БС"Д
Войти
Чтобы войти, сначала зарегистрируйтесь.
Главная > Мигдаль Times > №66 > От молитвы до хохмы
В номере №66

Чтобы ставить отрицательные оценки, нужно зарегистрироваться
+2
Интересно, хорошо написано

От молитвы до хохмы
Подбор материалов Людмилы КЛИГМАН

От шутки до репризы — как от шута до конферансье. Шутов во все времена и любили, и били.

«НАХОДЧИВ БЫЛ КОНФЕРАНСЬЕ...»

У короля был дерзкий шут.
Среди шутов,
шутя шутивших,
Разил он шуткой,
бил, как кнут,
При короле льстецов
служивших.
И местью, злобой, клеветой
Затравлен шут,
не знавший страха...
За песни, шутки, смех святой
От короля награда — плаха...
Шута хоронят, умер смех...

(А. Алексеев)

Один из создателей жанра конферанса Алексей Алексеев (Лившиц) — прирожденный импровизатор, режиссер и автор многих оперетт и миниатюр — человек очень нелегкой судьбы.

Родился в Петербурге, ребенком жил в Одессе, учился на юрфаке Новороссийского университета и считал себя одесситом.

Одессу, где «смеются даже камни», трудно чем-то удивить, тем более острым словечком, каким бы перцем оно ни приправлялось. Но молодой, худощавый статный щеголь с характерным для южного города носом рискнул завести разговор с изысканной публикой моднейшего кабаре-театра «Би-Ба-Бо», быстро притушив нагловатые
ухмылки пижонов и заинтриговав красавиц. Об этом периоде творческой карьеры Алексеева писала в своих «Разрозненных страницах» Рина Зеленая, выступавшая вместе с ним в «Би-Ба-Бо».

В воздухе тогда витало модное французское словечко «конферансье». Конферансье — не певец, но при случае скуплетирует. Не танцор, но если публике угодно, сделает ножкой. Не поэт, но при дружной поддержке зала сочинит две-три пары строк. И все это между номерами. Вскоре некоторые конферансье стали такими же именитыми, как вокалисты, танцоры, мастера других жанров. Как и других артистов, их обманывали антрепренеры, за что получали в свой адрес массу беспощадных шуток.

ИзменитьУбрать
(0)

Переехав в 1915 году в Петербург, Алексеев выступал в «Литейном театре» и в «Павильоне де Пари». Выходил на сцену во фраке, с моноклем и постоянно вставлял в свою изящную речь фразы на французском языке — такой «осколок» разбитого вдребезги строя. Позже в этих атрибутах увидели «чуждый элемент» и заставили с ними расстаться. Алексеев удачно использовал для сценических острот оговорки, ошибки артистов или реплики зрителей. Однажды, как рассказывал Н.П. Смирнов-Сокольский, Алексеев вышел на сцену Центрального клуба НКВД и сказал: «Здравствуйте, дорогие товарищи!» Ему крикнули из зала: «Гусь свинье не товарищ!» Алексеев тут же ответил: «Ах, так! Тогда я улетаю».

В 1919-м в 1-м номере журнала «Орфей» сообщалось: «В конце октября в Ростове-на-Дону открылся “Гротеск”. Конферансье г. Алексеев. Был дан ряд
изящных постановок». Приглашенный режиссер Н.И. Собольщиков-Самарин приехать не смог. «Пришлось мне волей-неволей взять режиссуру на себя», — пишет Алексеев. Необычное творческое лицо, высокий художественный уровень театра «Гротеск» были определены тем, что на его крошечной сцене выступали многие выдающиеся актеры — прежде всего, сам Алексеев, а также будущий режиссер Михаил Гаркави, создатель эстрадной маски «стесняющегося конферансье» Федор Курихин, блестящий исполнитель пародий Владимир Хенкин... Побывавший в «Гротеске» Осип Мандельштам назвал театр «правнучком, кровным отпрыском семьи российского театрального “Сатирикона”». Через пару лет «Гротеск» почти в полном составе перебрался в столицу, где продолжил работу под названием «Кривой Джимми». В 1924 году «джиммисты» стали основателями Московского театра сатиры, который возглавил Алексеев. Позже довелось ему руководить и Театром оперетты.

В 1933 году за «длинный язык» Алексеева арестовали и отправили в лагерь в Медвежьегорск. Там он тоже руководил театром — заключенных. Перед войной выпустили, и Алексеев успел поставить несколько концертов-спектаклей Утесова. В 40-е годы руководил разными театрами, но сняли — за рискованные шуточки. А одна из них стоила знаменитому конферансье еще восьми лет заточения.

Где вырвалось неосторожное слово и кто поймал его, сам Алексей Григорьевич не знает. Возможно, на гастролях, а может, и в Москве, где его попросили провести концерт в честь Дня шахтеров. «Как всегда, — пишет Алексей Григорьевич в своей книге «Серьезное и смешное. Полвека в театре и на эстраде», — приезжаю заранее, прислушиваюсь к разговорам: подземных профессий, оказывается, очень много — надо об этом поговорить. Когда я уже шел на сцену, ко мне обратился пожилой человек:

— Товарищ Алексеев, вы будете приветствовать?

— Скажу несколько слов.

— Я — министр. Хочу вам напомнить, что здесь чествуют западные районы. В Колонном зале — восточные, а здесь — западные.

— Благодарю вас.

Выхожу на эстраду и, как задумал, поздравляю проходчиков, врубовщиков, откатчиков, бурильщиков от имени героев-любовников, простаков, комических старух, художников, осветителей и особенно от представителей нашей подземной профессии — от суфлеров. Потом спросил:

— Здесь ведь сегодня западные районы?

Голоса: “Да, западные!”

— Низкий вам поклон, товарищи западники!

Я склонился в старинном русском поклоне, коснувшись правой рукой земли, а когда аплодисменты закончились, прибавил:

— Это, кажется, единственный случай, когда можно себе позволить низкопоклонство перед Западом!»

Слово вылетело. Ловцы не заставили себя ждать... А еще «стукнули» насчет увлечения цветами. Под цветы горшочки нужны — кашпо. Отечественным посудинам Алексеев предпочитал импортные, которыми хвастался перед гостями. В общем, космополит, отщепенец! Взяли во время гастролей по волжским городам. Его и Лидию Андреевну Русланову. Обоим определили 58-ю статью с десятым — разговорным — пунктом: антисоветская пропаганда и агитация. После скорого суда направили в Сибирь. Борис Антонов в статье «Слово — не воробей» писал: «Алексееву повезло. С места на место не перебрасывали, весь срок, как кулик, на одной кочке отсидел. Село большое, красивое. Одно название чего стоит. Если спросят, где пропадал, с гордостью ответит: в Орлово-Розове!.. Алексей Григорьевич не сеял, не пахал — занимался творчеством. Впрочем, это ведь тоже и сев, и пахота, и уборка урожая. Для души и сердца. Слава Б-гу, даже в лагерях находятся люди, которые не забывают песен, любят доброе слово и лицедейство. ... Выхлопотав уголок в доме культуры, он часто склонялся над столом, придумывая номера для очередного концерта, потом подолгу отрабатывал их с местными талантами, ставил последнюю точку и, скрывая волнение, внимательно следил за тем, что получилось... Каждый номер встречали на “бис”, шумно обсуждали и требовали новых выступлений. Сам Алексей Григорьевич на сцену не выходил. После ареста что-то случилось в душе, и он, посвятивший сцене всю жизнь, вдруг решил больше не выступать. Все, спектакль окончен, занавес закрыт».
Отпустили Алексеева в 1954 году. Заточение не опустошило душу, не озлобило. Он с азартом взялся за работу — преподавал во Всесоюзной творческой мастерской, в эстрадно-цирковом училище. Попрощался со зрителями водевилем «Переодетый жених», где, кроме него, играли М. Миронова, А. Менакер, Л. Миров. В 1977-м, когда Алексееву исполнилось 90, друзья организовали банкет в Центральном доме работников искусств. Журналист Илья Ляхов вспоминал, что на банкете Алексей Григорьевич, приподняв рюмку, неожиданно сказал: «Я хочу выпить за далекий поселок в Сибири, в Кемеровской области, под названием Орлово-Розово».

ТЕАТР ДВУХ АКТЕРОВ

ИзменитьУбрать
(0)

В Москве, на доме №7 в Малом Власьевском переулке не так давно появился барельеф с изображением знаменитого некогда эстрадного дуэта — Марии Мироновой и Александра Менакера. Они остались в памяти зрителей и после того, как сошли со сцены их персонажи, а высмеиваемое перестало быть злободневным.

Миронова на эстраде с 1927 года, Менакер — с 1930-го. Познакомились в 1938-м, в только что созданном Государственном театре эстрады и миниатюр, и вскоре поженились. Выступали вместе с 1939 по 1982-й!

Это был театр двух актеров: на протяжении вечера исполнялось несколько коротких пьес, преимущественно комедий, в программу входили фельетоны, рассказы, диалоги. Комический эффект строился на контрасте: покладистый, затюканный партнер и воинственная, хамоватая партнерша. Огромной популярностью у зрителей пользовались спектакли-обозрения — «Дела семейные», «Кляксы», «Мужчина и женщины», «Номер в отеле».

Мария Миронова начинала как актриса драматическая, работала в одной из студий МХАТа, снималась в кинокомедиях 30-60-х годов — «Волга-Волга», «Мы с вами где-то встречались», «Старый знакомый», потом стала солисткой мюзик-холла, а затем окончательно ушла на эстраду. У нее было не так уж часто встречающееся качество:
перевоплощаясь в персонаж, она умела смотреть на него как бы со стороны. Как говорил А. Алексеев, она создала «целую коллекцию подлых баб». Но не только — в обозрении «Дела семейные», в пьесе Б. Ласкина «Дело о разводе» Миронова сыграла несколько разнохарактерных ролей. Успех этих спектаклей был огромен, и драматурги продолжали создавать роли специально для нее. В «Кляксах» она была и домашней хозяйкой, и разведенной женой, и научным работником. Практически не используя грим, Миронова умела перевоплощаться до неузнаваемости.

Менакер всегда легко и непринужденно вел диалог, был музыкален, ироничен. В этом театре двух актеров он был худруком, привлекал драматургов, режиссеров, художников. Играя забитого и недалекого мужа, он поражался бесцеремонности, наглости своей супруги, но покорно выслушивал ее, причитая о загубленной жизни. Пассивность всегда трудно изображать. Менакер делал это мастерски.
Постепенно Менакер все более утверждался как острохарактерный актер. В пьесе «Дело о разводе» он мастерски соединяет в образе стареющего ловеласа Амстердамского нахальство с трусостью, апломб с растерянностью — этакий мелкий пошляк с претензией на интеллигентность.

Пьеса Л. Шейнина «Волки в городе» предназначалась для драматического театра. Но Миронова и Менакер, перевоплощаясь из одной роли в другую, сыграли пьесу вдвоем.
У театра двух актеров немало последователей, но именно Миронова и Менакер стали его родоначальниками, как В. Яхонтов — создателем театра одного актера.
Еще одна бесценная заслуга этого талантливого дуэта: они дали миру Артиста с большой буквы — Андрея Миронова. Его ранний уход остался незаживающей раной.
После смерти мужа Мария Миронова долго не выступала. Иногда появлялась на телеэкране с юмористическими монологами или рассказами об эстраде прошлых лет. Последние годы играла в драматических спектаклях на сцене Театра-студии О. Табакова и театра «Школа современной пьесы». Умерла Мария Владимировна в 1997 году.

На мемориальной доске — Мария Миронова, Александр Менакер, их песик и телевизор, на экране которого их персонажи, как всегда, выясняют между собой отношения...

«ЕВРЕЙСКИЙ СОЛОВЕЙ»

ИзменитьУбрать
(0)

О многих эпизодах этой биографии можно сказать: «Произошло чудо». Чудом семья Нехамы Лифшиц успела в начале войны эвакуироваться из Каунаса в Узбекистан. Чудом Нехама сумела репатриироваться в Израиль — тогда, когда ворота СССР были еще наглухо закрыты. Чудом стал пробудившийся интерес к идишу и всему еврейскому у тысяч, если не миллионов слушателей в бывшем СССР, Израиле и других странах, где гастролировала певица. Журналистка Шуламит Шалит пишет: «Она пела еврейские песни не так, как их поют многие другие, выучившие слова, — она пела их, как человек, который впитал еврейскую речь с молоком матери, с первым звуком, услышанным еще в колыбели. Сегодня такой идиш на сцене — большая редкость».

Родилась Нехама в 1927 году в Ковно (Каунасе) в семье еврейского учителя и детского врача Юдла (Ие.уды-Цви) Лифшица, работавшего директором городской ивритской школы «Тарбут». Дома говорили на идиш. Отец всю жизнь, даже став врачом, играл на скрипке... И у Нехамы была скрипочка. Под ее звуки семейство во главе с мамой Басей пело песни на идише и иврите. Первый подарок отца матери — огромный ящик с книгами, среди них были еврейские классики (Менделе Мойхер-Сфорим, Шолом-Алейхем, Бялик в переводе Жаботинского, Грец, Дубнов) и ТАНАХ. Но были также Шиллер и Шекспир, Гейне и Гете, Толстой и Достоевский, Тургенев и Гоголь. Нехама на всю жизнь запомнила, что ее тетя продырявила «Тараса Бульбу» во всех местах, где было слово «жид».

Петь Нехамеле начала раньше, чем говорить, но мечтала, когда вырастет, играть на скрипке, как Яша Хейфец или Миша Эльман...

В эвакуации Нехама выучила узбекский, пела, плясала, научилась двигать шейными позвонками (это было важно — тоже часть культуры, как в ином месте умение пользоваться вилкой и ножом). Верхом на лошади, как ее отец к больным, разъезжала она по колхозам, собирая комсомольские взносы. Работала воспитательницей в детском доме и библиотекарем. В 1943 г. впервые оказалась на профессиональной сцене в Намангане. Беженец из Польши, зубной врач Давид Нахимсон приходил к ним домой, и они устраивали концерт: Давид играл на скрипке, отец — на балалайке, мать — на ударных, то есть на кастрюльных крышках, сестра Фейгеле — на расческе, а Нехама пела...

В 18 лет, в 1945-м, Нехама впервые столкнулась с антисемитизмом. Комиссаров, второй секретарь горкома партии, заорал ей в лицо: «Знаю я вашу породу, ты у меня сгниешь в тюрьме, а в Литву не уедешь». Вызов из литовского Министерства здраво-охранения на имя доктора Лифшица пролежал в МВД Узбекистана ровно год! Нехаме помогло знание узбекского языка и... дерзость. Ее часто спасала дерзость: «или пан — или пропал». Добилась, отдали вызов.

На привокзальной площади в Каунасе их встречал чужой человек. Оставшись в живых, этот одинокий еврей приходил встречать поезда — других живых евреев... По крупинкам, по капелькам набиралась кровавая чаша — где, кто и как был замучен, расстрелян, сожжен. Все родные, все учителя, все друзья. На Аллее свободы (тогда это уже был проспект Сталина), где когда-то собиралась еврейская молодежь, — ни одного знакомого лица...

В 1946 г. Нехама поступила в Вильнюсскую консерваторию. Педагог Н.М. Карнович-Воротникова воспитала свою ученицу в традициях петербургской музыкальной школы, где исполнительский блеск сочетался с глубинным проникновением в образ.
В 1951 году Нехама Лифшиц дала свой первый сольный концерт. Миниатюрная женщина с удивительно мягким и нежным голосом вывела на сцену персонажей, от которых зритель был насильственно оторван в течение десятилетий — еврейскую мать, старого ребе, свадебного весельчака-бадхена и синагогального служку-шамеса, ночного сторожа и бедного портного, еврея-партизана и «халуца», возрождающего землю предков. И вся эта пестрая толпа слилась в ее концертах в один яркий многоликий образ еврейского народа. Специально для нее писали талантливые композиторы и поэты — Шмуэль Сендерей, Лев Пульвер, Лев Коган... Нехама разыскивала, собирала редкие публикации еврейских поэтов. Она стала первой в СССР исполнительницей, включившей в свой репертуар песни на иврите.

Февраль 1958 года. В Москве проходит Всесоюзный конкурс артистов эстрады. Конферансье объявляет: «Нехама Лифшицайте, Литовская филармония. Народная песня “Больной портной”». Председатель жюри Леонид Утесов ошеломлен: звучит его родной язык! Вердикт жюри: первая премия! Так началась феноменальная карьера Нехамы Лифшиц в еврейской песне.

Впрочем, в советской прессе отзывов было немного. Директор консерватории сказал Нехаме: «Для Москвы твое имя не подходит — ни имя Нехама, ни фамилия Лифшиц, даже если к нему добавлено литовское окончание “айте”»... А для еврейского мира ее имя было более чем понятно: Нехама — утешение. Замечательный певец Михаил Александрович, побывав на концерте Нехамы, посоветовал ей уйти из концертной бригады: «У тебя особенный голос, и к тебе пришел твой шанс — не упусти его, тебе нужно сделать сольный репертуар». Ее популярность была фантастической! Аплодировали стоя. Сцена — вся целиком — была покрыта цветами.

«После победы на Всесоюзном конкурсе, — рассказывает Нехама израильскому журналисту Шломо Громану, — у меня появилась надежда, что вокруг меня что-то возникнет, что-то будет создано... Но после 15 концертов в Москве, в которых участвовали все лауреаты, мне быстро дали понять, что ничего не светит: езжай, мол, домой». Одиннадцать лет колесила Нехама по Советскому Союзу. И в районных клубах, и в Концертном зале им. П.И. Чайковского ее выступления проходили с аншлагами. Повсюду после концертов ее ждала толпа — посмотреть на «еврейского соловья» вблизи, перекинуться фразами на «маме лошн»... Поэт Сара Погреб вспоминает один из концертов в Днепропетровске: «Прошел слух, что приезжает певица, будет петь на идиш. Афиш не было. Захудалый клуб швейников. Зал человек на сто... Она меня поразила — она не только пела, она проявляла несгибаемое еврейское достоинство, несклоненность, уверенность в своей правоте. Она была насыщена национальным чувством. Какое мужество! Нехама была продолжением восстания в Варшавском гетто...»

Но если можно было как-то отменить выступление Нехамы, власти не отказывали себе в этом. Каждую программу прослушивали, требовали подстрочники всех текстов. «В Минске, — вспоминает Нехама Лифшиц, — вообще не давали выступать, и когда я пришла в ЦК, мне сказали, что “цыганам и евреям нет места в Минске”. Я спросила, как называется учреждение, где я нахожусь, мол, я-то думала, что это ЦК партии. В конце концов мне позволили выступить в белорусской столице, после чего в газете появилась рецензия, в которой говорилось, что “концерт был проникнут духом национализма”».

В «Колыбельной Бабьему Яру» Ривки Боярской на стихи Овсея Дриза Нехама выплакала свою давнюю боль по погибшим друзьям и родным:

Я повесила бы колыбельку
под притолоку
И качала бы, качала
своего мальчика, своего Янкеле.
Но дом сгорел в пламени,
дом исчез в пламени пожара.
Как же мне качать
моего мальчика?..

После песни никто не аплодировал. Зал оцепенел. А потом кто-то закричал: «Что же вы, люди, встаньте!» Зал встал. И дали занавес... На следующий день Нехаму вызвали в ЦК. В те, доевтушенковские, годы власть всеми силами замалчивала трагедию Бабьего Яра. На месте гибели киевских евреев проектировали не то городскую свалку, не то стадион. На претензии Нехама дерзко отвечала, что все ее песни разрешены к исполнению, что она их поет всегда и всюду, а если есть какая-то проблема, так это у них, а не у нее. Дальнейшие концерты в Киеве были запрещены, а вскоре вышел приказ министра культуры, из-за которого Нехаме Лифшиц целый год не давали выступать. Допросы, обыски, постоянная слежка и угроза ареста — «не каждая певица удостаивалась такой чести», — пишет Шимон Черток в статье к 70-летию Нехамы.
«Я билась, как могла, но это была непробиваемая стена, — говорит Нехама. — Переломил ситуацию министр культуры Литвы. Он сказал мне: дескать, готовь программу, и мы послушаем, где там у тебя национализм. Я спела, и они дали заключение, что не нашли ничего достойного осуждения. Потрясающий был человек этот министр — литовец-подпольщик, коммунист, но если бы не он, меня как певицы больше не существовало бы».

Профессор Зелик Черфас, бывший рижанин, рассказывал: «Нехама выступала в Риге в черном платье, а на платье у нее был белый талес... Это было непередаваемое зрелище». На самом деле это был не талес, а длинный белый шарф с поперечными прозрачными полосками на обоих концах. На фоне черного платья он казался талесом... Это было маленькое чудо, к которому невозможно придраться. Цензура вычеркивала слова, меняла названия песен, но мимика, жест и вот такая мелочь, как прозрачный шарфик, — здесь цензура была бессильна. Она бросала в зал: «Шма Исраэль, .ашем Элокейну...» Ее спрашивали, на каком языке текст? Она невинно отвечала: на арамейском. Это звучало непонятно, но приемлемо.
Пожилые зрители, слышавшие до войны и других превосходных певцов, говорили, что Нехама — явление незаурядное. На молодых она действовала гипнотически: знайте, — говорила она, — нас убивали, но мы живы, мы начнем все сначала. После гастролей Нехамы во многих городах создавались еврейские театральные кружки, ансамбли народной песни, хоры, открывались ульпаны, тогда же появился и самиздат. Нехама стояла у истоков еврейского движения конца 1950-х и 60-х годов. Доктор Саша Бланк, давний и верный друг певицы, говорит: «Она сама не понимала высокого смысла своего творчества и своего влияния на судьбы людей, на еврейское движение в целом, на рост национального самосознания и энтузиазма...»

«Мы долго думали об отъезде в Израиль, — рассказывает певица. — Поначалу, конечно, даже мечтать об этом не могли. Но в 60-х годах появились отдельные случаи репатриации в рамках воссоединения семей. Вызов мы получили от моей тети. Документы подали еще до Шестидневной войны. В марте 1969 года разрешили выехать мне одной... Принимали меня... как царицу Савскую — вся страна бурлила. В аэропорту меня встречала Голда Меир. Такие концерты были! Все правительство приходило...»
Символично, что звание «Почетный гражданин Тель-Авива» было присвоено легендарной еврейской певице в День независимости Израиля. В интервью (1993 г.) израильскому журналисту Шломо Громану Нехама, руководившая в Тель-Авиве музыкальной студией, сказала: «Я занимаюсь с теми, кто хочет научиться петь на идише». Ученики у нее замечательные — новая звезда еврейской песни Светлана Кундыш, Рут Левин, Жанна Янковская, Гита-Ента Станик...

ОН ЛЮБИЛ ТЕБЯ, ЖИЗНЬ

ИзменитьУбрать
(0)

После выхода кинофильма «Человек с ружьем», в котором он исполнил песню «Тучи над городом встали», ему стала подпевать вся страна и подпевала почти 40 лет. «Неправильный», чуть с хрипотцой голос пел о полевой почте и о пути-дорожке фронтовой, о том, что враги сожгли родную хату, и о любимом городе, о журавлях в небе, и о том, что было бы, если бы парни всей земли... Народ верил голосу Бернеса больше, чем Политбюро. Всей семьей шли на фильмы с его участием, нестройно подтягивали: «Я люблю тебя, жизнь»...

Марк Бернес был уникальным явлением в советском искусстве. Выходец из семьи нежинского старьевщика, он мечтал о сцене с детства — после того, как впервые попал в театр. Киношная карьера его началась в середине 30-х годов, когда он снялся в фильме «Заключенные» — с подачи своего старшего друга артиста Михаила Астангова, сыгравшего в фильме главную роль. Потом — роль шпиона в фильме С. Юткевича «Шахтеры». Новый фильм Юткевича — и новая эпизодическая роль: молодой красногвардеец в «Человеке с ружьем». И вот здесь Бернес проявил творческую инициативу — раскопал старенькую гармонь и спел «Тучи над городом встали». Песня стала хитом, а Бернес — знаменитым на всю страну. «Любимый город может спать спокойно» (фильм «Истребители») — снова попадание в десятку! Затем — «Два бойца» с великими песнями Никиты Богословского «Темная ночь» и «Шаланды, полные кефали». За исполнение главных ролей в этом фильме он вместе с Борисом Андреевым становится орденоносцем, а одесситы сделали его своим «Почетным гражданином». Позже было еще много фильмов и песен — вплоть до легендарных «Журавлей», которые вышли на пластинке уже после смерти артиста. Эту песню тяжелобольной Бернес назвал своим реквиемом.

Он был любим всей страной, несмотря на то, что его назвали «конкурентом Утесова по безголосости». Поклонницы даже создали клуб «Ура, Бернес!» (в те времена фан-клубы были редко-стью). Его называли «Шансонье милостью Б-жьей».

Бернес не был певцом в привычном понимании этого слова: не знал нот, пел исключительно на слух, но творил со слушателями совершенно поразительные вещи, которые были не под силу профессиональным вокалистам. Он не пел бравурных песен — только интимные, задушевные песни о сегодняшнем дне, о любви, о войне, или шутливые, ироничные. Ближайший друг Бернеса Никита Богословский рассказывал, как первый тираж пластинки с только что написанной песней «Темная ночь» был забракован: ОТК выявил в фонограмме незапланированный шорох. Выяснилось, что работница завода, слушая песню, заплакала, и ее слеза попала на восковую матрицу.
Для негромкой, искренней доверительности Бернеса не имело большого значения собственно мастерство. Потому и не получалось петь эти песни ни у кого другого. Он пел от первого лица, его герой мог с легкостью охватить своим прищуренным лукавым взглядом парней всей земли или признаться в любви самой жизни. «Почему, дружок? Да потому, что я жизнь учил не по учебникам»...

«Люди говорят: песни Бернеса... Но ни один композитор в этих случаях не обижался за посягательство на свой авторский авторитет...», — вспоминал Ян Френкель.
Партийных бонз, руководящих культурой, не устраивали идеи песен. Ему строго «советовали» не драматизировать. «Вы не на похоронах, не на панихиде. Война давно закончена. Война победная. Что ж стонать?»

Вдова артиста Лилия Бодрова вспоминала: «Марк был, конечно же, непростым человеком. Если он любил кого-то, то любил по-настоящему... А если не любил человека, то говорил это в лицо, ничего не скрывая. Из-за своей высокой требовательности и преданности в дружбе Бернес имел мало друзей. Один из его близких друзей — Зяма Гердт».

«Никогда Бернес не ставил себ я в зависимость от публики... Он предлагал слушателю то, что считал нужным сам, и — удивительное дело! — у всех в зале тут же возникало ощущение, что именно это они и мечтали услышать... С его уходом ушел целый жанр: второго Бернеса не будет», — писал Ян Френкель. Марк Бернес олицетворял собой советскую песню, но вместо того, чтобы без остатка раствориться в имперской эстетике, он очеловечил ее — осторожным, волшебным прикосновением превратил в явление, неподвластное смене идеологий и культурных контекстов.

«БУБЛИЧКИ» ИЗ НЬЮ-ЙОРКА

ИзменитьУбрать
(0)

В 1934 в Нью-Йорке в семье эмигранта из Киева Бейгельмана родились две девочки — Мерна и Клэр (дома их чаще называли Мина и Клара). Где-то на улице Мина услыхала песенку, которую легко запомнила и часто напевала, — «Бейгелах» («Бублички»)1. Как это бывает в сказках, кто-то случайно услыхал ее пение и пригласил 6-летнюю девочку спеть на еврейском радио. С этого выступления началась музыкальная карьера всемирно известного дуэта. Сестры Бейгельман2 стали сестрами Берри — знаменитыми «The Barry Sisters».

Юных певиц заметил известный шоумен Эд Салливан и ввел их в мир большого фольклорного и джазового искусства. Они пели все — от классических ашкеназских песен до новых песен Государства Израиль, а также джазовые и соул-композиции. Хотя во всех справочниках «The Barry Sisters» относят отнюдь не к джазу, а к еврейскому поп-фолку, к идиш-поп и т.п., пение этих талантливых исполнительниц пропитано истинным джазовым драйвом, чувством свинга. Клэр и Мерна сделали многое для популяризации фольклора (и еврейского, и других народов) при помощи модных тогда джазовых обработок. Их огромный репертуар включал песни на иврите, идиш, арамейском, английском, испанском и русском.

Удивительное сочетание двух таких разных голосов (низкий, бархатный у Клэр и высокий, звонкий у Мерны) помогло сестрам создать на эстраде свой стиль и приобрести всемирную известность. Возможно, если бы на их пути не повстречался Абрахам Эллстайн, восхождение на музыкальный Олимп не было бы таким стремительным: в его аранжировке известные песни «Бублички» или «Тум-Балалайка» зазвучали по-новому, свежо и интересно.
Обозреватель «The New York Times» писал: «Сестры весело дарят миру удивительную коллекцию еврейских песен на фоне потрясающих аранжировок. Девушки легко варьируют знакомое и неизвестное и, для полного удовольствия, ошеломляют нас неожиданными еврейскими интер-претациями песен разных народов. В их исполнении нет стыков, есть органичное действо, подчиняющее внутреннему ритму».

Игорь Аксельрод в «Cказании о бубличках» пишет: «В 70-е по Союзу ходила байка об одном директоре совхоза, молодом Герое Соцтруда, который после традиционного возлияния и обеда “угощался” любимой музыкой, записанной на магнитофоне “Днепр”. Большой начальник не знал, что полюбил песни на идиш. В его поселке Яновка Черниговской области после войны не осталось ни одного еврея, а еврейской речи он никогда не слыхал...»

В 1959 году «русским» евреям выпало счастье, первый раз в истории Советского Союза, слышать, а некоторым даже увидеть живых евреев-иностранцев, к тому же поющих на идиш. По случаю открытия американской выставки в Москве в Зеленом театре парка им. Горького состоялся большой концерт. Для изголодавшихся по зарубежной эстраде москвичей концерт артистов, приехавших из самой Америки, был сенсацией. Номер сменялся номером. Еще не стихли аплодисменты жонглеру, ловко управлявшемуся с двумя десятками тарелок, как на эстраде появились две очаровательные, стройные, сияющие улыбками эдакие секс-бомбочки и запели — да так, как может петь человек от полноты жизни. В Россию вернулась песня «Бублички».

Певиц долго не отпускали, а когда они объявили дуэтом в микрофон «Отчи чьорные», зал заревел от восторга. Этот известный русский романс в джазовой аранжировке Абрахама Эллстайна приобрел совершенно новое звучание, давно стал хитом мирового музыкального искусства, а в России прозвучал впервые.

Сорок лет пели они вместе. И всегда были самыми близкими людьми друг для друга. В 1980 году от рака умерла Мерна. Клэр не выступала 15 лет. Несколько лет назад в Нью-Йорке она приняла участие в концертах с Эмилем Горовицем, а затем — с Яковом Явно.

ТЕЛЕГЕРОЙ НАШЕГО ВРЕМЕНИ

ИзменитьУбрать
(0)

Дебют этого юного дарования на сцене Театра эстрады в 1994 году «благословил» легендарный Борис Брунов. Сегодня ни одно солидное мероприятие не проходит без участия пародиста Максима Галкина3 — «КВН», «Ника», «Кинотавр», «ТЭФИ», концерты и юбилеи известных людей. Это он первым показал пародию на другого самого популярного мужчину страны — президента Путина. Это Галкин занял место ведущего самой рейтинговой

передачи. И именно этот кудрявый и зубастый мальчик спел дуэтом с первой леди эстрады — Аллой Борисовной. Он уже всего достиг, что же дальше? Максим говорит, что хочет сняться в кино, написать книгу и защитить заброшенную диссертацию.
Нет на нашем телевидении другого молодого героя, так быстро, легко, весело и высоко взлетевшего. Ельцина пародировал, по-гайдаровски причмокивал, пел чужими голосами... Как-то все у него получается не пошло, интеллигентно. А ведь интеллигентный эстрадник — нонсенс. В не столь давние времена пародисты были пародией на интеллигента. Памятником такому куплетиступародисту, пропившему светлые идеалы и мамино воспитание, стал незабвенный Велюров из «Покровских ворот» в исполнении Леонида Броневого. Потом рефлексии мятущегося советского интеллигента в первом поколении озвучили на эстраде юмористы-сатирики, а затем наступило время сердючек с мячиками за пазухой. Галкин создал новый образ — он позволяет зрителю смеяться, не испытывая неловкости, его герой не глупее его самого. Так Галкин — «мальчик из хорошей семьи» — заметно облагородил современную эстраду. (Семья и вправду приличная: мама — инженер, папа — генерал.)

Его бросили на трудный участок — в телеигру «Как стать миллионером». И он, наконец, заговорил своим голосом. Опять получилось — весело, легко, корректно, без пошлости и долгих пауз, без выпученных глаз, хорошим литературным языком. Сам Максим об этом говорил: «Буду счастлив, если стану уникальным телеведущим, войду в какие-то анналы. Но самое главное в моей жизни — все-таки эстрада и пародия».
Максим — дипломированный лингвист. Думает, что займется писательством. «В детстве-то любил сочинять фантастические рассказы. Когда мы жили в военном городке под Улан-Удэ, мне нужно было идти до школы 20 минут. Я выходил из дома, встречал одноклассников и каждый день рассказывал им бесконечную авантюрную историю. На ходу придумывал героя, поступки... И поскольку сочинять всякую ерунду я начал раньше, чем кривляться, сейчас сам пишу свои эстрадные номера».

Поет он тоже своим голосом. Может быть, не так уж и хорошо, но в компании с примадонной. «Будь или не будь» — это «быть или не быть» времен царствования Пугачевой. Принц-Галкин подтянул иронично, но вежливо, аккуратно выпевая слова, не вполне грамотно уложенные в предложения. На разные намеки отвечает: «Я вышел не из свиты примадонны». Свою популярность Максим считает скорее закономерностью, нежели случайностью. «Юмористов мало, потому что этот жанр очень сложный, гораздо сложнее, чем современная поп-музыка. Если владелец банка может оплатить своей дочери карьеру в поп-музыке, то карьеру в юмористическом жанре, как бы он ни хотел, он ей не сделает. Шутить она от большого количества денег не научится, и комического в ней ничего не появится. Поэтому юмористов меньше, чем певцов».

На вопрос о том, что у него все-таки на первом плане, отвечает: «Все у меня на первом плане: телевидение, сцена, а личная жизнь вообще на первейшем. Я посмотрел фильм Филиппа Янковского “В движении”, и вот там главный герой говорит: “Все так запутано”. И я за ним повторю: “У меня так все запутано”. Не перепутано, а переплетено, все завязано так, что развязать и отделить уже невозможно».

Звездное положение обязывает. Популярный человек должен вести себя соответственно: появляться гостем в других телепрограммах, много и охотно говорить о себе, всеми любимом. Как остроумно ответил, как ловко спародировал, как поставил в тупик старика Ельцина... Телевидение не хуже денег портит человека. Поэтому боязно: вдруг фирменная галкинская «легкость необыкновенная» обернется хлестаковщиной (тоже симпатичный в общем-то герой). Неужели взлет Галкина в очередной раз проиллюстрирует обыкновенную историю, многократно описанную в литературе: как чистый молодой человек, подающий большие надежды, по пути к светским и карьерным вершинам заматереет, утратит иллюзии и станет похожим на многих циничных дядюшек отечественной эстрады — из интеллигентного пародиста превратится в пародию на интеллигента?..


1Песня «Бублички» написана киевлянином Яковом Давыдовым-Ядовым. Он написал много смешных и легких песенок, которые на «следующий день пела вся Одесса, а через месяц-два они иной раз доходили до Москвы». «Бублички» дошли до Нью-Йорка, где их переделали и перевели на идиш
2«Бейгельман» — на идиш «бубличник». Фамилию часто получали по профессии. Сестры Берри, потомки бубличников, начали свой путь к музыкальной вершине с песни «Бублички»
3Попадание в наш гид-парад означает причастность к еврейскому народу. Антисемитские сайты с таким остервенелым упорством причисляют Галкина к евреям, да еще к hалахическим, что он оказался причастен хотя бы по «антисемитскому признаку». И мы не откажем себе в удовольствии рассказать об этом талантливом молодом человеке, даже если он не... Тем более, что с 1-го по 3-й классы Максим учился в одной из одесских школ

Добавление комментария
Поля, отмеченные * , заполнять обязательно
Подписать сообщение как


      Зарегистрироваться  Забыли пароль?
* Текст
 Показать подсказку по форматированию текста
  
Главная > Мигдаль Times > №66 > От молитвы до хохмы
  Замечания/предложения
по работе сайта


2024-03-29 01:22:36
// Powered by Migdal website kernel
Вебмастер живет по адресу webmaster@migdal.org.ua

Сайт создан и поддерживается Клубом Еврейского Студента
Международного Еврейского Общинного Центра «Мигдаль» .

Адрес: г. Одесса, ул. Малая Арнаутская, 46-а.
Тел.: (+38 048) 770-18-69, (+38 048) 770-18-61.

Председатель правления центра «Мигдаль»Кира Верховская .


Jerusalem Anthologia Jewniverse - Yiddish Shtetl Всемирный клуб одесситов