Давно хочу воспеть коллег по цеху – редакторов и переводчиков. Мною движет не только чувство солидарности, но и стремление к справедливости. Уж очень эти люди законспирированы, прямо как незаметные санитары леса. Их фамилии пишут мелким шрифтом. Если они работают хорошо, этого никто не видит, если недобросовестно – замечают почти сразу.
«Коза закричала нечеловеческим голосом.»
(Из фильма «Осенний марафон»)
На тему редактуры и перевода можно рассуждать долго и со вкусом. Сложить бы о них сагу или поэму: «Текст, о редактор, возьми, и того, кто его нацарапал…» Или снять «День переводчика» (кстати, это 30-е сентября). Но развеселый капустник из такого сюжета может не получиться. Литературная работа – занятие тихое и для зрителя не очень интересное.
Переводчик – организатор диалога между читателем и текстом, между двумя языковыми системами, двумя разными культурами. Очень важно, чтобы ему не наступил медведь на ухо. Одна-две неточности – это ладно. Коллекции переводческих ляпов изрядно веселят понимающих людей. Но иногда перевод дает искаженное представление о книге в целом, и тогда обидно за всех – и за писателя, и за читателей, и за язык, на котором пишутся шедевры вроде вышеупомянутой козы.
В истории переводов встречаются две крайности. Одна – «где наша не пропадала!». То есть, пересказ, переделка, адаптация, создание фактически нового русского произведения на основе чужого сюжета («Аня в Стране Чудес»), приправы в виде русских пословиц и поговорок, замена иноязычных названий и имен неуклюжими гибридами (Колоброд, Долгопупс, Наземникус).
Другая тенденция – буквализм: переводить все до последнего предлога. Отсюда фразы-сороконожки типа: «Это заставляет меня видеть, что не упал интерес к тому, чтобы приблизиться к тому, что…» и т.д.
Строго говоря, если вы не знаете китайского – нельзя сказать, что вы читали китайских поэтов. Вы читали, допустим, Тао Юань-мина в переводах Льва Эйдлина, и невозможно узнать одного – без другого. Чьим же стилем мы восхищаемся, кого цитируем на самом деле?
Существуют ли школы перевода? Кто-то называет советскую и израильскую. Кто-то находит внутри советской другие школы, например, кашкинскую1. Кто-то утверждает, что нет никаких школ, а есть одинокие галлюцинации переводчиков…
Книги, ставшие культурными феноменами, переводят многократно. Из любви к автору или к искусству, из чувства здоровой конкуренции, из-за смены эпох (если язык перевода устарел), и т.д. «Алису в Стране Чудес» на русский язык переводили 21 раз! Есть и неизданные интернет-версии. Вам как больше нравится: «Все чудесатее и чудесатее!» или «Все любопытственнее и любопытственнее»? Лично я предпочитаю «Все страньше и страньше».
«Эти люди не только придерживаются принципа, согласно которому слово "woman" следует переводить исключительно и безвариантно "баба", и никогда – "женщина" (вне зависимости от контекста и прочих мелочей жизни), но равно полагают возможным добавлять в переводной роман шесть листов, не сочиненных автором, если считают, что в некоторых главах не хватает юмора» (booknik.ru). Вспоминается один одесский специалист, переводивший серьезный труд по философии йоги. Редактируя текст, я обнаружила там дополнения, по его словам, «продиктованные высшими силами».
Но речь все-таки о других специалистах.
«Перевод, будучи разновидностью текстуальной интерпретации, является национальным еврейским занятием», – пишут на сайте booknik.ru., и это не такое уж преувеличение. Вспомним блистательные переводы Бориса Пастернака и Самуила Маршака. Еще – Нора Галь, Надежда Вольпин, Борис Заходер, Рита Райт-Ковалева, Лев Эйдлин, Юлиана Яхнина, Лилианна Лунгина… Я уверена, что вспомнила далеко не всех.
Три мушкетера – три переводчицы
«Трех мушкетеров» знают все, а трех его переводчиц на русский язык – практически никто2. Заинтересовавшись, я отыскала скудные сведения о них. Вере Вальдман, Деборе Лившиц и Ксениии Ксаниной принадлежит самый известный и популярный у нас перевод романа, который был впервые опубликован в 1949 г. и значительно подправлен в 1952-м. В 1977 г. московское издательство «Детгиз», планируя переиздать «Трех мушкетеров» в «Библиотеке мировой литературы для детей», обратилось к Д. Лившиц (В. Вальдман и К. Ксанина к тому времени умерли) с предложением сделать окончательную редакцию перевода. Она согласилась, попросив указать в книге имена ее коллег. Многочисленные тиражи «Трех мушкетеров» в дальнейшем выходили в этом варианте3.
У трех дам роман получился толще, чем у Дюма. Они немного «подредактировали» неточности, которые великий писатель допускал в датировке, деталях, описании героев. Например, письмо Ришелье, которое попросила у него миледи, появляется в романе трижды – с разными датами. Неудивительно: Дюма создал фантастическое количество толстых книг, мог писать 2-3 романа параллельно, а компьютеров еще не было...
Дебора Григорьевна Лившиц (1903-1988) родилась в Нижнем Новгороде, в семье директора гимназии. С увлечением изучала латынь. В Петрограде училась на «Фонетических курсах практического изучения языков». В 1944 г. Д. Лившиц включили в коллектив переводчиков романа В. Гюго «Отверженные». После выхода романа она начала работать над «Мушкетерами» и завершила перевод писем Стендаля для собрания сочинений.
В переводах Д. Лившиц выходили книги Жорж Санд («Графиня Рудольштадт»), Дидро («Монахиня»), Золя («Деньги»), некоторые произведения Жюля Верна, Мериме, Мопассана, Стендаля, Анатоля Франса.
Вера Семеновна Вальдман (1884-1962) родилась в семье провизора. С детства свободно владела иностранными языками. До 1927 г. работала в советских организациях (читала лекции, руководила литературными кружками и т.п.). С 1935 г. она начала переводить произведения Л. Фейхтвангера; их заочное знакомство впоследствии перешло в дружбу. В ее переводах выходили «Успех», «Иудейская война», «Еврей Зюсс», «Лже-Нерон», книги Т. Манна, Шарля де Костера, Бичер-Стоу, Бальзака, Джека Лондона и др.
Ксения Афанасьевна Ксанина (1897-1951) родилась в Белоруссии, окончила Петроградский университет. Кроме «Мушкетеров», перевела «Исповедь сына века» А. Мюссе (в соавторстве с Д. Лившиц), ряд произведений Стендаля, А. Доде, Л. Клоделя.
Игрок в бисер
Хорошая переводная литература была не только «окном в мир», но и свидетельством того, как можно писать по-другому, не по скудным стандартам соцреализма. Это одна из важнейших задач перевода – так считал Соломон Константинович Апт, замечательный переводчик античных классиков и немецкой литературы 20 века. Он познакомил русского читателя с Т. Манном, Г. Гессе, Ф. Кафкой, А. Брехтом, Р. Музилем.
Сегодня трудно представить огромный резонанс, который вызвала в СССР публикация романа Т. Манна «Иосиф и его братья». Шутили, что роман стоит теперь перевести обратно на язык оригинала, чтобы и немецкие читатели смогли познакомиться с этим выдающимся произведением.
Апт же старался избегать восторженных эпитетов по поводу своих работ и вообще какого-либо пафоса. К своим переводам и к «своим» авторам он относился спокойно и трезво. Так же он относился к другим людям. Ни в воспоминаниях, ни в интервью Соломона Константиновича читатель не найдет недоброго слова по отношению к кому бы то ни было. Если беседа все-таки сворачивала на «плохих» людей, Соломон Константинович говорил что-то вроде: «Ну, об этом лучше не надо, имен называть не хочу», – и переводил разговор на другую тему.
Соломон Апт (1921-2010) родился в Харькове. Окончил филологический факультет МГУ, кандидат филологических наук. «После аспирантуры МГУ я не мог найти работу в Москве, – вспоминал Апт в интервью. – Мне по молодости было не страшно, но, в общем, атмосфера была ужасная».
Печатался с 1953 г. как переводчик античной литературы (Аристофан, Эсхил, Платон) и, прежде всего – немецкой. Первый переводчик Франца Кафки на русский язык. Автор биографии Т. Манна, книги «Над страницами Томаса Манна», статей об искусстве перевода и германоязычной литературе, воспоминаний. Член Союза Писателей СССР. Член общественного редакционного совета журнала «Иностранная литература» и редакционной коллегии серии книг «Библиотека античной литературы». Лауреат советских и зарубежных премий, почетный доктор Кельнского университета, член-корреспондент Германской академии литературы и языка.
«По-моему, хорошего на свете всегда меньше, чем плохого, – говорил Апт в интервью. – Раньше книг переводили меньше – и к переводу относились серьезнее. Я не за строгости, но объективно получилось так, что ответственность за каждую переводную книгу уменьшилась. Сейчас люди, занимающиеся переводом, очень пренебрежительно относятся к родному языку. …Культура перевода – это часть общей культуры. А когда в культуре господствует массовость, то это называется попсой.
…Нельзя оскорблять дух повествования. Ни в коем случае нельзя переводить слова. Переводить нужно, очень точно поняв смысл каждой фразы… Не счетом слов, а весом сказанного». (По материалам dw.de, old.russ.ru, kommersant.ru)
Сырники с кока-колой
Это единственный известный мне огрех замечательной переводчицы Риты Райт-Ковалевой, и прославилась она вовсе не им. Ее переводы «изменили сам строй русского языка, – пишет В. Мунблит. – Если в Америке книга Сэлинджера "Над пропастью во ржи" долгое время оставалась чтением весьма элитарным, то в СССР в эту книгу в переводе Райт-Ковалевой влюбились – все. Сначала интеллигенция, затем – тинейджеры заговорили так, как говорил по-русски главный герой книги Холден Колфилд. Достаточно сказать, что манера называть родителей "предки" была вычитана именно из этого перевода.
Великолепно перевела Райт-Ковалева и прозу Курта Воннегута. Писатель для очень немногих в Америке, Воннегут был изумлен своей популярностью в России, подружился с переводчицей, приезжал в гости» (vechny.com).
Кто-то пошутил, что «романы Курта сильно проигрывают в оригинале».
Рита Райт-Ковалева (Раиса Яковлевна Черномордик, 1898-1988) родилась в Курске в семье врача. Раиса отправилась получать медицинское образование – сначала в Харьков, где познакомилась с В. Хлебниковым и переводила на немецкий его стихи, а потом в Москву. Там познакомилась с Маяковским, Бриками и Пастернаком. К 20 годам она сочиняла стихи, свободно говорила по-немецки и по-французски (английский выучила позже). По просьбе Маяковского перевела на немецкий язык «Мистерию-буфф», впоследствии переводила на русский Шиллера. В 1950-х, когда ее пытались отлучить от литературы, выучила болгарский, чтобы переводить с этого языка.
В переводе Райт-Ковалевой в СССР впервые появились русские версии многих произведений Белля, Кафки, Фолкнера, Воннегута, Натали Саррот, Анны Франк. Ей принадлежат также воспоминания о Хлебникове, Ахматовой, Пастернаке.
Домомучительница и домокозлючка
«Переводить – огромное счастье. Искусство перевода я бы сравнила только с музыкальным исполнением. Это интерпретация. Не берусь говорить, какая лучше, какая хуже, – каждый выбирает, что ему нравится. …Человек расписывается, пишет свой портрет, когда переводит, чувствуется, каков он есть». Эти слова принадлежат Л. Лунгиной.
Лилианна Зиновьевна Лунгина (Маркович, 1920-1998) в детстве жила в Германии, Палестине и Франции. В 1934 г. вместе с матерью вернулась в СССР, к отцу. Поступила в ИФЛИ, затем закончила аспирантуру ИМЛИ им. Горького. Преподавала языки. Работу по переводу с французского и немецкого языков ей ни в одном издательстве не давали. Не помогли даже дружеские отношения с руководителем зарубежной редакции Детгиза Б. Грибановым, с которым они вместе учились. Он сказал Лунгиной (по книге ее воспоминаний): «Мне не разрешают давать переводы с французского евреям».
В институте Лунгина занималась скандинавскими языками и литературой – на этом поле конкурентов не было. По совету Грибанова она обратилась к шведской детской литературе, где и открыла настоящее сокровище – книгу «Малыш и Карлсон, который живет на крыше» Астрид Линдгрен.
«Я начала читать и буквально с первой же страницы увидела, что это …это изумительная по интонации, по забавности, по простоте, по фантастичности выдуманного образа вещь. Я, как полагалось, написала для издательства рецензию на эту книгу. Написала, что Астрид Линдгрен когда-нибудь будет знаменитой писательницей, потому что она, как никто другой, та-та-та... А через год-другой узнала, что она давно уже имеет Андерсеновскую премию, что ее книги переведены на тридцать языков…»
Книжка про Карлсона в русском переводе имела ошеломительный успех. Миллионные тиражи, любовь маленьких и больших читателей, театральные постановки, мультфильмы. После «Карлсона» Лунгина перевела еще 3 повести Линдгрен, в том числе «Пеппи Длинныйчулок». Малыш, Карлсон и другие герои прочно поселились в российском культурном пространстве. Л. Лунгина познакомилась и подружилась с Астрид Линдгрен. Это были родственные души: обе дерзкие, веселые, щедрые.
Лунгина переводила Стриндберга и Ибсена, Виана и Ажара, Шиллера, Гамсуна, Фриша. В конце 70-х – начале 80-х гг. вела семинар молодых переводчиков. Первым результатом его работы был сборник Бориса Виана.
В 90-х гг. появился новый перевод «Карлсона» – Л. Брауде и Н. Беляковой. В нем нет ни ошибок, ни пропусков, но недостает живости, блеска, естественности. Как лучше: домомучительница или домокозлючка? (Бокк – по-шведски «коза».) «Приторный порошок» или «ням-нямвкуснятина»? «Деньги дерешь, а корицу жалеешь» или «В твоих бессовестно дорогих булочках очень мало корицы»?
В 2007 г. издательство «АСТ – Астрель» выпустило «Карлсона» в пересказе Эдуарда Успенского. Вот как разговаривает обновленный Карлсон: «Я красивый и умный до мозга кости и в меру упитанный мужчина. И я всегда в лучшем своем возрасте... Спокойность, только стопроцентная спокойность!» Фрекен Бок здесь называется госпожой Козлотуршей.
Перевод Лунгиной, конечно же, не идеален. Но фактические огрехи нетрудно исправить. Что же касается трактовки образа, то изменить его, не вторгаясь в художественную ткань, вряд ли возможно, а главное, не нужно.
В 2009 г. вышел документальный 15-серийный фильм о жизни Л. Лунгиной «Подстрочник», пролежавший на полке 11 лет. Когда в 2010 г. фильму дали премию ТЭФИ, режиссер О. Дорман не приехал на церемонию, отказавшись «по моральным соображениям». Прибывший вместо него представитель зачитал письмо режиссера. «Среди членов Академии, ее жюри, учредителей и так далее – люди, из-за которых наш фильм одиннадцать лет не мог попасть к зрителям. Люди, которые… сделали телевидение главным фактором нравственной и общественной катастрофы, произошедшей за десять последних лет… У них нет права давать награды "Подстрочнику". Успех Лилианны Зиновьевны Лунгиной им не принадлежит». (По материалам Н. Мавлевич, magazines.russ.ru)
Шумелки и пыхтелки
Наш «Винни-Пух» – пример перевода-пересказа, но на редкость удачного и талантливого. Пуха и его друзей цитируют, о них снимают мультики. Миллионы людей могут продолжить фразу «куда идем мы с Пятачком...». «Создатель русского Винни-Пуха Борис Заходер сделал героев обаятельнее и ярче милновских. Шедевром стали переводы песенок Винни-Пуха. У Милна в них заключена игра слов, которая кажется непереводимой, но Заходер справился с этим. Так же, как Маршак, он не стал гнаться за дословностью, которая убила бы текст, и переводил не слова, а дух игры, стилистику медвежонка, у которого в голове – "одни опилки"» (vechny.com).
Борис Заходер (1918-2000) родился в Бессарабии, в семье юриста. Имя получил в честь деда, Боруха Бер-Залмановича Заходера, который был первым казенным раввином Нижнего Новгорода, переписывался с В.Г. Короленко, печатался в прессе.
Борис в 1938 г. поступил в Литературный институт, начал публиковать стихи. Наибольшую известность в СССР принесли ему переводы-пересказы детских книг А. Милна, П. Трэверс, Дж. Барри, сказок К. Чапека, стихов Ю. Тувима и Я. Бжехвы.
Как это делалось в Израиле
Переводам (прежде всего, русской литературы) отдавали дань практически все израильские писатели. Израильский институт переводов под руководством Нили Мирски выпускал на иврите русскую классику, литературу 20 в. (например, собрание сочинений М. Булгакова) и современную. В Израиле на иврите Венедикт Ерофеев появился раньше, чем в России на русском. Поэт-авангардист Авраам Шленский перевел на иврит Пушкина (в том числе «Евгения Онегина»), Маяковского, Ахматову, Сашу Черного, Блока и Цветаеву… Проще сказать, кого он не переводил.
Израильские старшеклассники изучали в школах русскую классическую литературу на иврите в гораздо большем объеме, чем их российские сверстники (в особенности Достоевского и Толстого). Поэты соревновались в переводах Пастернака и Бродского – самых чтимых в Израиле русских поэтов.
Дети читали поэмы Чуковского. Когда ему в 60-х прислали из Израиля перевод «Доктора Айболита», Корней Иванович ответил открытым письмом: «Я счастлив, что правнуки Авраама, Исаака и Иакова будут читать мою поэму на языке их великих предков…»
А вот Шолом-Алейхему в Израиле не повезло: переводы на иврит были не слишком удачными, потому что знатоков русского в Израиле оказалось значительно больше, чем знатоков идиша. По той же причине трудно перевести Бабеля: речь его героев – в сущности, дословный перевод с идиша. (Американские переводчики тоже столкнулись с этой проблемой.)
Н. Мирски получила Государственную премию за перевод на иврит собрания сочинений Гоголя. Когда журналисты спросили ее, каким образом она, родившаяся в Израиле, так чувствует русский язык, Нили ответила: «Большую часть детства я провела в доме бабушки, которая до конца жизни так и не освоила полностью иврит и все время сбивалась на русский...» (по материалам В. Мунблит, vechny.com).
Вы не можете удалить эту картинку |
Сайт создан и поддерживается
Клубом Еврейского Студента
Международного Еврейского Общинного Центра
«Мигдаль»
.
Адрес:
г. Одесса,
ул. Малая Арнаутская, 46-а.
Тел.:
(+38 048) 770-18-69,
(+38 048) 770-18-61.