и ручьи, нет — реки кипящего чая из самовара.

Дедушка, со своей стороны, профессионально наливал ликеры и поставлял всевозможные виды шоколада и сладкого печенья для дам и крепкие сигареты (так называемые «папиросы») для господ.

Дядя Йосеф Клаузнер, который в возрасте около двадцати девяти принял в наследство от Ахад га-Ама «.а-Шилоах», главный журнал новой еврейской культуры (где Бялик собственноручно редактировал литературный раздел), уже восседал на троне еврейской литературы в Одессе и вершил суд. Тетя Ципора привозила дядю Йосефа на «балы» в дом брата и золовки, педантично пеленала его шерстяным шарфом, укутывала в теплое пальто и строго следила, чтобы его уши были закрыты пуховыми накладками.

Приходил Менахем Усышкин, роскошный, холеный, выпятив грудь, как антилопа орикс, густоголосый, как русский губернатор, бурлящий, как самовар, при своем появлении наводил тишину, все собравшиеся замолкали в благоговении, кто-то немедленно, суетясь, вскакивал, чтобы освободить ему место. Усышкин пересекал комнату генеральским шагом, усаживался просторно, широко раздвинув крупные ноги, два раза стучал своей палкой об пол, и таким образом соизволял разрешить возобновить салонные разговоры.

Среди гостей был и раввин Черновиц, прозванный «молодым раввином». Бывал там и молодой толстоватый историк, который когда-то ухаживал за бабушкой Суламифь. («Но трудно было порядочной женщине в его обществе находиться, хотя, конечно, он был очень, очень интеллигентен. Он был интересен, но... что я вам скажу? Его одежда вечно была в каких-то пятнах, особенно отвратительных на воротнике, и замусоленные манжеты, а иногда крошки еды налипали на брюки. Шломпер был полный, шмуцик, фуй!»)

Среди гостей бывали Хоне Равницкий и Бенцион Динбург, и Шмарьягу Левин, и доктор Йосеф Сапир, и кто только не бывал. Бывали иногда студенты и экстерны, всякого рода неудавшиеся ешиботники, начинающие свой путь поэта или общественного деятеля, все при галстуках и крахмальных воротничках, все как один, изрекающие мировые истины, и разговор их будто подпрыгивал от множества восклицательных знаков.

* * *
Почти каждый день к вечеру прикатывал и Бялик, бледный от скорби или дрожащий от холода и гнева, или, совсем наоборот — радостный и шутливый — так, как только он умел! Как пацан! Как шалун и сорванец! Без всяких тормозов! Иногда он отпускал на идише такие соленые шутки, что наши дамы краснели, а Хоне Равницкий выговаривал ему: «Ну, ша, Бялик! Что это с тобой? Фу! Хватит уже!» Бялик любил потешить себя едой и выпивкой: пожирал хлеб со всякими сырами, на десерт брал полной пригоршней бисквиты и угощался горячим чаем и рюмочкой ликера, и тогда начинал — на идише — петь серенады о чудесах иврита и о своей задушевной любви к нему.

Черниховский обычно врывался в салон, пламенный и одновременно застенчивый, бурный и деликатный, покоряющий сердца, трогательный в своей детской наивности, ранимый как мотылек, но и резкий — не замечая, обижающий направо и налево. В самом деле... Ни разу он не имел в виду обидеть — он ведь так простодушен! Добрейшая душа! Душа младенца, не вкусившего греха! Не как грустный еврейский ребенок, нет! Как гойский ребенок! Полный радости жизни, шаловливый и энергичный! Иногда он бывал просто теленком! Таким счастливым теленком! Попрыгунчиком! Немножко чокнутым в глазах окружающих!

Но только иногда. Иногда он был столь печален, что это немедленно побуждало всех женщин жалеть его и баловать! Всех! Старых, молодых, свободных, замужних, красивых, некрасивых, каждая чувствовала некое тайное желание приласкать его. Была в нем какая-то такая сила. А он даже не знал, что есть у него такой секрет, — ведь если бы знал, то он не мог бы никоим образом на нас так воздействовать!

Черниховский, бывало, воспламенялся от одной, ну, может быть, от двух стопочек водки, начинал от избытка чувств читать свои стихотворения, переполненные ликованием или сердечной тоской. И все, приходящие в дом, таяли с ним и от него: ах, эта свободная походка, шикарные кудри, усы анархиста; девушки, которых он приводил с собой, не всегда особо образованные, и даже не всегда еврейки, но всегда красотки, радовавшие глаз, будившие немало едких сплетен и вызывавшие зависть писателей.

«Как женщина я говорю тебе, — ведь женщины никогда не ошибаются в таких вещах, — Бялик сидел и смотрел на них так... Бялик бы отдал целый год своей жизни, если бы только дали ему стать на один месяц Черниховским!»

Они спорили об обновлении иврита и ивритской литературы, о пределах нововведений в языке, о взаимодействии культурного наследия Израиля с культурой других народов, о партии Бунд и о лагере идишистов (дядя Йосеф во время полемики называл идиш «жаргоном», а когда отдыхал от своего негодования, то называл его «еврейско-ашкеназский язык»), о новых еврейских поселениях в Иудейской пустыне и Галилее и о застарелой нужде евреев в Херсонской и Харьковской губерниях, о Кнуте Гамсуне и о Мопассане, о державах и о социализме, о женском вопросе и об аграрном вопросе.

Однажды, в Варшаве социалист Йегуда-Лейбуш Перец сказал дяде Йосефу, очень далекому от политического социализма: «И вы полагаете, что я настолько наивен, что поверю, будто социализм решит все мировые проблемы? Вот существует, например, проблема «старых девушек». Есть социалисты, полагающие, что это вопрос чисто экономиче-ский: если у всех будет хлеб, найдется жених каждой девушке. Они не видят, что есть вопросы, на которые никакой социализм не может ответить».

А в другой раз сказал дядя Йосеф Бялику: «Я проясню вам при помощи притчи разницу между вами и мною. Если придет сегодня какой-то новый император Адриан и издаст указ о запрете и уничтожении Танаха или Талмуда, тогда вы, Бялик, плакали бы о Танахе, но выбрали бы, чтобы остался Талмуд, а я плакал бы о Талмуде, но выбрал бы спасение Танаха». И Бялик, как рассказывал дядя Йосеф, «погрузился в свои мысли и по прошествии нескольких минут сказал: Вы правы!». (Впрочем, все рассказы о полемиках дяди Йосефа заканчивались тем, что побежденный оппонент признавался дяде Йосефу: «Вы правы!»)

Бабушка Суламифь всегда наверняка знала, как примирить все эти разногласия в своем одесском салоне. Она, к примеру, говорила: «Извините меня, но вы оба правы, ведь эти аргументы не противоречат друг другу, они друг друга дополняют: в вашем кошмарном примере по поводу новых указов Адриана, вы оба, в конце концов, будете сидеть вместе, как два брата, и вместе будете плакать и над Танахом, и над Талмудом, так дорогими вам обоим. И вместе будете оплакивать эти злые указы, но... только после того, — я вас умоляю, — как вы попробуете мой компот. Этот компот ни в коем случае нельзя смешивать со слезами и плачем».

Добавление комментария

Поля, отмеченные * , заполнять обязательно * Подписать сообщение как  Имя  без пароля (гостевой вход)  Ник  Пароль  Войти?        Зарегистрироваться  Забыли пароль? * Текст  Показать подсказку по форматированию текста