БС"Д
Войти
Чтобы войти, сначала зарегистрируйтесь.
Главная > Мигдаль Times > №28 > Внутренний свет
В номере №28

Чтобы ставить отрицательные оценки, нужно зарегистрироваться
+7
Интересно, хорошо написано

Внутренний свет
Евгений Голубовский

Помните повесть М. Коцюбинского и снятый по ней замечательный фильм Сергея Параджанова «Тени забытых предков»? Как ни удивительно, эти слова ожили для меня не в Западной Украине, а в Одессе, в мастерской Иосифа Островского.

ИзменитьУбрать
Евгений Голубовский
(0)

Мы дружили, не побоюсь этих слов, любили друг друга, и именно по праву любви я ругал Осика за его «правильные» соцреалистические портреты милиционеров и дворников, детей и их родителей. А он нежно улыбался — ты прав, дескать, но я не все еще показал.

И вот однажды Островский позвал меня в мастерскую, закрыл дверь на ключ, вытащил из шкафчика «чекушку» и, смущаясь, спросил: час-два у тебя есть? Мы пробыли в мастерской целый день — двух часов не хватило — я познавал другого Островского, продолжателя традиций еврейской живописи, мудрого мастера, чей внутренний свет так созвучен Михоэлсу, Зускину, тому же Михаилу Коцюбинскому.

Признаюсь, посмотрев эту галерею, я сразу решил — необходима выставка, нужно ломать стереотип «советского Островского», нужно показать, что и после работ Фраермана 20-х годов существовала в Одессе еврейская живопись, менее формально-изысканная, но более теплая, очеловеченная.

ИзменитьУбрать
И. Островский.
Скрипач. 1984 г.
(0)

Как же организовать выставку?

Увы, в Одессе в те годы это было невозможно. И тут я вспомнил еще одного светлого человека, одного из немногих уцелевших еврейских писателей — отсидевшего, но вышедшего из лагерей, делегата Первого съезда писателей в 1934 году — Нотэ Лурье. Уже на следующий день я рассказывал Нотэ Лурье об Островском.

Они оба долго прожили в Одессе, считали себя «коренными одесситами», хоть Иосиф Островский родился в Шепетовке, а Нотэ Лурье в Гуляй-поле, в «столице» батьки Махно. Но Иосиф Островский и Нотэ Лурье, хоть и ходили по одним улицам, дышали воздухом бабелевской Молдаванки и бунинского Большого Фонтана, друг друга не знали. Возможно, потому, что были людьми разных поколений. Островскому тогда только исполнилось 50, а Нотэ Лурье перевалило за 80. Но, познакомившись, старый еврейский писатель, владевший идиш лучше, чем русским, и художник, несмотря на еврейское происхождение, не знавший родного языка, но колоритно, сочно пользующийся русским, нашли о чем поговорить, что обсудить.

Вечером мне звонил Нотэ Лурье.

— До чего же этот Островский светлый и добрый человек! Я не много понимаю в живописи, но в людях, мне кажется, кое-что начал понимать. Это художник, сотворивший свой мир, свою сказку — и для детей, и для взрослых. Я член редколлегии «Советиш Геймланд», вопрос с цветными репродукциями можете считать решенным. У нас есть свой зал и можно будет устроить выставку.

Нет уже в живых Нотэ Лурье, обаятельного, интеллигентного, незащищенного человека. Поэт Анатолий Жигулин в повести «Черные камни» добрым словом вспоминал этого человека, сохранившего и в лагере, и после заключения юмор, доброту, отзывчивость. Да, давно уже нет в живых Нотэ Лурье. Но я смотрю на живопись Иосифа Островского уже и его глазами. И вхожу в причудливый мир этого художника, сложный, радостный и грустный, — мир философа и сказочника.

Нет, не хочется подробно пересказывать странички биографии Иосифа Островского. Лишь вехи. Он учился в Одесском художественном училище, где когда-то учились Натан Альтман и Давид Бурлюк, Исаак Бродский и Алексей Крученых. Выставлялся в Одессе, Киеве, Москве, вступил в Союз художников. В начале 80-х годов у него была первая персональная выставка, а в 1988 году — вторая. Она существенно отличалась от первой. Важно было ощутить этот водораздел в его творчестве — еще не главный, но существенный.

Он словно сбросил путы ученичества, предпочел быту, пусть тонко трактуемому, бытие, в традициях солнечной южнорусской школы.

И вот этот качественный скачок — из быта в бытие — определил новый облик художника. Ни на кого не похожего, идущего своим путем, своей дорогой.

До чего же трудна оказалась задача — выразить дух, духовные поиски шолом-алейхемовских героев, не отодвинув их в XIX век, а взглянув на них из восьмидесятых годов XX века. Казалось бы, с какими гигантами он вступал в соперничество: романтичнейший Марк Шагал, сумеречный Хаим Сутин, изысканный Александр Тышлер.

Перед Островским стояли его видения. Его образный мир. Он вглядывался в лица стариков, ушедших столетия назад. И понимал, что мудрость и доброта не уходят. И если существует ноосфера — сфера разума, открытая не только великим естественником, но и философом Владимиром Вернадским, то духовная энергия этих людей — частица этой ноосферы. И если бы можно было осуществить когда-нибудь воскрешение ушедших поколений силой мысли их потомков (возможность, на которой настаивал оригинальный русский философ Николай Федоров), то свою лепту в эту нравственную миссию воскрешения внес бы своим творчеством Иосиф Островский.

Сотни картин — не очень больших и совсем маленьких — выстраивались передо мной в мастерской в какую-то безмерную, мощную фреску. «Лежащий старик» — я всматривался в него и видел еврейского Льва Толстого, во всяком случае, его брата по духу, по простоте в быту и повседневности, в размышлениях. «Старик, читающий книгу» — проще всего предположить, что он читает Тору. Но, вглядевшись в этот облик еврейского Дон-Кихота, понимаешь: что бы он ни читал — трактаты Спинозы или стихи Бялика, статьи Жаботинского или идиллии Саула Черниховского, — он созидает свой мир, мир мечты.

Размер картин был небольшим, это диктовало пространство мастерской. Но каждый образ был монументален: эти простые люди настолько мощны, настолько духовны, что могли бы быть переведены во фреску, украсить стены общественных зданий.

ИзменитьУбрать
"Читающий книгу", 1983 г.
(0)

Как-то я спросил у Иосифа Островского: не видит ли он свои холсты в размерах фресок Риверы, Ороско, Сикейроса?

— Нет-нет-нет! Чем они меньше, чем незащищеннее, тем естественнее.

— Я бы сказал — пронзительнее.

— А это уже пусть ощущают зрители. Сколько зрителей, столько ощущений.

— Думаю, что не совсем так. В этих работах есть общечеловеческие ценности, а их воспринимают все люди, даже те, кто, быть может, недостаточно эстетически образован.

— Я и сам иногда задумываюсь: не сужаю ли я аудиторию своих зрителей тем, что разрабатываю последние десять лет еврейский фольклор, создавая на его основе свою мифологию, но я пришел к выводу, что есть вечные темы, которые понятны, волнуют всех. Язык живописи интернационален, как и язык чувства. И поэтому, чем глубже проникаешь в душу, в мысли своего народа, тем ближе твое творчество становится всем народам.

ИзменитьУбрать
"Коза", 1985 г.
(0)

Благодаря Нотэ Лурье художник показал свои работы в Москве. И лишь потом в Одессе. Можно много писать о цвете в его картинах, тонкой нюансировке сближенных тонов. Но мне представляется более важным сказать о свете. Удивительное дело — в картинах Островского свет излучают лица его стариков. Именно этот внутренний свет создает атмосферу напряженного молчания, глубокой сосредоточенности героев его картин. Вроде бы не тематические полотна, во всяком случае, сюжет в них не разработан, не представляется главным. Они, тем не менее, воспринимаются как философская живопись, исследующая вопросы смысла бытия, а не условий существования.

Эта мастерская, ее хозяин привлекали людей самых разных профессий. Здесь любили бывать не только художники, но и артисты, писатели. Что они находили в общении с героями Иосифа Островского?

— В этой мастерской я всегда ощущаю, что Одесса осталась Одессой, которая навсегда в моем сердце, — говорила Татьяна Тэсс, знаменитая писательница и журналистка.

— Для меня нет Одессы без Осика, — сказал Зяма Гердт.

В конце восьмидесятых художник тяжело заболел. Ему сделал виртуозно операцию Сергей Александрович Гешелин, но предупредил друзей: метастазы могут дать о себе знать. Нужно поддерживать контакты с врачами. И тогда Осик уехал в Израиль. Была надежда, что там вытянут, спасут.

Его очень хорошо приняли на Святой Земле. И он полюбил ее библейские пейзажи, хоть скучал по Одессе... Жил, писал картины буквально до последних месяцев. И навсегда с нами, с Одессой, остался.

За полгода до смерти, сидя в Тель-Авиве на кухне у друзей, он сказал мне: «Я остался в Одессе. Это — не театр, не фантазии, это оживший мир моих и твоих предков. Может быть, предков всей Одессы. Поэтому я рад, что так много моих работ в городе, давшем мне профессию и мечту».


Yosef Ostrovsky is one of the best and most renowned of the Odessa artists; indeed his name continues to be a symbol of Odessa art in the second half of the twentieth century. It is easy to recognize his works at first glance as they are both joyous and sad at the same time. Indeed, these works contain the expression of the very essence of the soul of the Jewish people. His paintings can be found in renowned museums, galleries and private art collections throughout the world.
As Ostrovsky said regarding his “Jewish Cycle”: "Eternal themes concern everyone. The language of art and feeling knows no borders. The more deeply you penetrate the soul of your own nation, the more understandable your art becomes to other nations."

Добавление комментария
Поля, отмеченные * , заполнять обязательно
Подписать сообщение как


      Зарегистрироваться  Забыли пароль?
* Текст
 Показать подсказку по форматированию текста
  
Главная > Мигдаль Times > №28 > Внутренний свет
  Замечания/предложения
по работе сайта


2024-03-28 09:18:01
// Powered by Migdal website kernel
Вебмастер живет по адресу webmaster@migdal.org.ua

Сайт создан и поддерживается Клубом Еврейского Студента
Международного Еврейского Общинного Центра «Мигдаль» .

Адрес: г. Одесса, ул. Малая Арнаутская, 46-а.
Тел.: (+38 048) 770-18-69, (+38 048) 770-18-61.

Председатель правления центра «Мигдаль»Кира Верховская .


Всемирный клуб одесситов Еврейский педсовет Jerusalem Anthologia