— Представьтесь, пожалуйста.
— Я уроженец Тель-Авива. Во время первой каденции Бегина в качестве главы правительства Израиля я работал секретарем этого правительства. С Бегиным мы были знакомы с моих детских лет, так как я был племянником Давида Разиеля, в прошлом командира организации ЭЦЕЛ.
Хорошо помню, как на другой день после провозглашения независимости Израиля Бегин пришел к нам домой поздравить дедушку и бабушку, родителей Давида Разиеля, с праздником. Мы все жили в одной квартире тогда. Мне было 8 лет. Я помню, что закричал от счастья.
Через много лет, когда я навещал Бегина в его доме в последний раз в его уединении, болезни и одиночестве, он вдруг спросил меня, помню ли я ту нашу первую встречу.
Этот вопрос Бегина просто потряс меня, потому что я-то, конечно, все прекрасно помнил, но то, что Бегин запомнил мое волнение и крик радости маленького мальчика, говорит, по-моему, об очень многом по поводу этого человека.
— Насколько далеки вы были от политической деятельности до победы Бегина в 1977 году, господин Наор?
— Напротив, я был весьма активен в этой области жизнедеятельности, был активистом Херута, работал журналистом в партийных изданиях и даже был кандидатом в партийном списке в кнессет. Так что мое назначение не явилось для меня чем-то неожиданным.
— Можно предположить, что вы ожидали победы на выборах 1974 года?
— Нет, так как на тот момент Херут все еще очень сильно отставал от соперника. Бегин не хотел акцентировать критику провалов правительства во время войны 1973 года, так как это означало бы прямое нападение на Моше Даяна. Бегин никогда не выступал против Даяна, которого очень ценил и уважал. Помимо этого Бегин считал, что путь к достижению им идеологических целей лежит через сотрудничество с людьми типа Моше Даяна.
— А что вы можете сказать относительно выборов 1977 года, господин Наор?
— Здесь картина была иной. Наблюдался полный распад власти на всех уровнях. Дело Ашера Ядлина, дело Рабина вместе с еще несколькими полицейскими расследованиями против крупных правительственных чиновников, а также отсутствие правительственного опыта у Ицхака Рабина, рождение партии ДАШ — все это не могло не привести Бегина к победе на выборах. И привело в конце концов.
— Бегин ведь не был наивным человеком?
— Совсем нет. Это был опытный, бывалый человек, с огромным жизненным опытом. После советской тюрьмы, подполья, 50 лет политической деятельности, нельзя сказать о человеке, что он наивен. Это будет неверное определение.
— Есть мнение хорошо знавших Бегина людей, что наиболее удачный период его политической деятельности был во времена подполья, ЭЦЕЛ. Вы согласны с этим мнением, господин Наор?
— Я так не думаю. Первая его каденция на посту главы правительства была чрезвычайно успешной. Вторую его каденцию на этом посту я успешной назвать не могу — она была малоуспешной, скажем так.
— Почему, по-вашему, в 1977 году после победы на выборах Бегин не занялся чисткой хотя бы правительственного аппарата?
— Прежде всего напомню, что в распоряжении Бегина не было «его» людей с опытом правительственной работы. Таким образом, он очень во многом зависел от людей, у которых подобный опыт был. По-моему, это совсем не было ошибкой. Действия Бегина были верны, когда он пригласил людей с опытом работы в органах власти. Он намеревался добиться определенных целей, таких, как мир с Египтом, и он добился своих целей.
— Вы не видите в передаче египтянам Синайского полуострова ошибки?
— Конечно же нет. Ревизионисты никогда не считали Синай частью страны Израиля и потому Бегин чувствовал, что он может отдать эту землю безболезненно. В то же время Газа принадлежит Эрец-Исраэль, и потому Бегин ни за что не соглашался отдать этот район.
— Люди, которых Бегин пригласил на работу в правительство «со стороны», оказывали на него достаточно сильное давление в Кемп-Дэвиде на переговорах с Египтом, не так ли?
— Бегин, замечу, не взял никого из «херутников» в Кемп-Дэвид — ни Шмуэля Каца, ни Эли Бен-Элисара, ни Хаима Ландау. Бегин вел себя очень холодно и прагматично.
— Кто был наиболее близок к Бегину в это время?
— Кадишай. Но стоит заметить, что Бегин никогда не относился к Кадишаю как к политику, с которым можно советоваться. Это был человек, который мог уладить ту или иную проблему, смягчить ее. Когда Бегин хотел кого-либо увидеть, то он просил Йихиеля (Кадишая) организовать необходимую встречу.
В это время, о котором мы говорим, для Бегина были очень важны такие люди, как Моше Даян и Аарон Барак. Их мнение было важно для него. Аарон Барак был очень близок к Бегину. Но, по большему счету, можно достаточно уверенно сказать, что Бегин был одинок.
— Каково было отношение Бегина к Садату? Все-таки в прошлом тот и поклонялся Гитлеру, и опровергал факт уничтожения европейского еврейства...
— А у людей из ЛЕХИ не было намерений, поисков возможного контакта и даже сотрудничества с нацистами? Садат не был нацистом. Он искал пути для того, чтобы освободить Египет от присутствия англичан. У влияния нацизма на Садата, к счастью, не было ни продолжения, ни истинной мощи, хотя я представляю себе, что если бы Садат не подписал соглашения и начал войну с Израилем, то Бегин бы прекрасно обыграл прошлое египетского президента в нужном направлении. Но отношения между странами развивались иначе, чему я очень и очень рад.
— Когда и как начал готовиться договор с Египтом, господин Наор?
— У Бегина было несколько важнейших встреч на эту тему за границей. Первая из них состоялась с Картером 20 июля 1977 года, но она больше касалась отношений Израиля с США и меньше — Египта, так как Садат не очень-то поверил Картеру, сообщившему, что Бегин хочет добиться мирного соглашения с ним.
Другая встреча состоялась в августе того года с Чаушеску, и эта встреча была, вероятно, самой важной. Затем примерно в это же время состоялась встреча Моше Даяна с шахом Ирана. Сам Садат рассказывал в интервью иностранному журналисту, что решение о поездке в Израиль созрело у него в самолете на обратном пути из Румынии в Каир — Чаушеску передал ему слова Бегина. Затем ситуация продолжала развиваться, была совместная декларация Вэнса и Громыко. Важная часть всей этой истории заключалась в том, чтобы вытеснить СССР с Ближнего Востока — речь идет о влиянии этой страны в регионе.
Израильское общество не было осведомлено о происходящем в международной политике. В любом случае никому не приходило в голову, что Садат может сказать о том, что собирается приехать в Иерусалим.
— Вы помните, как поступило сообщение о приезде Садата в Израиль?
— Конечно. Садат ведь объявил в египетском парламенте, что для спасения жизни даже одного из своих «сыновей» он готов поехать на край света, даже в их «кнессет», даже говорить с «ними».
Об этих словах Садата было сообщено Бегину, и тот ответил, что если Садат приедет, то будет принят со всеми почестями, с которыми принимают главу государства в Израиле. Это был инстинктивный ответ, который был передан Садату через средства массовой информации, а не по дипломатическим каналам.
Правительство единогласно поддержало Бегина в этом вопросе. После этого встал вопрос о том, что Израиль может предложить Садату. Бегин предпочитал пока не принимать окончательных решений. В день приезда Садата в Иерусалим Бегин беседовал с ним поздно вечером в столичной гостинице «Царь Давид». Во время этой беседы Бегин намекнул гостю, что Египет может получить Синай.
Через несколько дней Бегин составил вместе с Даяном и Аароном Бараком общий план договора с Египтом. Он не пригласил для разработки этого плана министра обороны Эзера Вейцмана, и это была, вероятно, его ошибка. Вейцман, узнав о составлении плана договора совместно с министром иностранных дел, а не с ним, обиделся. Он вообще ничего не знал об этом плане. Реакция его была очень болезненной. Каждый раз, когда Бегин заболевал, Вейцман называл его покойником и оговаривал его.
— Бегин вернулся довольным из Кемп-Дэвида? Его не посещали сомнения в достигнутом там договоре?
— Совсем нет. Он был очень доволен достигнутым соглашением. Почти все приняли в Израиле этот договор, что, конечно, говорило о многом.
— Он шел на выборы 1981 года с ощущением предстоящего успеха?
— Смотрите, Бегин подписал договор о мире с самой сильной и самой большой из арабских стран. Иудея и Самария стали открытыми местами для строительства еврейских поселений. Он уничтожил иракскую ядерную угрозу. Все это создавало определенное настроение как у Бегина, так и у его политического лагеря.
Он был смелым человеком, так как подвергался сильному международному давлению, и особенно со стороны американского президента Джимми Картера. Отношения его с Картером были очень и очень непростыми. Например, Рейган был более расположен к тому, чтобы попытаться понять ход мыслей, скажем так, Бегина. Он всегда хотел выяснить аргументы Бегина прежде всего потому, что Рейган видел противостояние с СССР во главе всего. А Картера все же в первую очередь интересовали права человека. А если права человека находятся на первом месте в списке интересующих вас как президента США вопросов, то естественно, что симпатии ваши будут на стороне палестинцев, слабых и «униженных». Потому-то и было столько противоречий между Бегиным и Картером, которые сопровождали их отношения.
— Победа на выборах 1981 года была предопределена?
— Ничего предопределенного в этой победе не было. Бегин победил с трудом. Он был уверен в том, что его поступки были верными. Ни секунды Бегин в правильности своего пути не сомневался. В отличие, кстати, от того, что утверждают отколовшиеся и ушедшие от него...
— Тема Иерусалима и беженцев возникала, обсуждалась на его переговорах с египтянами? Можно ли было говорить о смягчении позиций Бегина в этом вопросе?
— Нет, невозможно. Когда Картер начал говорить с Бегиным о Иерусалиме, то Бегин в ответ привел известную историю о раввине Амноне из Майнца1.
— Занимало ли Бегина то, что, по местным меркам, в его окружении недостаточно генералов?
— Когда он формировал первое правительство, в котором было много генералов, то он и правда чувствовал себя хорошо, уверенно. Это все были люди с большим и непростым опытом, накопленным в области национальной безопасности, люди, с которыми можно было принимать самые сложные решения, люди, на которых можно было положиться, что было самым важным. Только на Эзера Вейцмана он никогда не мог опереться, считая его человеком легкомысленным. Он относился к Вейцману не слишком серьезно с момента их первой встречи.
— Введение войск в Ливан было моментом политического согласия всех партий в Израиле?
— Стоит рассмотреть столь серьезные вещи со всех сторон. Шимон Перес совершил серьезнейшую ошибку, выступив против бомбардировки иракского ядерного реактора. Это стоило ему большого количества голосов и, возможно, явилось причиной его поражения на выборах. И не то, что Бегин отдал приказ о бомбардировке, а то, что Перес возражал против нее.
Таким образом, Перес научился на этой ошибке и уже не считал, что стоит возражать против военной акции. Он дал согласие на операцию в Ливане из чисто тактических соображений.
— Бегин знал подробности происходящего в Ливане?
— Я думаю, что знал. Как он сам сказал Йосефу Бургу: «Я знаю все, что происходит, иногда заранее, до самих событий, а иногда и после них».
— Бегин взял на себя ответственность за события в Сабре и Шатиле?
— Он был главой правительства и, естественно, нес полную ответственность за происходящее. У Бегина никогда не было сомнений в том, что он ответствен за все. Из того, что он ответствен, конечно, не следует, что он виновен. Однажды он сказал Голде Меир во время их очередного спора после войны Судного дня: «Одно из двух: или вы знали, или вы не знали. Если знали, то все это очень плохо, а если не знали, то это еще хуже во много раз. Глава правительства обязан знать, а если он не знает, то это признак того, что система, которая подчиняется ему целиком, работает неверно...»
— Мы подходим к тяжкому событию в жизни Бегина — смерти его жены...
— Когда Ализа умерла, Бегин потерял единственного человека, помогавшего ему выйти из состояния депрессии, в котором он пребывал. Все это происходило потому, что его задумки не пользовались успехом в этот период времени. Когда Ализа была жива, то она помогала ему — во всех смыслах — выбраться из проблемных ситуаций. В отличие от 50-х годов, когда он также переживал тяжелые периоды, но тогда с ним были верные друзья и соратники, очень близкие ему, такие, как Арье Бен-Элиэзер, Хаим Ландау, Йоханан Бадер, Яков Меридор и другие, в 80-е годы, кроме Меридора, все уже ушли в мир иной и он чувствовал себя абсолютно одиноким.
Если мы прибавим ко всему, что и успех в этот период не сопутствовал его действиям, то станет понятен его закат.
— Вы ожидали его ухода с политической арены?
— Я разговаривал с Даном Меридором, который сообщил мне, что Бегин отменил встречу с Рейганом по причинам личного характера. Я спросил у Меридора, что это за личные причины такие, и тот ответил: «Бегин чувствует, что ему нечего сказать Рейгану». Тут же я сказал Дану, что в течение нескольких дней Бегин подаст в отставку. Это было в августе 1983 года. Если Бегин находился в таком состоянии, которое не позволяет ему проводить встречи с президентом США, то, вероятно, ситуация действительно серьезная.
— Вы не могли бы назвать главную причину, которая стала решающей в уходе Бегина из политики?
— Это был постепенный процесс, развивавшийся по мере неудач в Ливанской войне. Главное, что угнетало Бегина, было большое число жертв с нашей стороны. Он не дал своего согласия на то, чтобы полиция убрала демонстрантов, сидевших напротив его дома с плакатом, на котором ежедневно менялись цифры погибших в Ливане солдат. Можно было наблюдать падение его настроения ежедневно. Добавьте к этому смерть его жены, и многое станет вам ясно.
— Вы навещали Бегина после его отставки?
— Да, но не слишком часто. Он многим интересовался, но в основном мы говорили с ним о прошлом.
— Когда Бегину надо было в правительстве с кем-то посоветоваться, то с кем он садился поговорить? У него существовало то, что называется «кухонным кабинетом Голды»?
— Постоянных участников этих встреч у Бегина не было. Все зависело от обстоятельств. На встречи приглашались люди, сведущие в той или иной области, по сути обсуждаемого вопроса.
Есть несколько вариантов власти в демократической стране.
Был, например, постоянный «кухонный кабинет Голды Меир», в который входили Галили, Шапира, Сапир и несколько других человек, они и обсуждали основные вопросы повестки дня.
Иначе вел дела Леви Эшкол. У него было несколько «кухонь», например, кухня партийная, которая называлась «государственная комиссия», затем существовала кухня функциональная, которая включала референтов и помощников по разным вопросам.
У Бегина не было «постоянной кухни», точнее, постоянного состава ее. Не было у него и группы политиков, о которой можно было бы сказать, что она советовала или оказывала то или иное влияние на него.
— Шамир был близок к нему?
— Нет. Это вообще сложный вопрос — отношения Бегина и Шамира. Факт остается фактом — Бегин не назначил Шамира своим наследником. Просто в тот момент не было никого другого и потому наследовал Бегину Шамир. Стоит сказать, что в Херуте были люди, которые ожидали, что Шамир станет наследником Бегина. Среди таковых был Рони Мило.
— Можно ли сказать, что Бегин любил власть?
— Бегин любил власть, но можно и сказать, что в последний год с небольшим пребывания на посту главы правительства он постепенно терял интерес к власти. Ему было странно быть главой страны, и он даже посмеивался над этим фактом. В основном насмешки над «собой-властителем» Бегин позволял себе на встречах с еврейскими делегациями из-за границы, желая растопить официальную атмосферу. Например, он любил рассказывать, что в партийной структуре был человек, в обязанности которого входило кричать на митингах и собраниях: «Бегина к власти». И когда этого человека спрашивали: «Довольны ли вы своей должностью?», то он отвечал: «Что ж, зарплата не очень высокая, но зато должность постоянная».
— Он любил молодую поросль Ликуда?
— Да, очень. Он вообще любил детей своих соратников из так называемой «боевой семьи». Потому-то, я думаю, как бы это сказать точнее, что Бегин не был излишне счастлив от кардинальной перемены, происшедшей в моих взглядах. Он не предвидел тогда еще изменений во взглядах моего друга Дана Меридора...
Шестидневная война происходила по оперативным планам, существовавшим в генштабе израильской армии уже достаточно долгое время. Выполнив приказы командования, ранним утром 5 июня боевые самолеты израильских ВВС возвратились на свои аэродромы, уничтожив большую часть авиации противника (речь идет о Сирии и Египте) еще на взлетных площадках египетских и сирийских аэродромов.
Лишь на центральном участке фронта, то есть в Иерусалиме, чего не ожидалось израильской стороной в принципе, возникли осложнения. В полдень 6 июня Бегин и Игаль Алон, претендовавший незадолго до этого на пост министра обороны в этом правительстве, зашли в кабинет к Леви Эшколу, у которого находился Игаэль Ядин, и заявили, что необходимо взять весь Иерусалим, имея в виду восточную часть города.
«Бегин и я желаем весь Иерусалим», — сказал Игаль Алон Эшколу.
«Хорошая идея!» — воскликнул этот человек, приложив ладонь ко лбу. Ум и способность его просчитывать варианты до сих пор не оценены по достоинству.
К вечеру того же дня 6 июня, когда десантная дивизия Моты Гура выполнила приказ по взятию Эль-Ариша, стало возможным перебросить это подразделение в столицу. По просьбе Бегина было созвано заседание правительства, на котором было принято решение об освобождении Иерусалима.
И вот как это было.
Сначала заседание правительства происходило в обычном помещении кнессета, предназначенном для этого на втором этаже здания. Когда все министры собрались, в зал неожиданно вошли два служителя парламента, которые заявили, что здание обстреливается и заседание необходимо провести в другом зале. «Днем во дворе неподалеку упал снаряд, выпущенный из Бейт-Лехема (Вифлеем) орудием иорданского легиона», — сказал один из них, и правительство перешло заседать в другую комнату.
Это оказалось подсобное помещение, в котором обычно хранились швабры, щетки и моющие средства. Здесь-то и было принято историческое решение. Позже Бегин потребовал прикрепить у входа в подсобку табличку с информацией о происшедшем здесь 6 июня 1967 года.
К вечеру 6 июня Старый город Иерусалима был окружен десантниками Моты Гура — министр обороны Моше Даян считал, а точнее, верил в то, что иорданский легион, защищавший этот плацдарм, сдастся после завершения окружения без боя.
Но этого не произошло. Бегин, узнав о требовании ООН немедленно прекратить огонь на Ближнем Востоке, потребовал по телефону от Эшкола начала немедленной атаки на Восточный Иерусалим. «Мы обязаны начать атаку сейчас же», — сказал он еще не проснувшемуся премьеру.
«Говорите с Даяном, если он согласится на это, то и я соглашусь с ним», — сказал Эшкол.
Через несколько часов кровопролитных боев в разных районах Старого города Иерусалима, подавляя упорное сопротивление солдат иорданского легиона, теряя в атаке многих воинов, когда десантники буквально вгрызались в землю столицы, дивизия приблизилась с нескольких сторон к цели. Через два часа после того, как его солдаты ворвались в Старый город, Мота Гур прогрохотал по армейской связи в генштаб фразу, которая мгновенно распространилась по стране и потрясла весь народ: «Храмовая гора наша!»
Удивительно, что у большинства десантников, как и у большинства представителей еврейского народа, которых трудно назвать религиозными в ортодоксальном смысле этого слова, это сообщение вызвало экстатический прилив чувств.
Как сказал автору этих строк один из тех, кто с боем брал эту гору в разгаре сверкающего иерусалимского дня начала июня: «Стоял у этих камней и почему-то плакал навзрыд, гладил камни руками, говорил неизвестно откуда вспомнившиеся со времени бар-мицвы слова молитвы и плакал. Считал, что ничего плохого уже никогда после этого мгновения случиться не сможет. И я вдруг ощутил, что эти камни и есть моя родина».
Менахем Бегин переживал тогда при всей своей профессиональной прагматичности, по всей вероятности, подобные же чувства. Во всяком случае, об этом говорят многие видевшие его тогда и разговаривавшие с ним.
Один из знакомых автора сказал о Шестидневной войне следующую фразу, которая была и справедлива, и точна: «Если бы этой войны не было, то ее трудно было бы придумать».
Замечания/предложения
Сайт создан и поддерживается
Клубом Еврейского Студента
Международного Еврейского Общинного Центра
«Мигдаль»
.
Адрес:
г. Одесса,
ул. Малая Арнаутская, 46-а.
Тел.:
(+38 048) 770-18-69,
(+38 048) 770-18-61.
Председатель правления центра
«Мигдаль» —
Кира Верховская
.
