0

№136

Мигдаль Times №136

ИСПИСАТЬСЯ ИЛИ СОХРАНИТЬ СЕБЯ?

– Ты как-то сказала, что когда писала стихи, то хотела получить восхищение окружающих...

– Есть книга Гэри Чепмена «Пять языков любви», в ней он говорит, что люди понимают, что их любят, если, например, муж покупает жене дорогие украшения. Для кого-то любовь – это забота, для кого-то деньги, а для меня – это восхищение. Очевидно, я искала любви и хотела приобрести ее таким образом. Я оценивала себя как сторонний читатель, и мне нравилось то, что я писала, я понимала, что это моя сильная сторона.

Но я не могла таким образом получить любовь, потому что она внутри. Я получала что-то, что давало мне удовольствие, но не удерживалось, оно было не насовсем. Настоящая любовь – она внутри.

– Ты имеешь в виду – внутри себя самого, не внутри других?

– Да, безусловно. И моя любовь к другим внутри меня, а не внутри них. Я люблю кого-то, потому что я такова по отношению к нему, а не потому, что этот «кто-то» – что-нибудь «такое». И любовь кого-то ко мне – тоже внутри него. Я не могу присвоить эту любовь, не могу ее удержать. Я буду стараться удержать ее, и сама на этом разорюсь, израсходуюсь полностью. Потому что этот «кто-то» возьмет и со своей любовью денется куда-нибудь, полюбит другую или еще кого-нибудь одновременно, или будет делить любовь между мной и детьми.

Религиозный образ жизни отвернул меня от попыток добыть любовь из внешнего мира, из людей, он меня постепенно повернул к себе. Еврейская религиозная жизнь предусматривает, что ты очень сильно занимаешься собой. Не бегаешь по людям и чего-то от них хочешь, а занимаешься собой – думаешь, что ты ешь, как ты ходишь, как ты встала…

Это просто рутина, как бы постоянное «выпасание» себя как личности. И ты выставляешь наружу самое простое правильное поведение, вполне достижимое. То есть, ты должна выглядеть не звездой, не кем-то экстраординарным, а просто нормальным членом общества. Ты перестаешь феерически одеваться, фонтанировать юмором, писать стихи, чтобы добиться принятия от окружения.

Но тут провисает один момент: непонятно, как перестать хотеть выделиться, где вот этот переход находится? Ведь получение восхищения от окружающих – это попытка показать себя не такой, как все. А религиозный образ жизни – наоборот – попытка выглядеть, «как люди».

Я с детства думала, что нужно быть экстраординарной, потому что вокруг все были обыкновенные, и никто никакой любви не получал, получали ее какие-то звезды. У меня, очевидно, было садомазохистское представление о любви, что она дается через страдание, что, страдая, ты превращаешься в прекрасного лебедя, и за это только тебя любят.

Теперь я усвоила простую мысль, что получить принятие и любовь очень просто: надо быть такой, «как люди». Никто не лезет к тебе, чтобы узнать, что у тебя в голове, потому что вор – это не тот, кто собирается украсть, а тот, кто украл – это только по факту определяется. Если ты не нарушаешь субботу, одет как люди, ведешь себя как хороший товарищ, то все нормально. Это оказалось неожиданно просто. Я увидела, что я сама по себе уже достойна любви.

– То есть, дело не в том, что требования людей другие, а в том, что у тебя нет больше тех потребностей?

– Я поняла, что это не были настоящие потребности. Я поняла, что восхищение не ощущается мною как любовь и счастье и что это не та любовь, которая мне нужна.

Я была на вечере Марты Кетро¹, и она рассказывала, что были «тучные годы», когда она могла зарабатывать литературой. У меня тоже были в этом смысле тучные годы – когда я постоянно получала восхищение. Я что-то писала и получала большую дозу восхищения. И потом я поняла, что оно не драгоценное, это восхищение, то есть я благодарна за него до сих пор, но оно не удовлетворило меня. Например, ты очень хочешь есть, и у тебя есть много нефти, которая содержит калории, она очень ценная, но этим не насытишься.

– Тебя не устраивали две вещи: ты не могла удержать восхищение-любовь и ты не могла этим насытиться. Чего же тебе не хватало?

– Я ожидала, очевидно, признания собственной ценности и, если совсем глубоко, то признания факта собственного существования, доказательства своего существования. Как, например, может радовать теудат зеут (паспорт), в котором написано твое имя.

Вначале, пока я была молодая и неуверенная в себе, мне казалось, что если люди мной восхищаются, то я действительно существую и заслуживаю восхищения. Потом я поняла, что люди могут восхищаться чем угодно. Те же люди, которые восхищались мной, восхищались одновременно чем-то, с моей точки зрения, совершенно незначительным. Кроме того, у них были свои собственные причины восхищаться или не восхищаться.

– «Задняя мысль»?

– Не совсем. Ну, например, я в кого-то влюблена, и мне нравится все, что любимый человек делает. Он будет играть на фортепьяно, и я буду в восторге, будет писать стихи, они будут хороши. Все хранят посвященные им стихи возлюбленных своей юности, хотя стихи там такие… Ну вот, люди «не прошли» в качестве подтверждения моей ценности, и было логично поискать как бы «среди себя»…

– Как этому помогает тшува?

– Большая часть моих еврейских знакомых вообще не в курсе моего писательства, они меня воспринимали как бы с чистого листа. И я поняла, что мне этого достаточно. Некое общество – община – давало мне очень простое и легко достижимое удовлетворение.

Я просто перестала ходить куда-то за восхищением – как люди на дискотеки перестают ходить. Вот люди поженились, почему бы им не ходить на дискотеки? Но они понимают, что ходили не танцевать, а искать партнера. Когда уже есть партнер, и есть чем заняться, и совместное хозяйство, они понимают, что танцевать не так уж и хотят.

– Но некоторые хотят и ходят в клубы сальсы или танго, например, вдвоем.

– Или не вдвоем... Куча может быть причин, например, тактильного контакта не хватает.

– Может, они действительно любят танцевать…

– Но мало кто.

– Так же и с писательством – кто-то может просто любить писать и пишет.

– У кого-то, может быть, работа такая.

– Если человек любит писать не ради чьего-то восхищения, его тшува может никак не повлиять на его деятельность.

Художник Элишева Несис

(0)

– Вопрос в том, «в какое место человека попала тшува». То есть, отчего он ее сделал. Я в «тшуве» не то что не искала себя или Б-га, я вообще никакой тшувы не искала, я ее нашла чисто с внешней стороны. Просто окунулась в религиозный образ жизни, и он мне понравился. Я себя почувствовала уютно, защищенно и уверенно. Когда прейскурант на дверях висит, ты знаешь, что сколько стоит. А если не висит, то надо торговаться, спрашивать, совать в карманы.

Для меня весь мир выглядит вот так. Я не понимала, что я могу получить, что не могу, удобно ли это в данный момент от этого человека, сколько я ему чего должна… Я очень страдала от этого. А религиозный образ жизни – как вывешенный на все прейскурант: вот то, что я должна, вот что я не должна, а вот ответственность за все за это.

Есть недельная глава Торы про благословение и проклятие, где Всевышний евреям говорит: если вы будете вести себя хорошо, то я дам вам вот это и вот это, а если будете вести себя плохо, то я вам дам плохого. И человеку понятно, что он получает, что он теряет.

Тшува у меня произошла случайно, но очевидно, что нет ничего случайного. Если бы это не было предназначено для меня, я бы, наверное, открыла дверь, посмотрела и закрыла. Меня очень долго вело туда разными способами, и с какой-то попытки я туда попала.

И писать – для меня сначала это был как будто выход в какой-то другой мир. Я писала еще года четыре, постепенно утихая. После гиюра у меня был такой конкретный всплеск! Я написала тогда, наверное, самые лучшие свои стихи. Сейчас они кажутся мне немного экзальтированными, но очень энергетически наполненными. Но они мне не кажутся вообще к добру, вот в чем дело.

Вот, если ты, например, начнешь делать абажур из человеческой кожи и достигнешь в изготовлении его офигительных вершин… но сам факт, что он сделан из материала, который не был предназначен для этого совершенно…

– Для чего было предназначено то, «из чего стихи»?

– Для жизни, не для страдания, для реализации на живых людях.

Это как березовый сок – знаешь, как его добывают? Делают дырку в березе, вставляют гвоздь, привязывают баночку, сок капает, за ночь литр сока. Сок нам очень нравится, мы благодарим березу, мы ею восхищаемся. При этом береза, если бы она была разумна, «была бы в офигении». Допустим, даже не мы бы в ней делали дырочку, потому что не общество же в поэте делает дырочку, чтобы получить стихи. Хотя общество тоже – оно как бы ждет их от меня, если бы я не знала, что стихи бывают, я бы ему их не давала.

И вот, когда у меня перестали быть эти «кровотечения», я стала чувствовать себя гораздо гармоничнее. Эти эмоции стали утилизироваться менее травмирующим способом. Жить стало менее ужасно, более гармонично и сбалансированно. А многие мои знакомые сказали: «Как ужасно, она перестала писать», – имея в виду, что меня поглотило религиозное мракобесие, и я наступила себе на горло.

А для меня это – как эндометриоз, который вызывает у эстетов восторг, они его размножают, дают друг другу посмотреть, и они в восторге. А я им говорю: «Ну, я не могу, конечно, этого не делать, потому что у меня такое заболевание. Но глупо вам радоваться, даже если они классные. А когда это у меня прекратилось, и я стала себя чувствовать лучше, ну, хорошо было бы порадоваться за меня».

– Трудно их упрекать. Они, возможно, и не поняли, что ты стала чувствовать себя лучше.

– Я их не упрекаю, я говорю, что их чувства далеки от моих. Это были симптомы очень плохого душевного состояния, большой внутренней «нехватки», а когда у меня там стала «хватка», я перестала писать – и все нормально, и вылечилась.

– Всегда ли «искусство» состоит из такого патогенного материала?

– Представления не имею. Смотря «каким местом себя люди пишут». Мне кажется, что бывают люди искусства «боговдохновенные», как медиумы. Их личность не имеет никакого значения. Они могут быть ничтожные или значительные, а вот на них снизошло, и через них выходит в мир. Но я не была таким существом, все, что мной написано, написано изнутри меня, источник – во мне.

Есть такие люди, к ним вообще никаких претензий, они «не виноваты». Они могут гордиться этим, могут признавать смиренно, что вот им дали, так получились, они «не виноваты». Это зависит от масштаба личности.

А люди, которые «пишут собой», как карандашом, который расходуется, исписывается… вопрос в том, насколько они хорошо пополняются, на сколько их хватает. Это известная проблема людей искусства – они исписываются «до смерти», до самоуничтожения. По их биографиям видно, что они «писали собой» и в поисках вдохновения употребляли алкоголь и наркотики, спали со всеми подряд, какие-то еще ужасные вещи делали, отрезали себе уши... и в итоге сошли на нет, спились, скололись, умерли, покончили с собой – исчерпали потенциал.

А есть счастливые люди, они работают страховыми агентами, пишут, издаются, зарабатывают этим.

– Источник, откуда это приходит, виден по уровню произведения?

– Нет, он, скорее, интуитивно чувствуется.

– Это касается авторов гениальных произведений? Возьмем Бродского, например…

– Нет, Бродский, мне кажется, писал «из себя», из своей личности, потому что он был Брод­ский. Кстати, он не кажется мне гениальным, а скорее очень талантливым, хорошим, интересным поэтом. Я видела людей боговдохновенных, потому что масштаб их личности мне казался несопоставим с тем, что они написали. Я могу подозревать, например, что Пушкин был боговдохновенный, но не возьмусь утверждать, потому что не имела счастья быть знакомой.

– Получается, мы можем предполагать источник, только сопоставив произведение и автора. Бывает, наверное, еще какой-то микс – скажем, автор берет 90% энергии из себя, а 10 – «оттуда».

– О, бывает еще так. Ему, например, «надик­товали», он записал, прочел и думает: «Ё-моё, я же автор! Напишу-ка я че-нибудь!» – и пишет что-нибудь нормальное, и это как будто другой написал. И начинаются легенды, что вот за Шолохова «Тихий Дон» написал какой-то белый офицер. У Льва Толстого в «Войне и мире» я вижу конкретно боговдохновенные куски. «Война и мир» – я ею сейчас просто ушиблена, вот только дочитала. И я как божеством оставлена, как будто потеряла что-то, как будто хотелось еще из того же источника получить. А при этом там половина эпилога – какая-то доморощенная политология того времени о роли личности в истории. Особенно прикольно это видеть на одном и том же авторе, и так часто бывает.

– Получается, что тшува человеку, пытающемуся что-то «извлечь из себя», помогает стать независимым от ожиданий окружающих?

– Да, потому что основное твое занятие – не это.

Добавить комментарий

Добавление комментария

Поля, отмеченные * , заполнять обязательно * Подписать сообщение как  Имя  без пароля (гостевой вход)  Ник  Пароль  Войти?        Зарегистрироваться  Забыли пароль? * Текст  Показать подсказку по форматированию текста