БС"Д
Войти
Чтобы войти, сначала зарегистрируйтесь.
Главная > Мигдаль Times > №112 > Исход
В номере №112

Чтобы ставить отрицательные оценки, нужно зарегистрироваться
+4
Интересно, хорошо написано

Исход
Миха-Йосеф Бин-Горион, Перевод Марка Сорского

Тихо и мирно протекала жизнь в моем родном городке Тольна, устроившемся на берегу речки Талиш, что на юге красавицы Украины. В трехстах двадцати еврейских домах, обосновавшихся на двух десятках длинных и коротких улочек, вьющихся вокруг базарной площади, было все необходимое для жизни еврейской общины: был тут раввин с помощниками его, кантор, два резника, доктор и парикмахер, казначей для живых и погребальное товарищество для умерших. Было две синагоги, старая баня, хедер, а в нем, как обычно, основательная неразбериха. На рынке, в центре города, был общественный колодец, а на окраине городка копали глину, которой обмазывали дома, и даже были ручные жернова во дворе синагоги, которыми из года в год мололи муку для мацы. Что еще нужно еврею?..

К необычным событиям горожане страсти не испытывали, детей на нездешних не женили, не любили странствовать и не важничали перед другими. Семья и дух ее объединяли близких и далеких. Не было разногласий внутри общины. Скряги и покладистые, ремесленники и торговцы, домовладельцы и управляющие, несмотря на небольшие различия, которые Всевышний сотворил между жителями соседних улиц, ходили к друг другу в гости по будням и в праздники.

На одном конце стола, застеленного белой скатертью, – две халы хозяйской выпечки, горящие свечи – на другом. Да снизойдет на весь этот люд, без разбору, благословление свыше!

А еще у самых видных людей городка да в шкафах синагоги хранились книги, большие и маленькие; и в книгах этих была описана жизнь Тольны, как следует, и без перерывов. Описана там и другая земля и жизнь в ней отцов наших в далеком прошлом. Беда лишь, что никому не было до книг этих дела, даже тем, кто открывал их время от времени.

И разматывали по субботам свиток Торы, и читали в ней: «И пойдете в Землю, что даю вам, и дойдете», и в будни кантор пел во весь голос: «И в твой Иерусалим вернешься в милосердии» – но даже в голову никому не приходило, что он вдруг оставит любимую Тольну, чтобы отправиться в город праведников.

И я, юный и неокрепший, жил в том городке в отцовском доме, просвещаемый, любящий читать и с богатым воображением, а о древней еврейской стране знал только название. Книга Бытия и рассказы отца короткими зимними вечерами уносили меня в далекое прошлое, в Египет, страну глины и камней, и слышал я под звуки пастушей свирели гнетущий голос: «Закончены твои деяния!» Страшный грех «золотого тельца» разрушил в душе моей потрясение от явления Г-спода на горе Синайской и времени священного дарования Торы.

ИзменитьУбрать
(0)

Дни становились длиннее, снег стаял и омолодилась земля, и в городской грязи появились подсушенные солнцем тропинки, и пришла пора жертв всесожжения в храмах. Все лето я буду истязаться сорокалетним скитанием в пустыне и глохнуть от криков народа Израилева, спорящего с Моисеем, и увижу змей ядовитых и устрашусь. И запомню, как пророк взошел на гору и Г-сподь показал ему всю землю. И увижу Гильада и Нафтали и Эфраима, и да не изгладится имя Его. И пронесусь над землями, где Г-сподь предречет Авраѓаму: «И поставлю завет Мой между Мною и тобой и размножу тебя весьма». А тут уж и осень наступит и праздник Симхат-Тора настанет, и растянут балдахины над головами стоящих в тесноте вокруг стола молодых и уважаемых пожилых прихожан, и отпрыгнут они шаг назад все разом, как и положено... И Всевышний трудится над Иерихоном со дней смерти Моисея... И снова вдруг в «Бытие» окажусь: «Сотворил Б-г небо и землю; и сказал Б-г: Да будет свет, и отделил твердь от воды, и произвела земля траву, сеющую семя по роду ее». И до Пото
па еще далеко, и Шем еще не родился, и Авраѓам еще не родился, что пойдет еще из земли своей в землю Ханаанскую... Отец Всевышний!.. Как же велик и долог путь наш!..

И вот пришел день, и хоть и вдали от нее, но начал я изучать ту страну, к которой сердце мое стремилось. Две книги вели меня в пути: Книга Судей Израилевых и Книга Царств. Написаны они были простым квадратным шрифтом, как старые молитвенники, а изготовлены в Дихернфурте. На каждом развороте с одной стороны напечатан был стих библейский на святом языке, а напротив – перевод на арамейский. Внизу страницы были толкования Раши, а на полях – комментарии на идиш с немножко необычными буквами. Бумага была толстой, с чуть зеленоватым оттенком и, чтобы перелистывать страницы, необходимо было слюнявить пальцы, – иначе листы слипались между собой. Две этих толстых книги достались моему отцу в наследство от дедушки. Другие наследники обманули отца, не сообщая ему о смерти деда три месяца. Узнав, что дед умер, отец поспешил в городок, где жил родитель его, а добравшись, узнал, что наследство уже поделено. Достались ему эти два тома, четыре основательно потрепанные книги Мишны, горшок с кустиком мирта, две серебряные ложки, две вилки, тоже из серебра, субботний шелковый халат, да денег на обратную дорогу.

И начну я читать по ночам две эти книги, которые, как пасынков, отец поставил в самый дальний угол книжного шкафа...

И прочту, как Иеѓошуа, а вместе с ним и целый народ, перейдет через Иордан, как разрушит он Иерихон, и как саблей и луком со стрелами унаследует для сынов Израилевых эту землю, и ни один царь не в силах будет воевать с ним!

И станет мне немного обидно – слишком легко соберет он всех вместе, словно оставленные и разбросанные из гнезда яйца, и не будет у него ни взлетов, ни падений, ни во сне, ни наяву, чтобы взволновать мне душу!

И прочту о Дворе, и как восстанут Шимшон и Ифтах, и о деяниях Шмуэля, и о Давиде и Шауле, Шломо и Омри; и познаю Царство Иудейское, и горы Кармиэль и Гильбоа; и на каждом холме – смерти и жертвоприношения; и на каждой вершине – сила, отвага и непорочность Человека.

И я бы отдал все за то, чтобы жить во времена храбрецов Израилевых и Судей. И жизни своей не пожалел бы в стремлении перенестись душою на окраины Цидона, к горам Иудейским, где был бы я пахарем и кузнецом и увидел бы я коэнов в Храме.

И поражен был я, узнав из маленькой книжечки «Глас Сиона», напечатанной шрифтом Раши, что и поныне целы и невредимы стоят они: Иерусалим и Акко, Шхем и Хеврон. Тот самый Хеврон, где в пещере Махпела и захоронены еврейские Праотцы. Ушли времена помостов с алтарями в стране еврейской. Теперь там только могилы... И найдет путник – где похоронены Иеѓошуа бин Нун, Ѓошеа бен Беери, о котором я узнал из Ѓафтары, Шамай Гилель, Раби Иоханан-Бен-Заккай, и увидит могилы Бней-Брака.

И страстное желание увидеть горы и пещеры Земли Святой проснулось во мне. И сказал я себе: буду жив – увижу я ту страну, пусть и далеки еще те дни. И кто знает, если, взрослея, не стану злодеем и грешником, то, может, и не буду похоронен в стране, людьми оскверненной... И в жизнь мою, наполненную такими чувствами, вдруг ворвалась молва городская: Иеѓошуа-Натан, старый резник, отправляется в Эрец-Исраэль!

Иеѓошуа-Натану было лет семьдесят. Был он невысок, пузат и круглолиц. Старая шапка была напялена на его голову и зимой, и летом, и всегда он был очень занят, даже когда молодой резник унаследовал его место и забивал коров и быков, а ему, Иеѓошуа-Натану, остались лишь овцы да куры... Но теперь он был занят Б-гом и ежедневным чтением всей Книги Псалмов. Из «Врат Сиона» он читал, отрывки «Дом Рахели» и «Дом Леи», а из толстого Сидура – все дополнительные молитвы, которые вообще редко читаются; а после отобранных им молитв читал он комментарии на Тору по книге "Хок ле-Исраэль" и еще разные другие комментарии. Вставал он очень рано, а когда обедал (мяса он, как резник, не ел всю неделю), городские посредники базарных торговцев уже вертелись на рынке со своими тросточками, и солнце было высоко в небе. Нет такой Б-жьей заповеди, ни большой, ни маленькой, которую Иеѓошуа-Натан не исполнил бы до мелочей, и нет такого указа мудрецов или старинного обычая, который бы он не знал и не следил бы за его исполнением как следует. Просто невозможно представить, что человек его возраста мог сделать больше, чем делал этот старик. Иеѓошуа-Натан не сплетничал, не злорадствовал, а Б-гу молился не для того, чтобы в раю оказаться. Да он и там не выпячивался бы, потому что не учился ничему у спесивых да надменных. А вопросы задавать не переставал, и в законе еврейском был строг как никто, и от малейшего нарушения свирепел. Но делал это без злого умысла, а просто от природной требовательности. Г-сподь Всемогущий так велик, а человек настолько мал – что можно ощутить, посоветовавшись с Ним, окруженным бесконечностью?.. Потому и людей любил Иеѓошуа-Натан, и благотворительностью занимался очень по-простому и нерасчетливо, ибо с Ним – не сравнивайся!

ИзменитьУбрать
(0)

Дом Иеѓошуа-Натана, вросший наполовину в землю, был самый старый в городке и стоял вплотную к синагоге, опираясь на нее одной стеной. А по праздникам или в дни свадеб места в синагоге хватало не всем, и чтобы для чтения отрывка из Торы можно было пригласить побольше людей – устраивали это в доме у Иеѓошуа-Натана. И если много бедняков приезжало в Тольну, и не хватало всем места на ночлег за печью в синагоге, то ночевали тоже в его доме. Стол у него был простой деревянный, и не только самый большой в городе, но и самый «бесхозный» – ведь дом его никогда не запирался, и никто ни выходящих, ни входящих представляться не просил.

Не было мальчишки в городе, который не исцарапал его ногтями и не изрезал его ножом до последней пяди. На нем и рисовали грифельными карандашами – бумага-то в Тольне дорога была! – всевозможных зверюшек и птиц, смешные рожицы, похожие на чертиков, деревья с плодами и без, и много еще чего. Никто и не пытался за столом следить – хоть дырку в нем пробуравь! И не только стол был таким в этом доме – все было таким. Даже в часах Иеѓошуа-Натана мы могли ковыряться день-деньской и изучать это чудесное царство колесиков и пружинок. И на крышу его лазил каждый, кому не лень, и в прятки в его спальне играли. Была у него и жена – такая же по характеру, как и он сам, и никогда она нам не омрачала наших игр в их доме.

И вот, пополз слух по Тольне, что хозяин этого дома собирается в Иерусалим!

И говорил об этом весь город: в синагоге и в лавках, взрослые и дети, потому как не случалось такого в Тольне с самого ее основания.

Так случилось, что в начале лета запретили власти эрув1, что стоял в городе испокон веку. А случилось это вот как. Местный христианский священник уехал в другой город, а когда прибыл преемник его, как раз умер один богатый крестьянин, и понесли его хоронить с хоругвями и крестами, как у христиан принято. Священник с непокрытой головой, в золоченых одеждах шел впереди и басом пел молитвы. И вот, дошли они до эрува, ну, то есть до веревки на жердях натянутой и таким образом разделяющей город на части. Вдруг один из людей, несших хоругвь, зацепился ею за натянутую наверху веревку эрува, не удержался на ногах и упал на землю. Новый поп назавтра написал кляузу в Киев с проклятиями на весь род иудейский, и вскоре пришел оттуда указ губернатора – немедленно запретить эрув. И осталась Тольна по субботам, как дом с выломанной дверью... Привычка в праздничный день выходить мужчинам в город с молитвенниками, в талите, а жещинам – в красивых платках была у горожан столь крепка, что нарушая эрув, люди оскверняли и субботу. И резник Иеѓошуа не мог со спокойным сердцем смотреть на это и молчать. И сказали люди: это будет последней каплей – оставит Иеѓошуа Тольну и уедет в Святую землю. А некоторые говорили, будто он просто дал обет, что когда исполнится ему семьдесят лет, уедет он в Эрец-Исраэль, и теперь пришла пора исполнять обещание. А я, подумав, решил для себя, что просто открылся Иеѓошуа-Натану Б-г еврейский во время сна ночного и сказал ему: «Уезжай, уезжай, Иеѓошуа из своей маленькой Тольны, и взойди ты в страну единоверцев твоих!» И друзьям своим я это рассказал, и они тоже решили, что был ему знак свыше. Нас только удивляло, что после явления Г-спода во сне Иеѓошуа-Натану, он еще попросил разрешения на свое путешествие сначала у старухи-жены, а потом у всех предков, покоившихся в тиши старого кладбища, а после этого, еще и к городскому раввину пришел! И склонил раби голову, перед Иеѓошуа и сказал ему шепотом из самого сердца: «Даст Б-г – не прошла еще и половина твоей жизни!»

И представил я себе, как один из нас встанет и уйдет в места, описанные в книгах и квадратным шрифтом, и шрифтом Раши. И в точности увидел я, как поднимается резник Иеѓошуа и уходит туда, где были Калев и Отниэль бен Кеназ, где одержали победу Амаса и Йоав Бен-Цруя, и где похоронены сыновья Бтейры и Байатус Бен-Знун. И человек, которого я видел каждый день за его огромным столом, отправляется в Землю Отцов. Какое у него теперь одухотворенное лицо! Но мысль, что этот старик уйдет в Иудею, а я останусь в Тольне, в тысячах верст от Иордана, – не давала мне покоя. Мне это казалось страшной несправедливостью. Ночами я сидел на своей постели и представлял себе горы и долины Израильские, Шомрон, ручей Ха-Басор, вспоминал стихи из Святых Книг, и виделся мне человек, солнечным днем сидящий в тени виноградников и фиговых деревьев его, – все перемешалось в моем вображении, превращаясь в мечту, обрастающую новыми высказываниями, чувствами и впечатлениями о великом народе.

Еще во время прошедшего праздника Шавуот прочли мы в молитве «Мосефим»: за грехи наши лишены мы были страны нашей и рассеяны по землям далеким. Но вернуться можно, и резник Иеѓошуа-Натан туда отправляется. А что будет потом? О чем он будет молиться в Иерусалиме? И что люди тамошние скажут о нем? – Душа моя не ведала ответов, а учитель сказал обо мне: «Голова этого паренька давно уже в Эрец-Исраэль, вместе с Иеѓошуа-резником».

А Иеѓошуа тем временем занялся делами имущественными: хотел продать оставшуюся половину своего дела какому-то другому резнику, а не тому, молодому, у которого уже была часть работы от Натана. И молодой резник очень обиделся, и судился, и даже дрался с Иеѓошуа-Натаном из-за этого! Такое случилось с ним первый раз в жизни. А тут приехали сыновья и зятья, у которых уже и свои дети были, и стали просить у него, чтобы дал он им их часть наследства уже сейчас, при жизни. А он должен был и о себе позаботиться, потому, как знал: нехорошо отправляться в Землю Обетованную с пустыми руками. Один деревенский, что очень хотел обосноваться в городе, пришел и дал Иеѓошуа-Натану за его дом сто пятьдесят серебряных рублей наличными, а вся Тольна знала, что дом этот стоит не меньше двухсот... И не было в Тольне такого человека, который не купил в доме Иеѓошуа хоть что-нибудь. Кто в погоне за «удачной» покупкой, а кто от желания оставить у себя какую-нибудь вещичку на память о человеке, отправляющемся в Святую Землю. Такими был
и большинство покупателей. Одному на глаза угодила медная лампа, другому – литая сковорода; этому пасхальный бочонок, а тому – старые большие медные кастрюли. И как же доволен был пузатый Шломо-Иехиель, всегда занимающий место в восточной части синагоги, что купил подвернувшийся ему под руку горшок с пушистым кустиком мирта; а какой-то простой горожанин, что за двадцать лет не сделал ничего, чтобы хотя бы голову повернули в его сторону, – купил ханукальный подсвечник на решетчатой подставке на восемь свечей, в основании которого лежали два льва, держащие на головах бочонок с маслом.

И снилось мне в ту ночь, что входит Иеѓошуа-Натан в ворота Иерусалимские, а с ним людей множество, и ведут они быка жертвенного под звуки свирели. А над дворами и домами горят свечи ханукальные, и идут люди со жрецами впереди, с помощниками жрецов и глашатаями, кричащими: «Братья, братья! Придите с миром!»

И вдруг все изменилось – я в огромной и страшной пустыне иду по барханам песка, надо мной тяжелые бронзовые небеса. И несу я кувшин, а в нем чуть-чуть воды. И поднимаю я глаза, и вижу путника босого верхом на осле, издали зовущего меня: «Поди сюда, паренек, дай мне напиться из твоего кувшина». И подойду я со скрытым страхом, и подниму дрожащими руками кувшин, и прольется вода. И закричу я, и открою глаза... – отец стоит над моею кроватью и говорит: «Вставай, сынок. Пришла пора молитвы утренней». И встану я и вымою руки, но долго еще не смогу успокоиться...

И почти уж опустел дом Иеѓошуа-Натана. Лишь стол сиротливо оставался стоять, а под ним мешки да узлы с подушками и одеялами, которым выпала честь сопровождать Иеѓошуа в Эрец-Исраэль. И оденется Иеѓошуа, возьмет в руки толстый посох и начнет кружить по городу – прощаться со всеми. И в каждом доме, куда ни зайдет Иеѓошуа, угощать его будут сладостями или вина немного поднесут, или незаметно сунут ему несколько монеток, как жениху, с пожеланиями добра, прежде чем покинет он город, и у многих на щеках видны будут слезы, и да благословит Г-сподь милосердных!

И будет ходить так Иеѓошуа-Натан целую неделю, из дома в дом, с улицы на улицу, а за ним – стайка ребятишек. Ни одного дома не пропустит Иеѓошуа-Натан и со всеми попрощается, от мала до велика, от богатого до бедного. И в богадельню к нищим вдовам зайдет, и к Дворе, что штопает старые мешки, зайти не побрезгует.

Нищая Двора жила в низеньком домике на окраине, у самой реки, а с нею беспутный сын и больная дочь, которая уже десять лет не шевелила ни руками, ни ногами и не вставала с постели.

ИзменитьУбрать
Рисунки
Алексея Коциевского
(0)

Был полдень. Солнце стояло высоко и разбрызгивало лучи по широкой воде. И отражались они и искрились в маленьких окнах больной девочки, и на белом покрывале, которым заботливые руки укрыли страдающее тело. И откроет Иеѓошуа-Натан дверь, и встанет Двора ему навстречу из угла, занятая там своим ремеслом, и предложит ему присесть. Давно такой важный гость не перешагивал ее порога. И сидит резник у ее стола вплотную к постели, в которой умерла надежда. Вот он здесь, а вот он встанет, и назавтра отправится в Иерусалим, к царю Давиду, рассказ о котором из Книги Псалмов знает девочка наизусть. Тихо в комнате – только мать вздыхает, а девочка лежит, как камень, и нет лекарств для нее. Встанет Иеѓошуа, покачнувшись, обопрется на стол и посмотрит в бледное лицо больной девочки. И будто душа ее проникнет в это мгновенье в него вместе со слившимися воедино каждодневными печалями душевными и жизни тяготами... И взмолиться бы резнику: «Именем Г-спода и рабов Его и пророков в Земле Святой прорицавших! В час, когда восхожу я в Землю, прошу Тебя, освободи от цепей кандальных душу эту, и да откроет глаза она и встанет как все! Читал я в книгах Твоих о чудесах таких...» И хотел он сказать что-то, но мать знаком остановила его – нет у девочки сил разговаривать. И не сказал Иеѓошуа ничего, и стал собираться уходить. И покажется вдруг старухе, как с дверью, закрывающейся за ним, уходит надежда последняя, и тьма кромешная опускается на жизнь ее. И мельк­нет в мозгу ее мысль, и крикнет она: «Погоди немного, раби Иеѓошуа!» И побежит она в сени и поймает курицу единственную, что берегла к праздникам, и скажет: «Зарежь, почтенный, курицу эту твоими руками, которые скоро прикоснутся к Вратам Иерусалимским. И приготовлю я ее, и сварю дочери, если только уважаемый позволит мне сходить за ножом его в город». И ответит резник: «Хорошо. Будь по-твоему». И свяжет Двора ноги курице, и принесет пепла и рассыплет у порога, и побежит в город и принесет нож резника, и передаст ему. Возьмет Иеѓошуа-Натан нож и почистит его, и проверит ногтем острот
у его, и найдет его острым и кошерным. И поднимет курицу, глядящую на мир в смертельном страхе, наклонит ей голову, выдернет несколько перьев и благословит ее на забой, и проведет ножом своим по куриному горлу, и струйка крови брызнет на него. И пока трепыхалась курица на земле, взял пепла Иеѓошуа и засыпал им кровь пролитую.

И была эта курица самой последней, что он зарезал в своем кровавом царстве, в котором правил он без перерыва целых пятьдесят лет.

И вот пришел день, когда готов был Иеѓошуа к отъезду. Дов-Арье, служка городской общины, поднялся спозаранку и начал стучать в окна, как в дни «прощения» перед новолетием: «Вставайте, евреи Тольны, проводить резника вашего в Эрец-Исраэль!» И в каждом доме спешили, глотая на ходу кто – трапезу утреннюю, а кто – молитву. Учеников отпустили из школы, а торговцы перестали торговать, и многие люди оставили дела свои, что обычно так легко не происходит: в будний день закрыли они лавки свои! Около дома Иеѓошуа стояла целая толпа: старые и молодые, мужчины и женщины с грудными детьми на руках. И даже христиане были, и стояли кучками и глазели на происходящее вместе с евреями. Большая крестьянская телега, запряженная двумя волами, стояла рядом с домом, а на нее нагружены узлы с подушками и одеялами и всяким скарбом. Да и отъезжающим в Землю Обетованную осталось место. Вышел Иеѓошуа, одетый в черную одежду. С глазами, полными, слез поцеловал он мезузу2 своего старого дома, а следом за ним вышла его жена-старуха, закутанная в зеленую шаль, а за ней сыновья, зятья, невестки и внуки, а следом городской раввин, кантор синагоги, казначей с управляющим и много других уважаемых людей, и все с посохами в руках.

Свистнул мальчишка быкам, напряглись они, и дрогнула телега со всем грузом на ней, и двинулась. И пошла толпа за телегой, увеличиваясь с каждой улицей. Вот богачи городские, вот старики, вот управляющие и просто горожане. А с ними мастеровые и лавочники, извозчики и мясники, грузчики и шорники, учителя и молодежь, и просто зеваки, провожающие весь этот караван. И шли они медленно-медленно, пока не добрались до окраины. И везде люди: и вокруг, и в домах у окон – все смотрят вслед телеге. И будет это утром летнего месяца Ава, месяца, в котором не веселятся, а поминают сынов Израилевых погубленных и Храм разрушенный, а вскоре будут читать «Сжалься над народом моим» и вспоминать, как стало еврею изгнание вечным, и да не забудется ничего. И все помнят в толпе провожающей. Поднялась тоска поколений многих и заполнила души людские, и стремились сердца их, как одно, туда – в ту крошечную страну восточную, куда один из них уходит сегодня. И забыли они о делах своих, и о домах своих, и о скарбе. И стояли люди на городс
кой окраине, башмаки на ногах, шапки на головах, рубахи на плечах, посохи в руках... И да услышат они весть глашатая: пришел Мессия!.. И да пойдут они вместе с Иеѓошуа в ту страну, оставляя за собой дома и пожитки свои!..

И свистнет еще раз мальчишка, и с трудом взберутся старики на телегу, и тронутся быки. А в сердцах людских – у вокруг стоящих – боль и тоска великие. И взмолился я, который день сдерживающий чувства свои и желание страстное взойти в Землю Израилеву с людьми этими! Взмолился я Г-споду, чтоб превратил Он меня в маленького любимого внука Натана!.. И чтоб не расставался со мной никогда!.. И чтоб взял меня с собой в Святую Землю!.. И с трудом стоял я на ногах из-за бури, бушевавшей в сердце моем.

Еще мгновенье, еще одно, – все еще верил я – и случится Чудо! И вспрыгну я на телегу и уеду с ними...

И очнулся я стоящим в стороне, а телега с Иеѓошуа-Натаном уж едет... И не мог я больше душу сдерживать и закричал изо всех сил: «Забери меня, дорогой дядя Натан, с собой в Землю отцов наших!.. А не возьмешь – я умру!..» И поток слез хлынул из глаз моих. И плакал я, и плакали вокруг, и плакали все...

«Сион, что ж ты не спросишь об узниках своих?..»


1Эрув – веревка, натянутая на жердях, устанавливаемых на окраинах населенного пункта, и обозначающая по традиции «субботнюю границу», переступать которую еврею запрещено, чтобы не осквернить работой субботу. В данном случае – слишком длинной прогулкой, которую можно считать работой.
2Мезуза – капсула с вложенной внутрь молитвой, прикрепляемая к косяку входной двери.

Добавление комментария
Поля, отмеченные * , заполнять обязательно
Подписать сообщение как


      Зарегистрироваться  Забыли пароль?
* Текст
 Показать подсказку по форматированию текста
  
Главная > Мигдаль Times > №112 > Исход
  Замечания/предложения
по работе сайта


2024-03-29 06:52:34
// Powered by Migdal website kernel
Вебмастер живет по адресу webmaster@migdal.org.ua

Сайт создан и поддерживается Клубом Еврейского Студента
Международного Еврейского Общинного Центра «Мигдаль» .

Адрес: г. Одесса, ул. Малая Арнаутская, 46-а.
Тел.: (+38 048) 770-18-69, (+38 048) 770-18-61.

Председатель правления центра «Мигдаль»Кира Верховская .


Еженедельник "Секрет" Всемирный клуб одесситов Jerusalem Anthologia