+1

№18

Мигдаль Times №18

Поэты пишут в стол...

Самуил Имас

Ефим Ярошевский

(0)

Я читаю эти стихи на пограничном переходе «Тиса», отправляясь путешествовать «за рубеж»...

На дворе — 2001 год, стихи эти написаны в 1963 году, до их опубликования в книжечке, которую держу в руках, осталось еще 38 лет... Книжечка так и называется: «Поэты пишут в стол». Автор ее — Ефим Ярошевский.

Мы долго не были знакомы c ним. Хотя разглядел я его довольно давно: как некую городскую достопримечательность... Высокий, вальяжно красивый, он на зависть здорово смотрелся рядом с женщинами, всегда — на взгляд — много моложе его... И хотя явно был предупредителен и рыцарственен, они его — столь же явно — восторженно почитали бы и без того...

(0)

Потом он участвовал в «отвальном» творческом вечере Толи Гланца, прелестного иронико-трагического поэта и друга его, вечере, организованном Марком Найдорфом, ощущавшим в тот миг, что рушится и дробится материя духа этого загадочного и мучительного города, в котором мы имеем честь проживать... Там, в антракте, Ярошевский, снизойдя, галантно спросил меня: вы — не из Одессы?.. (К тому времени я проживал в Одессе со дня рождения лет 45, с краткими, правда, отсутствиями на московский институт и пензенскую армию, и почитал себя, хотя бы зрительно, ведомым определенному «узкому кругу»...) Но! — Ярошевский, с его беззаботной, как казалось, несуетностью, обладал каким-то неведомым правом не знать то, что не входило в круг интересов его внутреннего мира...

(0)

Я возвращаюсь в дом
старушек Модильяни,
Там жил курфюрст Абрам, невежественный перс.
Он в Моцарта играл на пыльном фортепьяне,
и пас свою козу на пастбище небес...
Он был молоковоз слепой Кассиопеи,
где старый Зодиак был каждому знаком.
Его ласкал Привоз, его любили феи,
приветствовал собес и уважал райком...

Услышанные впервые, эти стихи пьянили, окрашенные странным, почти непередаваемым грассированием автора, не галутским идишистским горловым «р», а музыкальным рокотанием, придающим органное, эпическое звучание.

(0)

Потом, на даче у Ани Мисюк, мне были предложены — без комментариев — потрепанные машинописные листки, где первая фраза раз и навсегда вонзилась в сознание: «Одессу — затопили — фекальные — воды...», — и дальше шел этакий сюрреалистический эпос об апокалиптическом фекальном потопе, не поколебавшем коренных черт жителей этого города-мифа. Так что когда текст, к которому относились прочтенные тогда странички, был наконец-то опубликован (несколько в стороне от Одессы — в Америке...), то первая встреча с ним была «омрачена» отсутствием в опубликованном варианте, получившем название «Провинциальный роман-с», означенных страниц...

Тут отметим, что на банальный вопрос — кто же он, Ярошевский — поэт или прозаик, — ответить несложно. Он — Поэт... и этим все сказано.

Вот «Роман-с»: его, как стихи, невозможно читать подряд — «в поисках фабулы». Его нужно смаковать, брать на кончик языка — и наслаждаться, получая, при повторах, неожиданный эффект нового вкуса...

(0)

А потом пришла весна. Тополиный пух витал над городом. Солнце выпекало булки в витринах. Девочки не совсем понимали, что с ними происходит. Холодные розы медленно просыпались в садах.

Надо сказать, что Ярошевский еще и... рисовальщик. Впрочем, корни такого обстоятельства несложно обнаружить, если вглядеться в коронный его сюжет: портрет Пушкина, молниеносно создаваемый им. В этом Пушкине (от которого и пошла, кажется, череда поэтов-рисовальщиков) без труда усматривается облик... самого Ярошевского, лукаво выглядывающего из профиля Первого гимнописца Одессы...

Но «профессия» Ярошевского станет еще более загадочной, если мы сообщим, что всю жизнь он учительствует, русскую литературу совокупно с языком преподает. И, следовательно, согласно недавним понятиям — никакой он не литератор, и не художник, ибо ни в Союзе писателей, ни в ином каком союзе не состоял и не состоит. Правда, проблема дилетантизма, непрофессионального занятия искусством, — как стало ясно из «Романа-с» — волнует и самого Ярошевского...

(0)

Скандально знаменитому американцу Генри Миллеру, автору пряного «Тропика рака», для того, чтобы нащупать подобные стиль и жанр, пришлось пересечь океан и прожить немало в легендарном Париже. Ефиму Ярошевскому, которому в те времена роман Миллера был напрочь недоступен, достаточно было... никогда не уезжать из Одессы, о которой он однажды сказал пророчески-пронзительно: ДАУН...

(0)

Прощай, мой греческий полис,
мой северный, мой недужный!
Вещай, мой жреческий голос,
уже никому не нужный...
...Прощай, мой любимый даун,
увидимся мы едва ли...

Это из посвящения уже упомянутому Гланцу. Но вот проходят годы, выходит наконец-то первая поэтическая книжка Ярошевского, и он, смутившись чему-то, ставит в этой строке стыдливую замену: «Прощай, мой любимый таун»... Логичное, вроде бы, по месту нынешнего проживания объекта посвящения, английское слово напрочь стирает тот сокровенный смысл, который забрезжил в первой редакции...

Проза Ярошевского столь талантлива, что рядом с ней встаешь на цыпочки — и все равно ощущаешь себя счастливым, приобщенным и посвященным. О ней говорить — словно описывать запах экзотического цветка. Его стихи — пьянят, как терпкое, горьковатое вино. И никому ничего никогда он не доказывает... И избавляется от плебейских комплексов...

И чтит самодостаточность. Ибо: поэты пишут в стол.

Добавить комментарий

Добавление комментария

Поля, отмеченные * , заполнять обязательно * Подписать сообщение как  Имя  без пароля (гостевой вход)  Ник  Пароль  Войти?        Зарегистрироваться  Забыли пароль? * Текст  Показать подсказку по форматированию текста