№121

Мигдаль Times №121

Дверь Изгнания

Мири ЯНИКОВА (Израиль)

1.
Я понимаю, что не у меня одного здесь имеется эта проблема. Более того, я знаю сразу нескольких ребят, которые, как и я, во время боя думают, как бы поскорее созвониться с семьями. Ну, если посчитать с точки зрения теории вероятности, то нас тут должна быть чуть ли не половина таких, чьи дома находятся сейчас под обстрелом. Жители Севера.
Но сейчас я спокоен. Как раз накануне этого боя мне удалось поговорить с мамой. После чего я опять посадил батарейку телефона, потому что пришлось в течение нескольких часов сделать еще несметное количество звонков... Но, слава Б-гу, мне удалось в результате все уладить! Это очень большая, просто огромная удача, – то, что у меня это получилось, и я знаю, что мама, папа и братик с сестричкой сейчас вне опасности.

А было так: вначале я дозвонился на мамин телефон. Не могу сказать, что этот разговор улучшил мое настроение. Они решили эвакуироваться. И это было замечательно! Я наконец-то не буду думать без передышки о том, что они в опасности, и смогу спокойно воевать. Но первая проблема заключалась в том, что выехать из Нагарии моей семье было не на чем – папина старенькая машина, как всегда, не на ходу. А вторая проблема – что ехать им, вообще-то, совсем некуда... Так вот, мама рассказала, что кто-то подбросил их до Хайфы, и там им удалось сесть на автобус, идущий в центр страны. Автобус доехал до центральной автобусной станции в одном из городов, и они вышли из него... И поняли, что самое разумное – просто остановиться, где стоишь, расстелить одеяла на земле и уложить на них детей, чтобы те хоть немного поспали. Потому что двигаться дальше им было совершенно некуда.
Они увидели рядом какой-то скверик, находившийся на перекрестке, и разложили свой «бивуак» под деревом. Когда я позвонил им, мама пела малышам колыбельную, и они от безысходности послушно пытались заснуть, лежа на земле, но это у них плохо получалось.
Конечно же, вы не осудите мою маму, когда я скажу, что она было в истерике. «Даниэль, – кричала она в телефон, – я понимаю, что тебе не до нас, но ты можешь хотя бы что-то посоветовать?»

И случилось чудо: именно в момент нашего разговора по телевизору, стоящему на столе в комнате, где я находился, начали передавать телефоны штаба, который собирал данные добровольцев, желающих разместить у себя семьи беженцев с севера. Я судорожно схватил клочок бумаги, записал телефоны, сказал маме, что скоро перезвоню, и бросился организовывать им дальнейшее существование... Я не сразу дозвонился до этого штаба, но, в конце концов, мне это удалось. Там взяли мой телефон, спросили состав семьи, обрадовались, что нет домашних животных, сказали «ммм...», выяснив, что имеется двое маленьких детей, и пообещали помочь.
Полчаса я ужасно нервничал, судорожно сжимая в руках телефон, пока он наконец не зазвонил. В трубке раздался милый и спокойный женский голос. Моя собеседница сообщила, что она из Рамат-Авива, и ее семья будет рада поселить у себя семью солдата, находящегося на передовой. У них как раз есть свой ребенок, который с удовольствием составит компанию моим братику и сестричке. У них есть для моих родных даже не одна, а две комнаты! Я благодарил ее со слезами на глазах, а она отвечала, что для нее самой это просто единственный выход – она не в состоянии была бы жить сейчас в своем большом доме с двумя пустующими гостевыми комнатами...
Я дал ей телефон мамы, потом через час перезвонил. Мама была ошарашена и не могла прийти в себя от радости. Она только приговаривала: «Даниэль, вот бы и ты сейчас был с нами...» Она рассказала, что хозяева их временного жилища приехали за ними в этот самый скверик, доставили к себе домой, и они сейчас располагаются в своем временном, но удобном пристанище. Она уже даже уложила детей, в отдельной комнате... Я подумал, что все-таки нам здорово повезло, даже в мелочах, потому что другие беженцы ютятся большими семьями в чужих гостиных, мешая хозяевам и наживая себе невроз...

2.
Нормальные люди после боя засыпают сразу, без сновидений. Ну а я, в таком случае, ненормальный. Сон, не дававший мне покоя в течение последнего года, снова предъявил свои права, едва я сомкнул веки. Я разозлился. Я считал, что уж сегодня-то я точно заслужил спокойный отдых. Разозлился я так, что сразу проснулся.
Сон явно обитал в своих эфирных пространствах где-то рядом, и я чувствовал, что он бросится на меня, едва я прикрою глаза. Но почему, почему сейчас? Ведь он не приходил долго, во всяком случае, я, казалось, забыл о нем с того момента, как меня мобилизовали в Ливан¹.

Но потом я понял. Поняв, я встал, вышел наружу, чтобы глотнуть воздуха.
Лучше было даже не пытаться заснуть. Я понял, почему вернулся мой кошмар. Понял, за что он зацепился.
Это была одна из сцен, а точнее, завершающая сцена этого самого сна, преследовавшего меня на протяжении последнего года. Двое детей в грязной одежде, с усталыми личиками, спят то ли на полу какого-то общественного здания, то ли прямо на земле, положив головки на рюкзаки. Те двое детей, которых я год назад собственноручно вышвырнул из их дома², а потом их с семьей выбросили среди ночи из автобуса на перекрестке, поскольку у водителя кончился рабочий день. Всего лишь фотография, обошедшая Интернет ровно год назад. Совместившаяся с той картиной, которую описала мне сегодня мама по телефону...
Меня охватил озноб, когда перед моим не вполне бодрствующим сознанием предстал образ некоего замкнувшегося круга.
Я вернулся в постель. Я обязан был спать – обязан был хотя бы перед ребятами, которым в завтрашнем бою не нужен невыспавшийся товарищ по оружию, создающий одни помехи... И я попытался заснуть.

Да, этот кошмар преследовал меня уже год. Но на этот раз он получил развитие. К нему добавился сюжет, которого не было прежде. Теперь во сне я пытался по телефону найти семью, которая приютит у себя детей с той самой фотографии. Подобно чудовищам, порожденным «Сном разума» Гойи, передо мной проходили бесчисленные экраны телевизоров. На них были длиннющие списки, просто сонмы номеров телефонов. И я во сне звонил по каждому из них, и везде получал отказ, отказ... А потом приплыл огромный экран, и на нем был знакомый телефон – тот самый, по которому удалось днем найти решение проблемы.
Я обрадовался во сне невероятно, и немедленно набрал этот номер, надеясь, что теперь дети спасены. В ответ мне принялись милым женским голосом что-то объяснять про две огромные детские комнаты, которые имеются – внимание! – не у той, с кем я говорил, а у этих самых детей, которых я прошу спасти. Я отчаянно кричал, что их комнаты у них были раньше, а сейчас они разрушены, в них попала ракета... нет, простите, там не ракета была, а бульдозер – почему бульдозер? бульдозер врага? не может быть! – ладно, потом разберемся... Я кричал ей, что их комнат больше нет. А она отвечала, что зато у этих детей есть много денег, которые привез им этот бульдозер, прежде чем начал разрушать их дом. Тогда я перезвонил на перекресток, на тот перекресток, который на фотографии. И мне ответили, что да, деньги были, но они их уже отдали за то, чтобы иметь возможность уложить здесь, вот на этом полу, своих детей...

3.
Я проснулся и некоторое время лежал с открытыми глазами. На этот раз я получил во сне только продолжение своего «любимого» кошмара. Начало на этот раз придется просмотреть наяву, то есть просто вспомнить. Обязательно вспомнить. Да оно и не уйдет от меня, я же не умею, как йоги, контролировать мысли.
Итак, год назад...
Год назад я стоял перед дверью красивого белого дома и думал, что я просто не стану ее открывать. Что, если я ее не открою, и не откроет тот, кого пошлют мне на смену, а затем и тот, кого пришлют третьим, то она так и останется закрытой. И за этой закрытой дверью спокойно лягут спать. И то страшное и черное, что повисло над этим прекрасным поселком, само собой уползет в свое логово.

На мне была солдатская форма, но поверх нее было надето это самое черное, кусок черной ткани, являющийся частью того, что мы сюда принесли. Я оглянулся и понял, что если я не открою эту дверь, то идущий за мной это сделает обязательно. Я ничего не выиграю. Зато для себя лично я много проиграю. Нет, я готов проиграть для себя лично, чтобы спасти положение. Но я его не спасу.
И я нажал на ручку двери. Она была отперта.
Часть из них вышли сами, часть пришлось вести за руки, одного парнишку тащили вчетвером. Но вскоре все они были в автобусе, и мы перешли к следующему дому.
Вечером весь поселок горел, целой оставалась пока только синагога. Я вошел туда. Там, скорее, плакали, чем молились. И там был их раввин – как оказалось, житель того самого дома, с которого для меня все началось. Он посмотрел на меня сначала с равнодушным презрением, но потом, видимо, наткнулся на мой взгляд. И всмотрелся в глаза. И обратился ко мне: «Ты знаешь, что ты сделал? Ты открыл Дверь Изгнания. Теперь будет невероятно трудно ее опять закрыть...»
И больше он мне ничего тогда не сказал.

4.
Пора закругляться, потому что сама эта история в реальности уже замкнула все возможные круги. Мне осталось только рассказать о моей второй встрече с раввином того самого поселения.
Он оказался в группе резервистов, присланных сегодня нам в помощь. Нас быстро развели на разные позиции, но мы с ним успели обменяться несколькими фразами.
Он меня узнал сразу, и я его тоже. Он кивнул, но не улыбнулся, и я подошел к нему.
– Как мне закрыть Дверь Изгнания? – спросил я без всяких предисловий.
И потом вдруг я спонтанно рассказал ему обо всем, в двух словах, – сначала о судьбе своей семьи, а потом и о своем сне о других, прошлогодних «детях с перекрестка».
– Мою семью приютили замечательные люди. Они приняли их под свой кров. Как ты считаешь, это означает, что мы начали закрывать эту Дверь? – спросил я его.
Он покачал головой. И не ответил.

И тут меня осенило.
– А если я найду тех детей с фотографии? Я посвящу этому столько времени и сил, сколько нужно. Я знаю, что они могут быть сейчас и в гостиничном номере, за который их родителям нечем платить, и в караванном городке, и даже в палатке на очередном перекрестке. Так вот, я их найду и... Ну, например, создам добровольческую организацию, которая им поможет так, как помогли моей семье. Я совершенно уверен сейчас, что я смогу, я не пожалею сил. Скажи, тогда эта Дверь закроется?
– Нет, – ответил он. – Пока еще нет.
– Но почему? Может быть, она закроется, когда они будут жить в своих новых постоянных домах? Ну, тогда-то точно закроется, верно?
Но собеседник мой опять покачал головой и спросил:
– А что именно, по-твоему, должно измениться после того, как эта Дверь опять закроется?
– Как это, что должно измениться? Не будут больше падать ракеты, превратившие в изгнанников полстраны, весь Север! Если закроется Дверь Изгнания – не будет изгнания!
– Видишь ли, чтобы завершилось Изгнание, мы должны закрыть ту самую дверь, которую ты открыл год назад. Совершенно случайно для тебя это оказалась дверь именно моего дома. К сожалению, вас, готовых налечь на эту Дверь и повернуть ее на петлях, оказалось достаточно.
– О чем ты говоришь? Мы не налегали...
– Да что ты? Вспомни, разве тебе легко было тогда открыть мою дверь? Ты именно налег на нее – на эту Дверь в своей душе...
– Так послушай, – осенило меня, – если эта Дверь в моей душе, то я должен закрыть ее – там? Но тогда я ее уже закрыл!
– И что? Что-то изменилось? В результате того, что ты закрыл эту Дверь в своей душе – твоя семья уже может вернуться домой?
– Нет, конечно. Но, наверно, должно пройти время, чтобы все утихло...
– Ну, разумеется, через некоторое время все утихнет, и настанет тишина. Временная.
– Почему временная?
– Я же тебе объяснял: вы открыли Дверь Изгнания. Теперь мы все вместе должны ее закрыть.
– Но что ты имеешь в виду? Дверь твоего тогдашнего дома? Но ее нет, как нет и дома! Там же сейчас сидит на развалинах одна только выпущенная на волю нечисть с «кассамами», ты знаешь это не хуже меня. Как мы можем туда прийти и закрыть дверь несуществующего дома?
– Мы должны прежде сделать его существующим, – ответил раввин.
– Как именно? Или мы должны изгнать оттуда ракетчиков? Но ты же сам знаешь, что это невероятно трудно, – мы там давно ведем боевые действия, а толку? А потом – ну, допустим, мы их как-то прогнали, – мы что же, должны затем убедить правительство туда вернуться, восстановить поселения? Ну, извини меня, это же совсем нереально. А после этого – мы должны добиться от правительства реальных компенсаций, а не призрачных, уже растраченных вами не по вашей вине на проживание в гостиницах, реальных компенсаций на восстановление ваших домов на их местах?!
– Я не знаю, как, – ответил мне раввин из разгромленной мною год назад деревни. – Я знаю только, что в реальном мире Дверь Изгнания – это дверь моего разрушенного дома в моем уничтоженном поселке. Именно ее необходимо обратно закрыть. Закрыть, чтобы мы могли спокойно уложить детей и сами лечь спать за этой дверью.

---

¹Вторая ливанская война (2007 г.) – вооруженное столкновение между Израилем и радикальной группировкой «Хезбалла», контролировавшей южные районы Ливана.

²Имеется в виду дом в Гуш-Катиф – блоке еврейских поселений в секторе Газа, который был ликвидирован в августе 2005 года в рамках плана «одностороннего размежевания». Дома в поселениях были разрушены, а территория передана Палестинской автономии.

Вы не можете удалить эту картинку

Добавление комментария

Поля, отмеченные * , заполнять обязательно * Подписать сообщение как  Имя  без пароля (гостевой вход)  Ник  Пароль  Войти?        Зарегистрироваться  Забыли пароль? * Текст  Показать подсказку по форматированию текста