-2

№56

Мигдаль Times №56

Пурим

Давид ШЕХТЕР (Отрывок из книги «В краю чужом»)

Это тебе не шолом-алейхемовская Украина! Усилиями фашистов и коммунистов от еврейской культуры и следа не осталось... Да и как развернешься в одной комнате — не такой уж и большой, всего метров двадцать квадратных?.. Шломо кинулся к Хадашу. Он, хоть и работает маляром, но когда-то закончил режиссерский факультет театрального училища. Как подступиться к сценарию, Хадаш тоже не знал.
— Какой из меня уже режиссер? Давай лучше сам! А я, чем смогу, помогу. Пожалуйста!

Остальные отвечали тем же... Шломо понял — деваться некуда, и сел писать сценарий. Традиционную форму Пуримшпиля он решил не использовать и придумал вот что. Мордехай уехал в Пале-стину и прислал Эстер вызов (на вызов Шломо собирался наклеить большую фотографию Шайки). Аман — он же начальник персидского ОВИРа — отказывал Эстер в выезде — по «держиму».

Ненависть Амана к Эстер постоянно подогревала Зереш. Она попрекала Амана: к Эстер ходят иностранцы, приносят японские магнитофоны, кассеты и прочие импортные штучки, которые та будто бы использует для изучения палестинского языка, а он не добытчик и не начальник ОВИРа вовсе, если не может положить конец заграничному безобразию и заполучить в дом что-нибудь из этих вещиц. Чтобы успокоить жену,
Аман организовывает нападение на очередных туристов прямо в подъезде Эстер и забирает
их сумки. Но награбленное — магнитофон, карта Палестины и жвачка — только разжигает алчность Зереш. Теперь она требует, чтобы Аман вместе с ней уехал в Палестину. Аман предлагает Эстер сделку: Эстер выступит на пресс-конференции, раскается в желании изменить родине и зачитает поддельные письма якобы обманутого Мордехая, мыкающего горе на чужбине. За это Аман даст ей визу, а она пришлет из Палестины вызов ему и Зереш. Эстер соглашается. Но на пресс-конференции, после вступительного слова Амана о проделанной им лично огромной работе в деле возвращения заблудшей овцы в лоно отечества, Эстер рассказывает все, как было. Амана исключают из партии, выгоняют с работы. Не выдержав упреков Зереш, он вешается. Эстер уезжает в Палестину.

Сценарий писался на удивление легко. Слова словно сами укладывались в строфы гекзаметра. За неделю сценарий — сорок рукописных страниц — был закончен.

— Нес гадоль hайа по!¹ — воскликнул Шломо, поставив последнюю точку.

Он снова и снова перечитал написанное — формально придраться не к чему. О советской власти — ни строчки. Но... Намеки были столь прозрачны, пародия столь очевидна — тут тебе и любимые словечки генсеков, и газетные штампы...

...В большой комнате сцену уже отгородили доской, положенной на табуретки. Все как-то устроились, расселись — на стульях, на диване, на спинке дивана, на подоконниках... Потом, когда вспоминали, понять не могли — как столько народу вместилось. Наверное, все-таки произошло чудо — стены раздвинулись.

Монька с аппаратом наготове сидел в первом ряду. Шломо окинул взглядом комнату. Зрелище впечатляло. Лица, лица, лица... раскрасневшиеся, взволнованные. Среди всех выделялся Длинный. Он стоял позади, обмотав вокруг головы белое махровое полотенце. Концы полотенца кокетливо свисали по обе стороны. Огромный, ловко сделанный тюрбан настолько не вязался с серьезным, даже грустным видом Длинного, что Шломо чуть было не рассмеялся.

«Сниму-ка я всех! — решил он. — Потом раздам карточки. Пусть будет память!..» Он сделал несколько снимков, стараясь никого не пропустить. Только Рая предусмотрительно отвернулась.
Раздался смех. В дверях показался Катанчик. Одели его под Арафата — рубашка с погончиками, куфия, огромные кирзовые сапоги. Поверх куфии — советская полковничья фуражка без кокарды.
Публика зааплодировала. Шломо махнул рукой: начинаем!

К его удивлению, все шло хорошо. Катанчик вошел в раж и ни разу не запнулся. В сцене, когда Аман, жалуясь на «жисть свою поломатую», уговаривает Эстер прислать ему вызов, произнося слова: «Какой ОВИР, ну разве это воздух — сплошная пыль от множества бумаг!» — он так хрястнул рукой по столу, что из старых книг полетели облачка пыли.

Шломо радовался — шпильки оценивались, намеки понимались. Смеялись в неожиданных даже для него самого местах.

Появление Меира вызвало настоящий фурор. Всеобщее воодушевление захватило и актеров. Абба с Ашером так накинулись на фронцев, что отломали крышку у новенького магнитофона. Моше и Герцль с натуральным иностранным акцентом истошно вопили: «Мы протестуем! Мы иностранные подданные!» А чего стоила песня на мотив «Черного ворона»: «Мацегора, йецер горо², что ты вьешься надо мной? Ты победы не дождешься. Йецер горо, я не твой!..» Даже Пизэр не могла усидеть на месте — то и дело врывалась в комнату, прыгала, лаяла. Ида с трудом уволакивала ее в коридор.

Заключительную сцену Катанчик сыграл просто блестяще. На глазах его выступили слезы, в голосе зазвучало неподдельное страдание. В конце концов, он упал на колени и уполз из комнаты. Аплодисментами взорвалась вся квартира Непомнящих.

Источник: В оформлении использована работа М. Ибшмана

Добавить комментарий

Добавление комментария

Поля, отмеченные * , заполнять обязательно * Подписать сообщение как  Имя  без пароля (гостевой вход)  Ник  Пароль  Войти?        Зарегистрироваться  Забыли пароль? * Текст  Показать подсказку по форматированию текста