БС"Д
Войти
Чтобы войти, сначала зарегистрируйтесь.
Главная > Мигдаль Times > №35 > Перепрыгнуть через Чоп
В номере №35

Чтобы ставить отрицательные оценки, нужно зарегистрироваться
0
Интересно, хорошо написано

Перепрыгнуть через Чоп
Анна Файн

(Продолжение. Начало в №34)

Под вечер поезд въезжает в Чоп. Явление таможенников. Наша проводница сходит, вместо нее заступает угрюмый, мрачный дядька, хамоватый, с ненавидящим взглядом. Еще бы — вся водка и рубли достались сменщице. Он трезв и зол, но это не сказывается на нашей судьбе. Таможенники предупреждены и не шмонают. Они бухают штамп в наши визы и идут в соседнее купе. А там — четыре мужика с передового завода. Все купе забито ящиками с дорогостоящим, тонким оборудованием — последним словом техники, гордостью завода. Они едут в Венгрию на промышленную выставку.

Всю дорогу эти простаки пили водку, не просыхая. А проводнице не наливали. И вот таможня отправилась к ним.

—Где бумажка?— требует таможенник.
—Я же вам дал бумажку,— отвечает пьяный заводчанин, не понимая, что хочет от него этот тип.
—Это не та бумажка.— говорят ему.
—Вот дурак,— охает Лена,— он же ясно говорит: не та бумажка. А та зелененькая, с Линкольном. Идиоты!

Таможня так и не получает то, что хотела. Ящики с оборудованием снимаются с поезда. Их сгружают не заводчане— они вдребезги пьяны. Таможенники просто швыряют все добро вниз. Дорогие нежные приборы с хрустальным звоном падают на платформу. Так звенели стекла еврейских витрин во время «Кристальнахт».

—Фашисты,— шепотом говорит Лена,— мы покидаем фашистскую страну. Какое счастье!

Наши родные сходят с поезда. Прощание, мы все плачем. Они уходят. Платформа совершенно пуста. Еще бы— по ней проходит государственная граница СССР. И вдруг появляется Женя! Откуда она взялась? Как перешла границу? Пограничники даже не смотрят на нее, будто она стала невидимкой. Женя и Лена жестами переговариваются через задраенное окно.

После нашей таможни— наши пограничники. Потом все повторяется на венгерской стороне, но в обратном порядке. Сначала— венгерские пограничники, потом их таможня. Мы ползем медленно, с многочисленными остановками. Это продолжается пять часов. И на все это время угрюмый проводник закрывает туалет. Без предупреждения, разумеется. Нам хреново. Мы с Леной выбиваем нервную чечетку. Чаша терпения переполняется вместе с мочевыми пузырями.

—Лена,— говорю я ночью, когда вагон затихает,— пошли. Отдадим последний подарок родине.
—Какой подарок?— не понимает Лена.

Мы выходим в тамбур. Там хамоватый проводник оставил ведро, наполовину заполненное мусором. Его-то мы и используем в качестве ночного горшка.

Утро. За окном— Венгрия, мокрая страна речек, болот и озер. Сероватый туман поднимается над аккуратным шоссе, домиками и ухоженными садами. На окне— капельки влаги. Скоро Будапешт. Пока мы едем, я вспоминаю свою первую поездку в Венгрию. Было это два года назад, в 1989году.

* * *

Два года назад, в 1989году, консульская делегация Израиля в Москве осуществила замечательный проект. Они отправили на учебу в Еврейский университет группу учителей иврита из разных городов СССР. Официально на учебу в Израиль тогда не пускали. Но можно было ездить по гостевым вызовам к родственникам. И вот мы все поехали к фиктивным теткам и дядькам. Каждый— своим ходом. Кто в Будапешт, кто в Бухарест. А в Будапеште и Бухаресте Сохнут собирал народ и сколачивал из них две группы. Эти группы должны были встретиься уже в Израиле.

Из Москвы я выехала вместе с Леней Райценом— известным всему еврейскому движению историком-любителем. Леня, бухгалтер по специальности, обладал дотошным терпением и феноменальной памятью. Он знал сотни дат, имен и событий, разбросанных по четырехтысячелетней временной шкале. И когда еврейское движение уже «оторговилось», Леня все еще преподавал историю бесплатно. Это был последний романтик еврейской Москвы. Последний романтик и ветеран. Леня вошел в подполье пятнадцать лет назад. Все его друзья давно уехали, а он остался из-за сложных «семейных обстоятельств».

И вот теперь Леня везет друзьям подарки. Свитера из ангорской шерсти для мерзнущих в Иудейских горах поселенцев. Не пропущенные когда-то таможней любимые книги. Семейные реликвии. И, в довершение всего— сверкающий тульским золотом пузатый красавец-самовар.

В Будапеште нас должен встретить представитель Сохнута. Сохнут предупрежден специальной телеграммой, высланной консулом. Поезд прибывает на восточный вокзал Келети, соединяющий Будапешт с Россией и Польшей. Никто, конечно, не встречает. Но нас это не удивляет— повертевшись на подпольных тусовках, мы оба преисполнились презрения еврейского народа к еврейскому же агентству. Леня водрузил на платформе подобие кургана из десяти чемоданов. Я уселась сверху в обнимку с самоваром, а он отправился в здание вокзала проверять обстановку.

Лени долго нет, я уже начинаю беспокоиться. Ко мне все время подходят бабки цыганского вида и требуют продать самовар. Сначала предлагают тридцать тысяч форинтов. Я не знаю, сколько это. Жестами объясняю— не мой самовар. Они возвращаются опять. Три доллара. Гоню их— самовар не мой. И не продается. Когда приходит Леня, цена самовара доходит до десяти долларов.

Вот он идет. Запыхавшийся, красный. Валится на чемоданы и выдыхает без сил:

—Там... там... такое!!!
—Что, что там такое?— обеспокоилась я.
—Там... там грудь!!!
—Леня, какая грудь? Ты что?
—Иди, посмотри сама,— стонет Леня.

Когда я вошла в здание вокзала, то сразу поняла, что случилось. Выгнав коммунистов, венгры обезумели от свободы. Из витрин киосков и магазинов на меня смотрит порно. Голые девки всех весовых категорий и конфигураций. Особенно впечатляет одна блондинка, украшенная гипертрофированными силиконовыми раздутостями, огромными, как дирижабли.

Пока я обалдело пялюсь на нее, ко мне подходит маленький смуглый человечек в черном пальто до пят.

—Хэллоу,— говорит он,— куда вы едете?
—Я из Москвы,— говорю я простодушно,— и еду в Израиль. Я здесь проездом,— мне сдуру кажется, что весь мир вместе со мной должен радоваться: меня, советскую еврейку, пустили в Израиль! Не знаю, как весь мир, а человечек рад. Он улыбается:
—О, Израиль! Вери гуд! Мир, дружба, шалом! Я из Египта! Бегин, Садат, Кэмп-Девид! Давайте дружить. Пошли ко мне в гостиницу пить кофе.

Я еще не была на Ближнем Востоке. Я еще не знаю, что, когда женщину зовут пить кофе, это равносильно приглашению в постель. Но плотоядное маленькое личико выражает такую цельность намерения, такую недвусмысленную жажду, что я срочно ретируюсь. Стоит египтянину на секунду отвернуться, как я забегаю за киоск с грудями и прячусь в телефонную будку, отсвечивающую зеркальным стеклом. Потомок Тутанхамона грустно смотрит на груди-дирижабли и уходит. Я выбираюсь из будки. Никого нет. Иду назад к платформе, а на соседний перрон в это время въезжает поезд из Варшавы. Его встречают, о, сколько у него встречающих!

Целая толпа арабов стоит стеной у входа в вокзал. Они кричат: Fuck! Fuck! Dollar! Dollar!— и трясут карманами. В карманах выразительно звенит иностранная мелочь. Беленькие недорогие славянки сходят с поезда прямо в объятия восточных друзей.

* * *

И вот мы снова подтягиваемся к восточному вокзалу Келети. Сохнут нас, конечно, не встретит, это ясно. Дина просит меня вывести Сашу погулять, а Дика— пописать. Я легко стаскиваю на платформу два моих чемоданчика, вывожу Сашу и Дика. Дик задирает ножку и с облегчением писает на будапештский перрон. Саша вертит головой, пытаясь рассмотреть, какая она, заграница. Дина и Лена сгружают аптекаршины коробки.

И тут ко мне подходит представительница Сохнута. Высокая, стройная блондинка. (Ненавижу, ненавижу блондинок! Этих коварных разлучниц и любимиц мужчин!)

—Ваши документы.
Показываю ей мои документы.
—Ваши вещи возьмет носильщик. Берите ребенка и собаку и идите к автобусу,— приказывает она по-русски, с сильным акцентом.
—Я не могу,— возражаю я,— это не мой ребенок и не моя собака. Ребенок без матери никуда не пойдет, а собака вообще признает только хозяйку.
—Идите к автобусу,— она повышает голос,— здесь нельзя стоять. Здесь есть много арабский человеков!— На ее лице нешуточный страх. Она явно боится не за мою девичью честь. Что делать— я тащу за собой Дика и Сашу. Саша плачет навзрыд. Дик выворачивает мне руку, лает, рвется назад.
—Вот видите, я не могу,— говорю я ей.
Она орет:
—Я вам приказываю идти к автобусу!!!

Две бессонные ночи в поезде. Пляски у закрытой двери туалета. Блондинка. Я тоже открываю рот и ору. Не на ломаном русском— на самом настоящем иврите. Блондинка замирает. Открывает рот, снова закрывает. Немая сцена. Оле, владеющий ивритом, еще был в ту пору чем-то вроде говорящей лошади. Сто пятьдесят репатриантов, торжествуя, наблюдают за моей победой. Сохнутчица думает, верно, что я ревизор из Иерусалима, путешествующий инкогнито. В полном молчании Лена, Дина, Саша, я и Дик идем к автобусу. Сто коробок и восемнадцать чемоданов увозит носильщик. Сохнут буквально гонит людей вперед. Не хватает только вооруженного конвоя и немецких овчарок.

Когда мы уже были в Израиле, газеты сообщили: группа «арабских человеков» напала на автобус с репатриантами в столице Венгрии. Будапештская полиция вступила с ними в схватку. Погиб полицейский-венгр... Что заставило секс-туристов взяться за оружие? Наверное, девочки из Польши и России их плохо обслужили.

* * *

Чистые простыни в транзитном лагере Сохнута. Это бывшая военная база Советской Армии, покинутая хозяевами. О, счастье! Горячий душ, мойся, сколько хочешь!

По узенькой дорожке между газонами мы идем к столовке. Навстречу— семейная пара.
—Как вы ее! Здорово, молодец!— говорят они мне.
Мы с Леной идем дальше. Мужчина катит в кресле-каталке больную девочку.
—Где вы так здорово выучили иврит?

Навстречу— община бухарских евреев с парализованными стариками и младенцами на руках. Эти ничего не говорят, но почтительно уступают дорогу. Я стала народной героиней будапештского транзита.

В столовой все очень кошерно. Накануне ее посетил раввин Перец— министр абсорбции— и лично удостоверился в качестве кашрута. Нам приносят большую кастрюлю с супом и тарелки. Тарелки почему-то плоские, не суповые. Мы наливаем в них немного теплой жидкости— две-три ложки, не больше. Скребя по дну, по каплям вычерпываем суп. Тянемся за новой порцией, но тут венгерская официантка, ласково улыбаясь, забирает кастрюлю. И приносит второе— три рисинки и изящный вегетарианский шницелек. Просто басня про лису и журавля! Когда же мы пригласим Сохнут на ответный визит?

Той же ночью, не отоспавшись, улетаем в Израиль. Толпа репатриантов осаждает трап самолета. Они толкаются и пихаются так, будто речь идет не о самолете, а о городском автобусе. Сейчас взлетит, не собрав пассажиров, жди потом следующего! Мы с Еленой заходим в самолет последними. «Совки»,— презрительно говорит она. Дик летит внизу, в железной клетке для собак. Темнота в салоне, темнота за окнами. Подушка в стерильной упаковке. Даже одеяло дали. Летим. Я укрываюсь одеялом и тут же засыпаю.

Самолет качнуло, я проснулась, но еще не открыла глаза. На секунду мне показалось, что этот муторошный, бестолковый, изнурительный ужас сейчас закончится. Что я открою глаза в своей уютной квартире на Щелковском шоссе, на родном диване под малиновым настенным ковром, среди моей старенькой, но такой милой мебели. И вдруг понимаю, что всего этого уже нет. Что проснусь я в самолете. Что у меня нет ни прежнего дома, ни нового, ибо вишу на высоте нескольких тысяч километров над Средиземным морем. Так значит, я вовсе не хочу в Израиль? И на самом деле гораздо важнее иметь свой собственный дом, неважно, где? И я только теперь осознаю это, лишившись дома? Так какого же черта?..

Наверно, и вам знакомо подобное чувство— смерть в полете и рождение при ударе о землю. Приземление. Раннее утро, шалом, шалом, шалом! Мы вылезаем из чрева самолета по узкому, как родовые пути, трапу. Кругом иврит. Живой коридор из старушек-доброволиц с конфетами в руках. Шалом! Пакет с конфетами падает в руки Саши. Большой зал. Все плывет перед глазами, усталость и отупение. Ложусь на лавку. Мутный, перевернутый мир вокруг. Газовые плафоны родильной палаты на потолке.

Четыре часа спустя мы с Леной получаем израильские документы и первую порцию «корзины абсорбции». Дина плачет. Ее чиновница пошла пить кофе, а там, внизу, в багажном отделении, рвется и воет в своей клетке Дик. Некому вывести его пописать. «Я уже хочу назад»,— плачет Дина.

Мы бежим вниз. Клетка, клетка, где она? Вот она! Дик воет, лижет Лене руки сквозь прутья решетки. Где ключ? У Бени. Где Бени? Его сейчас нет. Теперь воем мы. Идет Бени. Синие форменные штаны приспущены, над ними висит кусок волосатого пуза. Медленно-медленно отпирает клетку. Куда вы спешите? Куда вы, русские, все время спешите? Что у вас горит? Вот ваша псина, бевакаша.

Лена выводит Дика пописать. Точнее, это он выносит сорокакилограммовую Лену прочь из аэровокзала. Я бегу следом. Дик радостно лает, задирает ножку и писает, писает, писает на святую Землю, на землю наших праотцов, пророков и царя Давида. Где-то в глубине здания тихо играет «Хава нагила».

GAME OVER


Добавление комментария
Поля, отмеченные * , заполнять обязательно
Подписать сообщение как


      Зарегистрироваться  Забыли пароль?
* Текст
 Показать подсказку по форматированию текста
  
Главная > Мигдаль Times > №35 > Перепрыгнуть через Чоп
  Замечания/предложения
по работе сайта


2024-03-28 08:04:41
// Powered by Migdal website kernel
Вебмастер живет по адресу webmaster@migdal.org.ua

Сайт создан и поддерживается Клубом Еврейского Студента
Международного Еврейского Общинного Центра «Мигдаль» .

Адрес: г. Одесса, ул. Малая Арнаутская, 46-а.
Тел.: (+38 048) 770-18-69, (+38 048) 770-18-61.

Председатель правления центра «Мигдаль»Кира Верховская .


Jewniverse - Yiddish Shtetl Еженедельник "Секрет" Еврейский педсовет