-1

№18

Мигдаль Times №18

Городовой Сапогов

Аркадий Аверченко

(0)

Проверять хитрых семитов Сапогову было приказано таким образом: пусть каждый семит сделает тут же, при Сапогове, на его глазах какую-либо вещь по своей ремесленной специальности и тем докажет, что бдительное начальство не введено им в заблуждение и недостойный обман.

— Ты только держи ухо востро! — предупредил Сапогова околоточный.— А то так тебя вокруг пальца и обкрутят!

— Жиды-то? Меня-то? Да господи ж!

И пошел Сапогов.

— Здравствуйте, — сказал Сапогов, входя к молодому Абраму Голдину. — Ты, это самое... как говорится... ремесло свое... Сполняешь?

— А почему бы мне его не исполнять? — удивился Абрам Голдин. — Немножко кушаю себе хлеб с маслом. Знаете, фотография, конечно, такое дело: если его исполнять, то и можно хлеб с маслом кушать. Хе-хе!.. На здоровьичко.

— Та-а-ак,— нерешительно сказал Сапогов, переминаясь с ноги на ногу. — А ты вот что, брат... Ты докажи. Проверка вам от начальства вышла...

— Сделайте такое одолжение, — засуетился Абрам Голдин.— Мы сейчас из вас сделаем такую фотографию, что сами в себя влюбитесь. Попрошу вас сесть... Вот так. Голову чуть-чуть на бок, глаза сделайте, прошу, немного интеллигентнее... рот можно закрыть. Закройте рот! Не делайте так, будто бы у вас зубы болят. Нос, если вам безразлично, можно пока рукой не трогать. Потом, когда я кончу, можно его трогать, а пока держите руки на грудях. Прошу, теперь не шевелитесь: теперь у вас за-ме-ча-тель-но культурный вид. Снимаю. Готово! Спасибо. Теперь можете делать со своим носом, что угодно.

Сапогов встал, с наслаждением расправил свои могучие члены и с интересом потянулся к аппарату.

— А ну вынимай!

— Что вынимать?

— Что у тебя там вышло. Покажь...

— Видите ли... Сейчас же нельзя. Сейчас еще ничего нет. Мне еще нужно пойти в темную комнату проявить негатив.

Сапогов погрозил Голдину пальцем и усмехнулся.

— Хе-хе! Старая штука. Нет, брат, ты мне покажь сейчас... А эдак всякий может.

— Что это вы говорите?— встревоженно закричал фотограф. — Как же я вам покажу, когда оно не проявлено? Нужно в темную комнату, которая с красным светом, нужно...

— Да, да, — кивал головой Сапогов, иронически поглядывая на Голдина. — Красный свет, конечно, темная комната. Ну, до чего же вы хитрая жидова! Учитесь вы этому где, что ли?.. Или так, сами по себе. «Дай мне, говорит, темную комнату». Ха-ха! Не-ет... Вынимай сейчас!

— Ну, я выну, так пластинка будет совершенно белая... И она сейчас же на свету пропадает...

(0)

Сапогов пришел в восторг.

— И откуда у вас что берется? И чтой-то за ловкий народ! «Темная, говорит, комната». Да-а... Ха-ха! Мало, что ты там сделаешь в этой комнате... Знаем-с. Вынимай!

— Хорошо,— вздохнул Голдин и вынул из аппарата белую пластинку. — Смотрите, вот она.

Сапогов взял пластинку, посмотрел на нее — и в его груди зажглась страшная, тяжелая, горькая обида.

— Та-ак... Это, значит, я такой и есть? Хороший ты фотограф. Понимаю-с!

— Что вы понимаете? — испугался Голдин. Городовой сумрачно посмотрел на Голдина...

— А то, лукавый ты есть человек. Завтра на выезд получишь. В 24 часа.

Сапогов стоял в литографической мастерской Давида Шепшелевича, и глаза его подозрительно бегали по странным доскам и камням, в беспорядке наваленным по всем углам.

— Бонжур, — вежливо поздоровался Шепшелевич.— Как ваше здоровьице?

— Да так... Ты ремесленник будешь? А какой ты ремесленник?

— Литографический. Ярлыки разные делаю, пригласительные билеты. Визитные карточки делаю...

— Вот ты мне это самое и покажи, — подмигивая, сказал Сапогов.

— Сколько угодно. Мы сейчас, ваше благородие, вашу карточку тиснем. Как ваше уважаемое имя? Сапогов, Павел Максимович. Одна минутка. Мы прямо на камне и напишем.

— Ты куда? — забеспокоился Сапогов.—Ты при мне, брат, пиши.

— Да при вас же. Вот на этом камне.

Он наклонился над камнем, а Сапогов смотрел через его плечо.

— Ты чего же пишешь? Разве так?

— Это ничего, — сказал Шепшелевич. — Я на камне пишу сзаду наперед, а на карточке оттиск выйдет правильный.

Сапогов засопел и опустил руку на плечо литографа.

— Нет, так не надо. Я не хочу. Ты, брат, без жульничества. Пиши по-русски!

— Так оно и есть по-русски. Только это ж нужно, чтобы задом наперед.

Сапогов расхохотался.

— Да, нужно. Нет, брат, не нужно! Пиши правильно. Слева направо.

— Господи! Что вы такое говорите? Ведь тогда обратный оттиск не получится.

— Пиши как надо, — сурово сказал Сапогов. — Нечего дурака валять.

Литограф пожал плечами и наклонился над камнем. Через десять минут Сапогов сосредоточенно вертел в руках визитную карточку и, нахмурив брови, читал:

(0)

— ВогопаС чивомискаМ леваП.

На сердце у него было тяжело.

— Так. Это я и есть вогопаС чивомискаМ леваП? Понимаем-с. Насмешки строить над начальством — на это вы горазды. Понимаем-с. Хороший вы ремесленник. Отметим-с. Завтра в 24 часа.

Когда он уходил, его добродушное лицо осунулось. Горечь незаслуженной обиды запечатлелась на нем. «Вогопас, — думал, тяжело вздыхая, городовой, — чивомискаМ».

Старый Лейба Буцкус, сидя на углу сквера, зарабатывал себе средства к жизни тем, что эксплоатировал удивительное изобретение, вызывавшее восторг всех окрестных мальчишек. Это был диковинный аппарат с двумя отверстиями, в одно из которых бросалась монета в пять копеек, а из другого выпадал кусочек шоколада в пестрой обвертке. Многие мальчишки знали, что такой же шоколад можно купить в лавке без всякого аппарата, но аппарат именно и привлекал их пытливые и молодые умы. Сапогов подошел к старому Лейбе и лаконически спросил:

— Эй, ты... ремесленник!.. Ты чего делаешь?

Старик поднял на городового красные глаза и хладнокровно ответил:

— Шоколад делаю.

— Как же ты его делаешь? — недоверчиво спросил Сапогов, глядя на странный аппарат.

— Что значит как? Да так. Сюда пятак бросить, а отсюда шоколад вылезет.

— Да ты врешь, — сказал Сапогов. — Не может этого быть!

— Почему не может? Может! Сейчас вы увидите.

Старик достал из кармана пятак и опустил его в отверстие. Когда из другого отверстия выскочил кусочек шоколада, Сапогов перегнулся от смеха и восторга и вскричал:

— Да как же это? Ах ты, господи! Ай-да старикан! Как же это оно так случится?

Его изумленный взор был прикован к аппарату.

— Машина, — пожал плечами старик. — Разве вы не видите?

— Машина-то машина, да как же это оно так выходит? Ведь пятак-то медный, твердый, а шоколад мягкий, сладкий. Как же это оно так из твердого пятака может такая скусная вещь выйти?

Старик внимательно посмотрел своими красными глазами на Сапогова и медленно опустил веки.

— Электричество и кислота. Кислота размягчает, электричество перерабатывает, а пружина выбрасывает.

— Ну, ну, — покрутил головой Сапогов. — Выдумают же люди. Ты работай, старик! Это здорово.

— Да я и работаю, — сказал старик.

— И работай. Это, братец, штука! Не всякому дано. Прощевайте!

И то, что сделал немедленно после этого слова Сапогов, могло быть объяснено только изумлением его и преклонением перед тайнами природы и глубиной человеческой мысли: он дружеским жестом протянул старому шоколадному фабриканту руку.

На другой день Шепшелевич и Голдин со своими домочадцами уезжали на первом отходящем из Ялты пароходе. Сапогов по обязанностям службы пришел проводить их.

Добавить комментарий

Добавление комментария

Поля, отмеченные * , заполнять обязательно * Подписать сообщение как  Имя  без пароля (гостевой вход)  Ник  Пароль  Войти?        Зарегистрироваться  Забыли пароль? * Текст  Показать подсказку по форматированию текста