В продолжение полемики об истории Холокоста в Одессе я хотел бы познакомить читателей нашего сайта со статьей проф. И. Левита (1922, Кишинёв — 2006, Форт Ли, Нью-Джерси), выложенной на ресурсе «Нового русского слова». И. Левит полемизирует с другим историком, но суть проблемы та же. К сожалению, в этой статье нет ссылок, но из контекста видно, что перед уходом из жизни доктор исторических наук И. Левит успел ознакомиться с нашей книгой «История Холокоста в одесском регионе».
Изяслав Эликович Левит
Правда и ложь о кровавом погроме в Одессе
В годы немецко-румынской оккупации 1941-1944 гг. Одесса, как известно, была административным центром так называемого губернаторства Транснистрия (область междуречья Днестр — Южный Буг), образованного декретом И. Антонеску 19 августа 1941 г. Формально Транснистрия в состав румынского государства не входила. В соответствии с «Соглашением об обеспечении безопасности, администрации и экономической эксплуатации территории между Днестром и Бугом (Транснистрия) и Бугом и Днепром (область Буг — Днепр)», которое было подписано 30 августа 1941 г. в Бендерах между представителями немецкого и румынского командования («Соглашение Хауффе –Тэтэрану»), Румыния получила лишь немецкий мандат на осуществление временной «администрации и экономической эксплуатации» территории между Днестром и Бугом. Но правители Румынии не удовольствовались таким положением, они планировали со временем аннексировать эту территорию, а пока заблаговременно осуществить румынизацию и колонизацию края румынами и, главное, решить «еврейский вопрос», благо «Соглашение Хауффе — Тэтэрану» (раздел 7 «Евреи»») предусматривало временное пребывание евреев в Транснистрии: «Сконцентрировать их в трудовых лагерях и использовать пока на работах, а по окончании военных действий станет возможной их эвакуация на Восток».
Уверовав в победоносное и быстрое окончание войны, И. Антонеску на заседании cовета по снабжению 6 октября 1941 г. заявил: «Если обстоятельства позволят, они (евреи. — И.Л.) будут отправлены в Зауралье».
Одесса, крупнейший черноморский порт, морские ворота Украины, прельщала правителей многих стран. В 1918 г. к ней рвались сначала немецкие и австрийские войска, а в конце года — французские. В 1920 г., накануне и во время советско-польской войны, Одесса была предметом румынско-польских переговоров. В марте 1920 г. в составе румынской делегации как представитель генерального штаба румынской армии участвовал подполковник Ион Антонеску, будущий фюрер (кондукэтор) румынского государства. Состоялись встречи с главой польского государства Ю. Пилсудским, министром иностранных дел С. Патеком и командующим армией генералом Расводовским. Все они уговаривали румын в необходимости участия их страны в походе против советской власти, подчеркивая большевистскую опасность, угрожающую лимитрофным государствам, в том числе и Румынии.
Никаких территориальных компенсаций поляки румынам не предлагали, зато не делали секрета из своих притязаний на украинские земли до Днепра, включая Киев. Антонеску был явно недоволен тем, что Румынии поляки ничего не предложили, он писал в своих отчетах о переговорах, что у поляков «империалистические тенденции», «Польша хочет воспользоваться положением в России и присвоить себе большие территории на основе не прав, а силы... Она скоро станет Австрией, то есть “лоскутной империей”». Да и лидер украинских националистов С. Петлюра, с которым состоялись встречи в Варшаве, заявил румынам: «Украина должна простираться на восток до Кубани и Каспийского моря».
Румыния, как известно, не участвовала в польском походе на Киев. Нажим относительно ее открытого вступления в войну против большевиков усилился после первых неудач армии Пилсудского на Украине, и разговор с поляками об условиях участия в войне изменился. Хорошо осведомленный в этих делах посланник Великобритании в Бухаресте Ф. Раттиган в мае 1920 г. докладывал своему начальству в Лондоне, что во время его беседы с румынским министром иностранных дел Д. Замфиреску последний заявил: «Поляки оказывают сильное давление на Румынию с целью добиться ее активного сотрудничества против большевиков», и за это «Румынии обещана Польшей Одесса». Тот же Раттиган писал, что польский посланник в румынской столице «подтвердил намерения его правительства, за исключением обещаний относительно Одессы», но при этом сказал, будто румынский генеральный штаб строит планы захвата Одессы и его «поддерживает в этом французский военный атташе».
Эти торги относительно Одессы, по-видимому, крепко засели в памяти Антонеску. Став в начале сентября 1940 г. главой румынского государства с диктаторскими полномочиями, он 23 ноября 1940 г. официально примкнул к агрессивному Тройственному пакту — Германии, Италии, Японии — и начал готовиться к войне.
Глубоко ошибочной является исходящая от сторонников реабилитации маршала Антонеску версия о том, что единственной целью вступления Румынии в войну против СССР явилось желание Антонеску вернуть стране несправедливо отнятые у нее летом 1940 г. Бессарабию и Северную Буковину. В действительности, став союзником Гитлера, румынский кондукэтор с самого начала стал вынашивать великодержавные планы. В меморандуме, врученном Гитлеру во время встречи 15 января 1941 г., Антонеску писал, что, «будучи связанной с Германией Дунаем, Румыния желает также иметь с ней прямую сухопутную связь на севере и северо-западе», что «в новой Европе Германия будет признавать естественную роль Румынии как регионального гегемона».
10 мая 1941 г. румынским посланникам в Берлине и Риме были направлены от имени И. Антонеску телеграммы, в которых от них требовалось добиваться у правительств аккредитованных стран увеличения территории Румынии «за счет Словакии, а также за счет Галиции по линии Черновцы — Львов — Краков, так как она является легким, прямым и коротким путем для связей устья Дуная и Германии. Исходя из этого, нам необходимы не только Бессарабия и Буковина... но и Покутье...». На юге от Дуная правительство Антонеску выдвигало требование на Югославский Банат и район Тимока.
За десять дней до начала войны против СССР в Мюнхене состоялась встреча Антонеску с Гитлером, и румынский фюрер подтвердил готовность участия Румынии в войне с первого ее дня. «Гитлер, — отмечал Ион Антонеску в своих показаниях следственным органам СССР, — во время встречи в Мюнхене подчеркнул, что Румыния не должна стоять вне войны, так как для возвращения Бессарабии и Северной Буковины она не имеет иного пути, как только воевать на стороне Германии». Еще фюрер якобы сказал, что за «помощь в войне Румыния сможет оккупировать и администрировать и другие советские территории, вплоть до Днепра».
16 июля 1941 г. на узком совещании у Гитлера на вопрос Геринга, какие советские территории обещаны союзникам по войне, фюрер ответил, что «Антонеску хочет получить Бессарабию и Одессу с коридором, ведущим на запад — северо-запад». Оговоренные в Мюнхене территориальные вопросы не были оформлены договорами, скрепленными подписями Гитлера и Антонеску: последний настолько доверял обожаемому германскому фюреру, что не счел нужным подстраховать себя письменным документом, и за эту оплошность впоследствии подвергся критике со стороны «оппозиции».
Собеседники в Мюнхене предпочли и в отношении «еврейского вопроса» ничего не фиксировать на бумаге, а ограничиться устной договоренностью. Вообще в практике немецких нацистов приказы о физических расправах над евреями вожди предпочитали передавать устно.
Возвратившись из Мюнхена в Бухарест, И. Антонеску проинформировал об итогах переговоров самого доверенного члена своего правительства Михая Антонеску (с 21 июня 1941 г. вице-премьера кабинета министров), на которого кондукэтор возложил временное исполнение обязанностей председателя совета министров в связи с тем, что сам он выехал проверять состояние боевой готовности армии. 17 июня, за пять дней до начала войны, на заседании румынского правительства Михай Антонеску, касаясь ее подготовки, заявил: «Румынский народ, идя навстречу историческому моменту... должен использовать этот час для очистки населения», подчеркнув, что эта акция будет «напоминать политику Тита в отношении населения определенного этнического происхождения, и заверяю вас, что это касается не только евреев, но и всех других национальностей; мы будем проводить политику тотального и насильственного устранения чужих элементов».
Напомним, что римский полководец Тит Флавий Веспасиан (в 79-81 гг. н.э. римский император), на которого призвал равняться Михай Антонеску, во время завоевательного похода в Иудее (70 г. н.э.) жестоко расправился с евреями-защитниками Иерусалима, разрушил храм и положил конец Второму Еврейскому государству. «Следовательно, — заключил оратор, — что касается Бессарабии и Буковины, а также заднестровских земель, которые будут отданы под румынский суверенитет, то придется там применить политику очищения и унификации нации путем эмиграции». М. Антонеску просил присутствующих не затягивать это дело.
19 июня 1941 г. в трех румынских городах — Фэлтиченах, Романе, Галаце — высокие жандармские чины инструктировали командиров жандармских легионов и секций, которым вслед за наступавшей армией предстояло наводить «порядок» на оккупированной территории, по поводу отношения к евреям. Звучали такие указания: «очистка территории от евреев, притом целиком»; аресту и расстрелу подлежат «политически подозрительные и все евреи, независимо от возраста и пола»; уничтожение евреев ведется «по мотивам расовой ненависти» и т.д.
Таким образом, массовое уничтожение евреев в Бессарабии, Северной Буковине и Транснистрии было задумано фашистскими правителями еще до начала военных действий на советско-германском фронте. При этом свои кровавые деяния они старались скрыть от мировой общественности и придумать, хотя бы для истории, оправдание, что наглядно проявилось и во время погрома 22–25 октября 1941 г. в Одессе. Еще в ходе войны, перед бегством из Транснистрии, Михай Антонеску, выступая перед срочно созданной Комиссией по расследованию деятельности гражданского губернаторства Транснистрия, заявил: «Меня, главным образом, интересует, чтобы не осталось документов и переписки, которые можно было бы обобщить и которые стали бы завтра оружием против нас».
Придавая Одессе особое значение в своих планах «региональной гегемонии», И. Антонеску хотел завоевать город только силами румынской армии, что, по его расчетам, давало бы ему право единолично владеть им. Бои на подступах к Одессе развернулись 5 августа 1941 г. В условиях, когда войска вермахта продвинулись к Бугу и дальше, захват Одессы предполагалось осуществить с ходу. В одном из документов румынского командования, захваченных советскими войсками, говорилось: «Одессу взять к 10 августа, после чего дать войскам отдых». Вступить в Одессу кондукэтор желал в чине маршала. Королевским декретом от 21 августа 1941 г. генералу И. Антонеску было присвоено звание маршала; он был также награжден высшим румынским боевым орденом «Михай Витязу». В указе о награждении отмечалось, что орден дан ему «за особые заслуги» в руководстве боями на территории «между Днестром и Бугом», «за продолжение священной войны», приведшей к «освобождению заднестровского населения».
Румынские войска не в состоянии были овладеть Одессой. Командованию приходилось каждый раз назначать новые сроки взятия города: 23, 25, 27 августа. Это вызывало раздражение командования вермахта. В дневнике начальника штаба сухопутных сил вермахта генерал-полковника Ф. Гольдера читаем: «20 августа. Одесса все еще продолжает вызывать беспокойство. К северо-западной окраине города подошла только одна румынская пограничная дивизия. Пока еще вызывает сомнение вопрос, доросли ли румынское командование и его войска до выполнения такой задачи... 21 августа... Без Одессы мы не можем захватить Крым».
Под удар был поставлен престиж и новоиспеченного маршала Антонеску, который в 20-х числах августа вместе с королем Михаем находился на фронте под Одессой. 22 августа кондукэтор посетил штаб 4-й румынской армии, осаждавшей город. Посыпались грозные приказы, полные ругани и обвинений в адрес румынских солдат и офицеров. От командования 4-й армией был отстранен генерал Н. Чуперкэ, его временно заменил сам начальник генштаба генерал И. Якобич.
Неудачи на фронте начали сказываться на моральном состоянии не только солдат на фронте, но и населения в самой Румынии. Как явствует из приказа командования № 210802 от 12 сентября 1941 г., разосланного всем фронтовым частям, солдаты задавали вопрос: «Зачем нам нужна Одесса?». Прибывавшие в Румынию из-под Одессы целые поезда с ранеными солдатами и офицерами вызывали растущее недовольство населения. Необходимо было срочно объявить виновника потерь на фронте. Искать его не пришлось: в королевской Румынии штатным виновником бед всегда были... евреи. И на сей раз пришлось прибегнуть к этому испытанному способу, благо он уже успешно применялся, чтобы списать на счет евреев некомпетентность командования и больших потерь в живой силе на бессарабском участке советско-германского фронта. Так, в гибели сотен солдат при форсировании реки Прут у м. Скулень в первые дни войны обвинили местных евреев, якобы по наводке которых советские артиллеристы стреляли по скоплениям немецко-румынских войск. 27 июня 1941 г. были расстреляны 311 евреев, в том числе 84 ребенка и 91 женщина. А спустя два дня, 29 июня, в Яссах прошел погром, заранее подготовленный румынскими и немецкими секретными службами; жертвами его стали более 8000 ясских евреев по обвинению в сигнализации советским самолетам, бомбившим город, укрытии советских парашютистов, естественно, также еврейской национальности, да еще в том, что они атаковали колонны немецких и румынских войск, направляемых на фронт. Но при повальных обысках в еврейских домах парашютисты не были найдены, оружие, даже холодное, не обнаружилось, красные знамена и коммунистические листовки отсутствовали, никто из румынских и немецких солдат от «еврейского нападения» не пострадал, по крайней мере фамилий «пострадавших» не назывались.
Без принятия необходимых мер по обеспечению безопасности была выдвинута вперед рота 6-го румынского егерского полка. Она попала в засаду, устроенную советской частью, и понесла «болезненные потери». Командир полка Матиеш списал свою некомпетентность на счет евреев местечек Маркулешть и Гура Кэйнарь: якобы они «заманили роту в ловушку». Были расстреляны 1040 евреев, в большинстве своем старики, женщины, дети.
3 сентября 1941 г., находясь в прифронтовой зоне, маршал Антонеску телеграфировал своему заместителю Михаю Антонеску в Бухарест: «Солдаты находятся на фронте с большим риском быть ранеными или убитыми из-за комиссаров-евреев, которые, будучи вооружены револьверами, с дьявольским упорством толкают в спину русских и заставляют их умирать на передовой... Война вообще и бои в Одессе особенно с избытком доказали, что Сатана — это еврей. Он и только он, как стадо быков, гонит славян на смерть до последнего патрона. Отсюда наши огромные потери... Не будь комиссаров-евреев, мы давно были бы в Одессе».
Это говорило о том, что задумана очередная массовая расправа с евреями, на сей раз в Одессе. Она призвана была списать на счет евреев неудачи и большие потери в боях. На этой придуманной версии и стала строиться пропаганда в армии и стране.
Вернувшись с фронта 5 сентября 1941 г., кондукэтор на заседании правительства кратко охарактеризовал положение о ходе боев под Одессой. Ни слова не сказав о бездарности командования войск, о низком уровне подготовки армии, о нежелании солдат воевать на чужой территории, маршал все неудачи и на сей раз приписал действиям евреев. Он заявил: «Эта борьба обходится нам очень дорого. Потери болезненные. Очень большие, очень чувствительные и скорбные для нас. Борьба ожесточенная... Она ведется нами и немцами с евреями, ибо за спиной русских находятся только комиссары-евреи, которые револьверами и пулеметами толкают солдат в бой, не дают им возможности сдаваться, как бы они ни хотели, и заставляют умирать с оружием в руках на передовой. По этой причине бои чрезвычайно тяжелые, к тому же армия (Красная. — И.Л.) очень хорошо подготовлена». Охваченный яростью кондукэтор обещал осуществить «тотальную очистку от евреев и от всех затесавшихся среди нас».
Присутствующие министры, как обычно, молча выслушали бред своего фюрера.
Современный румынский историк А. Стоенеску, приводя в своей книге «Армия, маршал и евреи» полный текст телеграммы И. Антонеску от 3 сентября 1941 г., преподносит ее читателю как истинную правду, даже не задумываясь над тем, каким же количеством евреев-комиссаров нужно было располагать, чтобы под угрозой расстрела заставить солдат и офицеров Приморской армии в составе нескольких дивизий и народных ополченцев вынудить сражаться вопреки их желанию, отстаивая город.
Народ в осажденной Одессе бедствовал, но ее защитники не сдавались. Обозленное неудачами на фронте, командование румынской армии пыталось сломить сопротивление одесситов, лишив город питьевой воды. Захватив поселок Беляевку, противник перекрыл основной источник водоснабжения Одессы.
«Я была еще школьницей и жила с родителями в Одессе, когда началась война, — вспоминает Евгения Кацовская. — Где-то в августе мама стала понимать весь ужас нашего положения. Город оказался в осаде, отца уже не было с нами: он ушел в ополченцы. Эвакуироваться можно было только морем, и то по талонам райисполкома (для неработающих). Очередь в райисполком была огромная, в несколько кварталов. Наверное, мы простояли в ней больше недели, но талонов на эвакуацию так и не получили: их не хватало. Тогда мама решила идти в порт: говорили, что людей и без талонов сажают на отходящие суда. Мы несколько раз ходили в порт, но у нас ничего не получилось. В порту была жуткая паника. Пароходы брали штурмом. Действительно, там уже ничего понять было невозможно — у кого есть талоны, а у кого их нет. Давка ужасная, в ней матери теряли детей, родные — друг друга... А тут еще непрерывные налеты авиации, артобстрелы. Многие пароходы с беженцами потопили».
Так сложилась судьба большинства евреев Одессы, которым в случае прихода фашистов грозила смерть. К ним добавились тысячи евреев из южных уездов Бессарабии, Тирасполя, Овидиополя, приднестровских левобережных районов Молдавской ССР, гонимых страхом перед наступавшими фашистскими полчищами и искавших спасение в Одессе. «Я с отцом, — пишет доктор наук, профессор, автор воспоминаний “Годы бедствий” Р. Удлер, — часто ходил в эвакопункты и в порт. Мы как бессарабские беженцы надеялись получить бесплатно талоны на любой пароход или приобрести за деньги такие талоны у тех, кто по разным причинам не мог уехать... Из порта мы всегда возвращались расстроенными, надежд оставалось все меньше. Были случаи, когда нам предлагали один или два талона на пароход, но мать и отец не допускали и мысли разъединить в такое время семью».
Некоторые евреи оставались в Одессе по другим причинам. Касаясь этого вопроса, одесский историк профессор С. Я. Боровой пишет: «Одни — потому, что боялись опасностей и трудностей эвакуации, другие не могли оставить больных и старых членов семей, третьи не хотели расставаться с близкими, сражавшимися в частях, оборонявших город; были и такие, которые не допускали мысли, что фашисты убивают поголовно всех евреев, и надеялись, что их по тем или иным причинам может миновать эта участь».
Было немало одесских евреев, которые еще до окружения города пешком направились в сторону Николаева, но моторизованные части вермахта обогнали эти колонны и перекрыли им, как и многим бессарабским евреям, путь через Буг. Они оказались на оккупированной территории еще до захвата Одессы противником, участь многих из них оказалась трагической. Пока шли бои под Одессой, в тылу румынской армии эсэсовская эйнзацкоманда 12-й эйнзацгруппы «D» совместно с румынскими жандармами устроили на левом берегу Днепра, в молдавском городке Дубоссары, своего рода «Малый Бабий Яр» — трагическое событие, почти не получившее освещения в литературе о Холокосте. Сюда сгонялись евреи не только из населенных пунктов Дубоссароского района, но также из других приднестровских районов Молдавской ССР, из Котовского (Бирзуловского), Балтского, Ананьевского и других районов Одесской области, бессарабские евреи, перехваченные в пути при эвакуации в тыл. С 12 по 28 сентября на территории табачной фабрики в Дубоссарах были расстреляны более 8000 евреев, трупы зарыли в 11 заранее подготовленных ямах.
Тем временем тщеславному кондукэтору, хотя он этого и не хотел, пришлось обратиться за помощью к Гитлеру, чтобы овладеть Одессой. 26 сентября 1941 г. Ф. Гальдер записал в своем дневнике: «Генерал Хауффе (начальник миссии сухопутных войск в Румынии. — И.Л.) докладывает об обстановке на одесском участке фронта: «Антонеску принял решение просить немецкой помощи, так как румыны не смогли взять Одессу одни». Но, как известно, верховное командование Красной армии по стратегическим соображениям приняло решение об эвакуации войск из Одессы, завершившейся 16 октября 1941 г. Надобность в немецкой помощи отпала. В 9 часов утра 16 октября от пирса Одесского порта отошел последний советский сторожевой катер, и только в конце дня передовые части румынской армии осмелились вступить в город. Это не помешало фашистской пропаганде трубить о «грандиозной победе».
Отплытие из Одессы кораблей Черноморского флота лишило евреев последней возможности и надежд избежать ужасов фашистской оккупации. Профессор С. Я. Боровой в упомянутой статье утверждает: «По самым приблизительным подсчетам, можно предположить, что из Одессы успело выехать 40-50 процентов еврейского населения, включая мужчин, призванных в ряды Красной армии, — всего примерно до 100 тысяч человек. Значит, в Одессе, захваченной оккупантами, осталось не менее 120 тысяч евреев».
10-я румынская пехотная дивизия под командованием генерала И. Глогожану, назначенного и командующим гарнизона Одессы, прибыла, имея предписание «собрать всех мужчин в возрасте от 15 до 50 лет и евреев-беженцев из Бессарабии». На второй день после вступления румынских войск в город появилось объявление о регистрации еврейского населения. Не ожидая явки людей, румынские солдаты и офицеры начали охоту за коммунистами и евреями. Под предлогом их поиска они врывались в квартиры местных жителей, грабили и мародерствовали, насиловали молодых женщин.
В Бухаресте прекрасно знали о «художествах» солдат и офицеров. Прибывшие вместе с войсками тайные агенты Специальной службы информации (ССИ) 21 октября 1941 г., на пятый день присутствия румынских войск в Одессе, докладывали, и, по-видимому, не в первый раз: «Войсковые части и, главным образом, отдельные солдаты, находящиеся в городе, продолжают предаваться самоуправным действиям, присваивая предметы, принадлежащие населению, обыскивают в целях грабежа частные квартиры, совершают изнасилования и требуют еды». В этот же день в другом донесении подчеркивалось, что «состояние духа населения продолжает быть тревожным».
Авторы донесений признают, что бесчинствам со стороны войск подвергается в первую очередь многотысячное еврейское население города. Во избежание актов вандализма румынских «освободителей» православные жители города рисовали мелом на дверях своих квартир большие кресты.
Обстановкой анархии и произвола не преминули воспользоваться в целях грабежа местные воры, хулиганы и разные деклассированные элементы, каких в городе было немало, всякие карьеристы и антисемиты, которые, желая выслужиться перед новыми властями, указывали последним квартиры евреев, в первую очередь еврейской элиты — профессоров, руководителей предприятий и учреждений, врачей, артистов и т.д. Возродились и старые черносотенные лозунги: «Бей жидов, спасай Россию!».
По всей Одессе ускоренными темпами оккупационные власти проводили сбор евреев. 17 октября, пишет Давид Стародинский, автор воспоминаний «Одесское гетто», его самого и его пятнадцатилетнего друга Моню Любара задержали во время облавы румынские солдаты. Их, а также еще человек 10-12 под конвоем повели сначала к Новому рынку, затем, когда собралось около 200 арестованных, погнали на Слободку (один из пригородов Одессы). «Возле Слободской больницы, — продолжает Стародинский, — мы увидели страшное зрелище. Из ворот больницы выгнали несколько врачей-евреев в изорванном нижнем белье. Так их гнали параллельно с нами и загнали на кладбище. Оттуда послышались страшные вопли избиваемых людей и выстрелы». Как стало впоследствии известно, в эти первые дни убиты были 61 врач (Рабинович, Рубинштейн, Варшавский, Чацкий, Поляков, Бродский и др.) с семьями.
18 октября 1941 г. комендатура Одессы получила за номером 14420 «Инструкцию по организации, отбору и эвакуации евреев Одессы в гетто». В ней сказано: «Во исполнение приказа Вранчи (зашифрованный код 4-й армии. — И.Л.) создается временный лагерь-гетто для евреев города Одессы. Помещением созданного Преториальной службой гетто является, начиная с 15 часов 19 октября 1941 г., тюрьма Одессы на улице Фонтанская дорога. Зона размещения евреев расширяется между этой улицей до моря — участок, который граничит с шоссе Фонтанская дорога, клетка 5-8/Л.Н. План города Одессы, сектор полковника Паула Алексу.
Все евреи, независимо от пола и возраста, будут эвакуированы по участкам вместе с семьями — дети, женщины, мужчины, которые, покидая жилище, возьмут с собой строго необходимое для питания и сна. Не берется мебель».
Функциями военного коменданта гетто-тюрьмы был наделен румынский лейтенант Алекториде. Руководителям секторов города рекомендовано при отправке евреев из дома «не допускать грабежей и пыток, евреев направлять прямо Преториальной службе (органы при действующей армии, наделенные наподобие гитлеровских эйнзацгрупп карательными функциями по отношению к евреям. — И.Л.) на улице Энгельса, в парке Шевченко. В случае, если в Преториальной службе будет большой приток евреев, в тот же день их будут направлять по приказу Преториата в гетто-тюрьму, где будет осуществляться их сортировка. Преториальной службе завести книгу учета всех интернированных в лагерь евреев и ежедневно к 9 утра предоставлять командованию дивизии сводки о численности (мужчин, женщин, детей) интернированных в лагерь».
Эти сведения по инстанциям передавались высшему руководству. К концу дня 20 октября 1941 г. губернатору Транснистрии Г. Алексяну было доложено: «До сего времени интернировано: 11306 евреев, 3481 военнопленных и 11 террористов».
Историк А. Стоенеску убеждает своих читателей в том, что в Одессе имела место операция по геотизации, призванная индивидуализировать население города по группам — лояльные граждане, евреи и террористы, — да еще по ходу дела выявить евреев Бессарабии, которые принимали деятельное участие в работе политических и административных структур советов. Но что общего с этим имеют дети и глубокие старики? Неспроста руководство страны следило за сбором и интернированием евреев, требовало ежедневно представлять данные о количестве собранных евреев с уточнением, сколько среди них женщин и детей. Все это происходило до 22 октября и началось на второй день с момента вступления румынской армии в Одессу. Все действия властей указывали на то, что задумана и готовится кровавая акция.
Предварительно евреев подвергали унижениям, издевательствам, доводили до крайнего изнеможения. Колонны евреев в окружении вооруженных солдат без отдыха и пищи перегоняли с места на место, часами держали на ногах, а пытавшихся бежать беспощадно расстреливали. В соответствии с вышеуказанной «инструкцией» евреев, собранных в пустующих зданиях школ, казарм, больниц и в других местах, стали сосредоточивать в городской тюрьме-гетто и в пустующих артиллерийских пороховых складах по Люстдорфской дороге.
«Тот пункт, куда погнали меня и мою жену, — рассказывал доктор Адесман, — помещался в темном и холодном здании школы. Нас там собрали свыше 500 человек. Сидеть было негде. Мы провели всю ночь стоя, тесно прижатые друг к другу. Мы изнемогали от усталости, голода, жажды и неизвестности. Всю ночь слышался плач детей и стоны взрослых. Утром из нескольких групп, подобных нашей, был составлен эшелон в 3–4 тыс. человек. Всех погнали в тюрьму. Тут были и глубокие старики, и калеки на костылях, и женщины с грудными детьми. В тюрьме многие умерли от истощения и побоев. Многие кончали жизнь самоубийством».
Беда не миновала и людей, состоявших в смешанном браке, где одна сторона была еврейская. А таких семей в Одессе было много. Розалия Антипина (Товстопал) — полукровка, отец был евреем. «18 октября 1941 г., — рассказывает она, — нацисты окружили весь район Трущевского переулка, объявили, чтобы все евреи вышли на улицу. Тех, кто не вышел, выволакивали из квартир силой. Мой отец вышел сам, я помню, сказал: «Если я не выйду, то заберут детей», — а нам с сестрой велел выпрыгнуть из окна... Немцы забрали всех евреев и всех полукровок, таких, как мы с сестрой Идой. Арестованных заключили в пороховые погреба на Стрельбищенском поле. Никто и представить себе не мог, что так трагично все обернется. Я помню, как наш сосед-еврей, выходя, сказал, что немцы, хотя и наши враги, но “они же культурные люди”. Все обернулось такой жестокой трагедией, о которой всю свою жизнь невозможно забыть. Эта память у меня в крови, в душе».
Узников «гетто-тюрьмы» и других мест заточения власти никаким питанием не обеспечивали. Незначительные запасы продовольствия, которые у кое-кого были, быстро закончились. Люди голодали...
«В тюрьму, — рассказывает Людмила Калика, — приходили одесситы-неевреи, нагруженные продуктами и горячей вареной пищей для своих соседей, друзей. Этим людям нужно отдать должное: они очень рисковали. Это были настоящие одесситы, настоящие друзья... Войти в тюрьму было легко, а выйти — сложнее».
Каждый раз тысячи мужчин-евреев отправлялись из тюрьмы на трудные и опасные работы. Многие гибли при их выполнении. «В числе таких работ, — пишет одессит Леонид Дусман, — было “разминирование аэродрома”. Группу людей выстраивали шеренгой, гнали по летному полю, другая группа в это время разбивала затвердевший цемент, очищая ангары. Погибших при взрыве мин заменяли из ангаров».
Особый интерес представляют неизданные воспоминания одессита Иосифа Александровича Каплера «Пути смерти. Записки узника гетто». Журналист, юрист, он еще до революции 1917 г. издавал копеечную газету «Одесский листок», был членом Бунда, в годы гражданской войны в России служил политруком в кавалерийской бригаде Г. И. Котовского. В 1946 г., когда тема Холокоста в СССР уже была под запретом, опубликовать мемуары Каплера в одесском издательстве не удалось. В 1980-е годы новая попытка издания мемуаров уже умершего Каплера в московском еврейском журнале «Советише Геймланд» опять не увенчалась успехом. В 2005 г. внук И. Каплера Александр Токарев разместил их в Интернете, а в 2006 г. выдержки из этих воспоминаний цитирует в своей статье о Холокосте историк профессор В. Щетников в сборнике статей и документов «История Холокоста в Одесском регионе».
Значение воспоминаний И. А. Каплера не только в том, что они написаны почти по горячим следам событий, когда все в памяти было свежо, но главным образом в том, что приведенные факты проливают свет на способы претворения в жизнь сверхсекретных приказов И. Антонеску, о которых он, Каплер, не знал и не мог знать, более того, о содержании которых неизвестно было в 1945-1946 гг. даже румынским следственным органам. Приказов, обнаруженных в архивах много лет спустя.
55-летний И. Каплер был узником «гетто-тюрьмы». Через переводчика, румынского еврея-бессарабца, начальник тюрьмы (сам он «называл себя начальником гетто»), заявил, что «побег карается смертью. Все, что он прикажет, должно быть беспрекословно выполнено — опять-таки под угрозой смертной казни. Евреи должны выдать из своей среды коммунистов, комсомольцев и всех активистов. Евреи должны выдать все золото, которое у них есть, часы и другие ценности под той же угрозой смерти».
Условия жизни в тюрьме были жуткими. Не только все камеры «этого вместительного корпуса, — рассказывает И. Каплер, — были битком набиты людьми, но и проходы, коридоры», люди спали «вповалку на нарах, на полу и даже под нарами», света не было, «единственная в корпусе уборная на несколько тысяч человек... одуряющая вонь... не стесняясь друг друга, мужчины и женщины сидят вперемежку... Нас не считают людьми».
Из числа румынских и бессарабских евреев, владеющих румынским языком, назначались «бригадиры». В семье, как говорится, не без урода. Были среди «бригадиров» отщепенцы, их узники называли «ицелями», они ходили с палками, жестоко избивали своих же евреев, помогали администрации тюрьмы отнимать у заключенных драгоценности и деньги, сами при этом наживались.
«21 октября, — сообщает Каплер, — мужчин и женщин стали брать на работу... вечером вернулись. Это несколько успокоило, и люди перестали бояться работ. Но 22 октября из взятых на работу примерно восьми тысяч человек никто не вернулся. Одни говорили, что их отправили в село Дальник по приказу немецко-румынского командования; другие — что их расстреляли в том месте, где погибло очень много румын при осаде Одессы».
Но самое страшное было впереди. 22 октября 1941 г. в 17 часов 35 минут от мощного взрыва взлетели на воздух правое крыло и центральная часть здания бывшего Одесского областного управления НКВД Украины на улице Энгельса (напротив парка Шевченко), где с 20 октября разместилась комендатура румынского военного гарнизона в Одессе. Под обломками оказалось 66 человек, включая 16 румынских и 4 немецких офицеров морского флота. Из-под развалин был извлечен, в частности, труп командира 10-й румынской дивизии генерала Глогожану, на которого была возложена функция коменданта одесского гарнизона. Сразу после взрыва эти обязанности перешли к заместителю Глогожану по 10-й дивизии — генералу Трестиоряну.
Соблюдая субординацию, Трестиоряну сообщил о случившемся штабу 4-й румынской армии. Сохранился текст одного из его телеграфных сообщений, где сказано; «Войска в Одессе находятся на своих местах в состоянии тревоги. Я принял меры для повешения на публичных площадях Одессы евреев и коммунистов». На документе стоит исходящая цифра №2 и время отправки: 22 октября, 20 часов.
О случившемся к этому часу уже был извещен И. Антонеску, взявший под личный контроль все действия по проведению репрессалий. Для придания строгой секретности вся переписка, телефонные и телеграфные сообщения и приказы Антонеску исполнителям проводились не через общую канцелярию совета министров, а через военный кабинет президиума совета министров, возглавляемый полковником Раду Давидеску, который являлся доверенным лицом маршала и находился в его личном подчинении. Как только поступило сообщение о событиях в Одессе, Р. Давидеску направил штабу 4-й армии телеграмму №3154 следующего содержания: «Господин маршал приказывает тотчас же по мере поступления подробностей сообщить, что происходит в военной комендатуре и в Горуне» (зашифрованный код штаба 10-й дивизии. – И.Л). Также принять самые жесткие репрессивные меры».
Как явствует из вышеприведенной телеграммы генерала Трестиоряну, все было готово для использования виселиц. Вряд ли заместитель командира дивизии, пусть и в звании генерала, мог по собственной инициативе избрать в качестве меры наказания массовое повешение людей на площадях такого города, как Одесса, тем более что до того румынские силовые органы к этой мере не прибегали. Сам вопрос о ее применении возник еще 22 июля 1941 г. на заседании правительства под председательством Михая Антонеску в связи с рассмотрением проблемы организации трудовых лагерей (tabere de munca) с использованием «всех узников лагерей и евреев», а также борьбы с украинским ирредентистским движением на севере Буковины. Товарищ министра обороны по морскому флоту Н. Пэиш предложил в порядке применения репрессивных мер «установить виселицу, ибо она более видимая и впечатляющая, чем расстрел». Михай Антонеску ухватился за эту идею, «Уверяю вас, что я об этом думал, — заявил вице-премьер. — Это традиционная румынская мера. Мы к ней прибегнем». И прибегли.
22 октября в 23 часа 25 минут исполняющий обязанности командующего 4-й армии, он же начальник генштаба И. Якобич за №301827 отправил ответ на приказ И. Антонеску, посланный Раду Давидеску. Якобич сообщал, что «в целях руководства делом спасения (военнослужащих, оказавшихся под развалинами разрушенного здания комендатуры. — И.Л.) и принятия на месте мер, вызванных событиями, в Одессу направлены: командир 2-го армейского корпуса генерал Мачич и группа руководящих должностных лиц 4-й армии, включая заместителя начальника 2-го управления (контрразведки. — И.Л.) и начальника связи с необходимым персоналом для немедленного налаживания связи». В заключении этого донесения сказано: «В качестве репрессалий и с целью демонстрации населению повешены на публичных площадях определенное число евреев и подозрительных коммунистов».
В этот же день 22 октября свои донесения о событиях, связанных со взрывом здания комендатуры, направляли в Бухарест агенты ССИ в Одессе, так называемый «Эшелон 1» (Еsаlоnul 1): полковник М. Лисиевич, руководитель «Эшелона», его заместитель подполковник В. П. Ионеску, брат руководителя ССИ Еуджения Кристеску — Георге Кристеску и др. В «Информационной сводке» ССИ за номером 200 отмечается: «В результате первых расследований вытекает, что минирование проводилось советскими войсками в связи с эвакуацией из города, использовано большое количество взрывчатки, приведенной в действие, по-видимому, электрическим приводом. Хотя до занятия помещения военной комендатурой Одессы, да и после того как комендатура была предупреждена, были предприняты операции по розыску и разминированию, взрывное устройство было настолько хорошо закамуфлировано, что не могло быть обнаружено».
Далее следуют предложения: «Перейти немедленно к массовым репрессиям путем уничтожения всех элементов, оставленных по заданию, ликвидации всех служащих НКВД, членов коммунистической партии, а также всех евреев» (выделено нами. — И.Л.). Взять много заложников из всех находившихся в городе семейств — мужчин и женщин, — которые будут публично расстреляны без суда как ответственные за каждое покушение, которое произойдет. Это должно знать все население путем оповещения».
Таким образом, из донесения ССИ можно сделать два вывода: секретные службы знали, что минирование здания при отступлении «проводилось советскими войсками», а не какими-то евреями; руководство румынской комендатуры было заранее предупреждено о том, что здание заминировано.
В этом плане значительный интерес представляет письмо примара (мэра) Одессы Германа Пынти, адресованное И. Антонеску и переправленное ему через побывавшую в Одессе по линии Красного Креста принцессу Александрину Кантакузино. Герман Пынтя, молдаванин из Бессарабии, в 1917 г. был поручиком русской армии, активным участником молдавского национального движения прорумынской ориентации. Какое-то время при румынской администрации в Бессарабии он был примаром Кишинева, антисемитских настроений не проявлял. Хотя Антонеску и не доверял бессарабским молдаванам, но, нуждаясь в Транснистрии в чиновниках со знанием русского или украинского языков, все-таки кое-кого из молдаван Бессарабии привлек в администрацию Транснистрии, в том числе Одессы. Пынтя полагал, что кондукэтор плохо информирован о ситуации в Одессе и что инициаторами бесчинств против евреев являются антисемитски настроенные военные гарнизоны. Он писал маршалу Антонеску: «21 октября, в 11 часов, когда нижеподписавшийся находился в кабинете г-на генерала Глогожану, военного коменданта Одессы, сюда вошла пожилая русская женщина, которая с испуганным видом заявила, что срочно что-то лично хочет сообщить генералу-коменданту. Нижеподписавшийся служил переводчиком. Госпожа заявила г-ну генералу: она точно знает, что органы НКВД при уходе заминировали это здание, чтобы взорвать его в нужный момент. Господин генерал поблагодарил женщину за информацию и приказал господину полковнику Ионеску Мангу принять меры по новой проверке здания, привлекая в этих целях румынских и немецких саперов. На второй день, 22 октября, г-н генерал сказал мне, что специализированные органы снова проверили здание и доложили, что нет никакой опасности. Все же я просил генерала поменять помещение, ибо у женщины, от которой получена информация, не было никакого интереса врать».
Сведения о том, что здание комендатуры заминировано, генерал Глогожану получил еще до 21 октября, т.е. до появления женщины, о которой писал Г. Пынтя. В своем рапорте на имя генерала И. Якобича относительно обстоятельств гибели Глогожану и других офицеров командир румынского 2-го армейского корпуса Н. Мачич писал, что первоначально штаб 10-й пехотной дивизии разместился в здании ремесленного училища на западной окраине Одессы, затем в одном из зданий городской тюрьмы и только 20 октября перебрался в бывшее помещение областного управления НКВД на улице Энгельса. Это здание выбрал сам Глогожану совместно с префектом румынской полиции в Одессе подполковником Давиллой и военным комендантом полковником Ионеску Мангу. 18 октября разминирование здания проводилось немецкими саперами, а на второй день, 19 октября, очень тщательную проверку осуществила 3-я рота 61-го саперного батальона под командой капитана Никулеску. «Хотя разминирование казалось надежным, — отмечалось в рапорте, — помещение оставалось под подозрением, ибо обе комендатуры получили от информаторов сведения, что оно заминировано и опасное». По-видимому, генерала Глогожану прельстило то, что внутри все кабинеты были хорошо оборудованы, сохранились полностью письменные столы, мягкие кресла, стулья, расположенные вокруг стола, «будто ожидавшие прихода членов совета, даже большие картины на стенах не были убраны».
Немецкий уполномоченный информационной службы Редлер в рапорте своему начальству о событиях в Одессе писал: «В четверг, 22 октября, в 15 часов 30 минут, говорят, появились два коммуниста и предупредили, что в течение получаса здание взлетит на воздух. Но это предупреждение не было принято во внимание по причине ложной тревоги за день до этого».
В телеграмме, отправленной из Одессы в совет министров Румынии 23 октября, сообщается, что полковники Станеску и Чокан, «изучив способ покушения, обнаружили сейф, который своей формой, образованной в результате взрыва, почти наверняка наводит на мысль, что взрывчатка находилась в самом сейфе и она воспламенилась от электрических часов». И генерал Мачич также заключает: «Взрыватель находился в сейфе для хранения денег...». В очередной телеграмме ССИ, направленной в Бухарест, этот вывод подтверждается.
Приведенные документы позволяют заключить: из разных источников румынскому командованию в Одессе было известно, что бывшее здание НКВД заминировано; оно не знало, да и никто из информаторов не знал, что взрывное устройство было установлено в сейфе. И, главное, в документах не приводится никаких улик, свидетельствующих о причастности евреев к минированию здания. Оккупационные власти до начала большого погрома даже не предприняли серьезных попыток выявить авторов террористического акта, они торопились не упустить случайно подвернувшийся удобный повод объявить евреев, причем всех, независимо от возраста, пола и профессии, ответственными за гибель румынских и немецких военнослужащих в результате террористического акта и оправдаться перед миром и историей за истребление тысяч евреев. Правители Румынии явно считали, что месть их солдат и офицеров за невинно погибших товарищей по оружию — более веский мотив для оправдания погрома, к тому же якобы стихийно возникшего, нежели придуманная кондукэтором версия о каких-то евреях-комиссарах, виновных в потерях румынской армии под Одессой. Последняя, которую вряд ли приняли бы на веру мало-мальски мыслящие люди, была отброшена, хотя в дни погрома успела прозвучать на страницах румынских газет.
Рано утром 23 октября 1941 г. генералу Трестиоряну был вручен совершенно секретный приказ №302826. Он не был передан по телефону или телеграфу, его доставил лично заместитель начальника штаба 4-й армии полковник Стэнкулеску. По-видимому, после прочтения, согласно правилам, оригинал был уничтожен, но содержание его известно из телеграммы Стэнкулеску, отправленной из Одессы в 7 часов 45 минут 23 октября и адресованной начальнику штаба 4-й армии генералу Тэтэрану. В ней сказано: «1) В 3 часа (под утро 23 октября. — И.Л.) явился в военную комендатуру и вручил г-ну генералу Трестиоряну приказ №302826; 2. Г-н генерал Трестиоряну созвал командиров полка и распорядился о немедленных репрессиях, включая уничтожение примерно 18 тысяч евреев из гетто и в каждом секторе полков; уничтожение как минимум 100 евреев путем повешения на площадях...» Далее в телеграмме идет речь о ходе работ по извлечению из-под развалин убитых и раненых в результате взрыва комендатуры, сообщается о прибытии в этот же день 23 октября в 6 часов утра генерала Н. Мачича, приступившего к выполнению своих обязанностей, в самом же городе «тихо».
А. Стоенеску в упомянутой ранее книге (стр. 366-367) приводит текст телеграммы полковника Стэнкулеску, адресованной шефу генералу Тэтэрану, относительно претворения сверхсекретного приказа №302826 в жизнь, и сопровождает текст своим довольно примитивным комментарием: «Подозреваю, что из-за редакционной небрежности (выделено нами. — И.Л.) утвердилась информация, что приказ полковника Стэнкулеску нацеливал на их (евреев. — И.Л.) уничтожение, а не арест». Мол, речь, утверждает Стоенеску, шла не о расстреле 18 тысяч, а об их сборе, и вообще «такой приказ не сохранился или не был отдан». Стоенеску забыл, что он же на стр. 358 своей книги приводит цифру 11306 евреев, уже собранных к вечеру 20 октября 1941 г. в тюрьме и лагерях. Сам приказ, естественно, не сохранился, ибо как сверхсекретный по инструкции подлежал уничтожению. Но не стал бы писать Стэнкулеску отчет о выполнении несуществующего приказа, назвав при этом даже его номер — 302826. И, наконец, на стр. 369 книги Стоенеску приводится запись из оперативного журнала 23-го пехотного полка: «В 3 часа (в ночь с 22-го на 23 октября 1941 г. — И.Л.) генерал Трестиоряну созывает командиров полков и отдает приказ о казни каждым полком по 100 евреев путем расстрела и повешения, в качестве репрессий. В 11 часов командирам батальона доложить об исполнении» (стр. 369). Яснее не скажешь: речь шла не о сборе, а именно о казни евреев и о предоставлении в 11 часов 23 октября отчета о числе казненных. Тем не менее Стоенеску продолжает твердить «об изоляции» 18 тысяч; цифра 18 тысяч казненных считается якобы «неправдоподобной».
Из приведенного текста секретного приказа видно, что уничтожению подлежали только евреи. Исполнители приказа были освобождены руководством страны от поисков коммунистов, подозрительных и всяких других нежелательных элементов, на что могло уйти много времени. Евреи же в течение 17–22 октября, если не все, то в достаточном количестве были собраны и содержались под охраной в городской тюрьме, в пустующих казармах, школах, на складах по Люстдорфской дороге и т. д. Приведенная в телеграмме цифра 18 тыс. евреев указывает, что румынские правители следили за сбором евреев и знали, сколько их уже согнано на сборные пункты, именуемые в приказе «гетто». Собирали их неспроста: они своей жизнью должны были ответить за надуманные «преступления» тех самых евреев-комиссаров, которые под дулами пулеметов и автоматов якобы гнали в бой русских солдат под Одессой. Но эта неубедительная версия, как отмечалось выше, отпала; евреев-заложников ожидала смерть уже за приписываемую им вину в гибели генерала Глогожану под обломками здания военной комендатуры штаба.
Массовая кровавая расправа, начатая в ночь с 22 на 23 октября, продолжалась с самого утра 23 октября 1941 г. «В это утро, — читаем мы в обвинительном заключении по делу группы военных преступников, среди которых фигурируют генералы Мачич, Трестиоряну и другие, процесс над коими состоялся в апреле 1945 г., — на улицах и площадях Одессы появляются виселицы, иные случайные люди расстреляны, в результате в это утро в Одессе было уничтожено около 5 тыс. человек».
«23 и 24 октября, куда ни бросишь взгляд, — рассказывал очевидец А. Я. Рабинович, — кругом виселицы. Их тысячи. У ног повешенных лежат замученные, растерзанные и расстрелянные...». Улицы Одессы, особенно Александровский проспект (ныне проспект Мира), представляли собой страшное зрелище: во всю длину аллей этого проспекта висели трупы. Виселицы были установлены у вокзала, на Привозе, на Новом базаре, людей вешали на столбах.
Александрович Стадник, чьи свидетельства приводит в своей книге «Транснистрия: евреи в аду» Л. Сушон, рассказывал: «Я случайно побывал на Новом рынке, где для них были устроены виселицы — 50 штук, и на всех висели люди, а параллельно виселицам рядами лежали убитые... Это были те, кого ранее забирали как заложников — еще до взрыва комендатуры в парке, и возле их трупов лежали таблички: фамилии и указания, что они бандиты и прислужники Сталина — коммунисты и активисты, в большинстве своем евреи».
Может, евреи, пережившие этот ужас, сгущают краски? Вот что писал по горячим следам событий в упомянутом письме маршалу Антонеску примар Одессы Г. Пынтя: «Проснувшись утром (23 октября. — И.Л.), я застал ужасающую сцену, а именно: на всех главных улицах и перекрестках находились по 4–5 повешенных человек, а испуганное население со всех сторон бежало из города. Возмутившись, я спросил, кто совершил это варварство, этот позор, от которого мы никогда не отмоемся перед цивилизованным миром. Соответствующие органы власти ответили мне, что ничего не знают. В то же время на стенах домов Одессы появилось без подписи официальное сообщение военного командования, обязывающее всех евреев покинуть город в течение дня 23 октября и отправиться в колонне в сторону Дальника. Пришедшие в ужас от случившегося в городе евреи покинули свои квартиры и имущество и тысячами направились в Дальник, а оставшееся в городе население начало тотальное ограбление квартир».
Руководители кровавой резни в Одессе прямо или через штаб 4-й армии регулярно докладывали правительству и лично кондукэтору о ходе погрома. 23 августа в 11 часов 30 минут Стэнкулеску сообщил своему непосредственному начальнику по генштабу 4-й армии генералу Тэтэрану: «Репрессалии проведены внутри города путем расстрелов и повешения, а также расклеивания объявлений, предупреждающих всех, кто прибегнет к террористическим актам..., а казнь евреев из гетто находится в процессе исполнения для (достижения. — И.Л.) доложенной численности (то есть 18 тысяч. — И.Л.)».
В 12 часов 30 минут 23 октября, когда кровавая резня в Одессе была в разгаре и ее жертвами уже успели стать много тысяч евреев, из Бухареста начальник военного кабинета президиума совета министров Румынии Р. Давидеску отправил по телеграфу приказ И. Антонеску №562 (исходящий номер телеграммы 3161) следующего содержания: «Как следствие происходившего в военной комендатуре Одессы 22 октября с.г. г-н маршал Антонеску приказывает:
1. Военные комендатуры и органы власти [...] в Одессе разместить за пределами города или в городских зданиях, которые были предварительно хорошо и должным образом очищены и разминированы специальными командами, внимательно обследовать их окрестности.
2. Г-н маршал Антонеску приказывает сообщить, кто ответствен за неисполнение [...] или неполное исполнение [...] приказа.
3. Поскольку почти с уверенностью можно сказать, что акция в Одессе устроена местными коммунистами, чтобы в будущем устранить подобные действия, господин маршал приказывает перейти к строгим репрессалиям, а именно:
а) за каждого румынского или немецкого офицера, убитого в результате взрыва, расстрелять 200 коммунистов, за каждого убитого солдата — по 100 коммунистов; казнь проводить в течение сегодняшнего дня;
б) взять в заложники всех коммунистов Одессы, а также одного члена от каждой еврейской семьи. Объявить им, что репрессалии являются следствием совершенного террористического акта, и предупредить их, а также их семьи, что при повторении подобного акта они будут казнены;
в) принятые меры предать гласности и афишировать в Одессе и окрестностях даже в течение сего дня».
При наличии прежнего сверхсекретного приказа с указанием численности евреев, подлежащих уничтожению, появление нового приказа, на сей раз для предания страшного намерения гласности, приказа, в котором вина за террористический акт возложена исключительно на коммунистов, подлежащих немедленному расстрелу, не случайно. Кондукэтор и его ближайшее окружение понимали, что рано или поздно о погроме в Одессе узнает мировая общественность, по крайней мере западных стран, и своим приказом №562 стремились скрыть факт открытого геноцида по отношению к еврейскому населению и застолбить версию о справедливом наказании ими коммунистов, совершивших злодейский акт. В тексте не использовано даже излюбленное слово «иудео-коммунисты», фигурирующее в правительственном коммюнике в связи с ясским погромом в конце июня 1941 г.
Забегая вперед, отметим, что в шифрованной телеграмме, направленной румынскому дипломатическому представительству в Вашингтоне 18 ноября 1941 г., Михай Антонеску писал: «Прошу: опровергайте телеграмму, появившуюся в последнее время относительно преследований евреев. В Одессе был страшный взрыв здания комендатуры, в результате погибли генерал-комендант (Глогожану. — И.Л.), много генералов, полковников и руководящих административных служащих. Как следствие этого и для предупреждения покушений были казнены заложники. Это не была кровавая резня, как изображают распространители ложных слухов. Также евреи из Старого королевства не будут подвергнуты тяжелому режиму. Наоборот, работаю над статусом евреев, который обеспечит им правовое положение и впредь предупредит всякую интерпретацию или атаки против нас».
В этом антонесковском сочинении что ни фраза, то сплошная ложь.
Получив приказ маршала №562, фашистские молодчики поняли его смысл и предназначение. Если следовать строго приказу, то, исходя из расчета 200 коммунистов за каждого убитого офицера и 100 за солдата и гражданского чиновника, следовало казнить около 9 тыс. коммунистов. Но каратели не стали, конечно, искать коммунистов с партийными билетами ВКП (б). Не стали они брать в заложники и по одному члену от каждой еврейской семьи, коль скоро заложниками уже стали все евреи, включая детей. И, наконец, не было никакой надобности подсчитывать, сколько, согласно приказу №562, следует уничтожить «коммунистов», то есть евреев, так как к моменту его получения установленные им нормы уже были перевыполнены.
В 13 часов 55 минут в тот же день 23 октября заместитель начальника генштаба 4-й армии, тот самый Стэнкулеску, который доставил в Одессу секретный приказ о казни 18 тысяч евреев, телеграфировал своему начальству: «Продолжаются (репрессалии. — И. Л.) и приняты все меры, чтобы установленное число евреев было реализовано». В телеграмме также сообщается, что назначенный генштабом генерал Гинерару приступил к обязанностям командира 10-й пехотной дивизии и военного коменданта Одессы. За подписями этого генерала и претора подполковника Никулеску появилось объявление: «Военное командование города Одессы доводит до сведения населения Одессы и ее окрестностей, что после террористического акта, совершенного против военного командования в день 23 октября 1941 года, были расстреляны за каждого офицера или штатского чиновника германца или румына по 200 большевиков, а за каждого солдата германца или румына по 100 большевиков. Взяты заложники, которые в случае повторения подобных актов будут расстреляны вместе с их семьями».
24 октября ССИ, подводя итоги погрома 23 октября, с удовлетворением докладывала одновременно президиуму совета министров Румынии, ставке верховного главнокомандования, генштабу, министерству обороны, штабу 4-й армии и немецкой службе информации, что «на всех городских площадях многочисленные евреи были уничтожены путем расстрела и повешения. Началась массированная операция по интернированию всех евреев в лагеря».
К полудню 23 октября устроители погрома решили массовое истребление евреев сосредоточить в основном за пределами города, в пригороде Дальник, несколькими километрами западнее центра Одессы. На улицах города появился приказ румынского командования: «Всем жидам, проживающим в г. Одессе, независимо от пола и возраста, в течение 24 часов явиться в п. Дальник для регистрации паспортов, имея при себе запас провизии на трое суток. За невыполнение приказа вышеуказанные лица будут нести ответственность по закону военного времени смертной казнью через повешение».
Среди евреев начался настоящий переполох: как поступить? Понимая, что ничего хорошего от властей ждать не стоит, какая-то часть еврейского населения сумела скрыться и в Дальник не отправилась, большая же часть не решилась на этот шаг.
Выполняя приказ военных властей, десятки тысяч евреев с детьми на руках, с котомками, старики и старухи, кто-то на костылях, с разных концов города двигались в сторону Дальника.
Примар Г. Пынтя, продолжая считать, что все эти безобразия творятся без ведома кондукэтора, в упомянутом письме писал последнему: «Отдавая себе отчет, что в качестве примара города имею и я ответственность перед населением, и будучи информирован, что в город прибыл г-н генерал Мачич, командир II армейского корпуса, я представился ему. Г-н генерал получил задание надзирать и изучить положение в Одессе. Я нашел его на месте катастрофы и, будучи озабочен положением населения, спросил, по его ли приказу появилось распоряжение о тотальной эвакуации евреев из города. Г-н генерал категорически заявил, что никакого приказа такого характера он не отдавал и ничего о нем не знает. Я указал г-ну генералу на опасность, которая произойдет от этой бесчеловечной эвакуации, и просил его разрешения по административной линии принять меры по возвращению евреев в город. Он дал мне надлежащее разрешение. Я также попросил генерала Мачича уполномочить г-на префекта полиции майора запаса Дмитрия Богоса, бывшего министра, который, зная русский язык, сможет содействовать успокоению взбудораженных умов. Г-н генерал дал ему письменное полномочие до назначения штатного. После вступления в должность нового префекта я отправился в Дальник с целью возвращения евреев в город. В настоящее время в городе остались около 50 тыс. евреев, колонны из тысяч людей я остановил, говорил с ними по-русски, сказав, что произошла ошибка и господин маршал приказал вернуть их домой. По этому случаю произошли душераздирающие сцены. Люди бросились к нам, целуя руки, одежду, машины, и все закричали: “Да здравствует маршал Антонеску, наш освободитель!”. Это был справедливый акт. Ибо население никакого участия не принимало в катастрофе 22 октября (выделено нами. — И. Л.). Идущие впереди колонны эвакуированных были все же задержаны военными органами. Мне сказали, что эти будут казнены по вашему приказу в качестве репрессии. Я убежден, господин маршал, что вы не информированы о положении, что именно население никакого участия не приняло в акте 22 октября, все подготовили органы НКВД; отзовите приказ о репрессиях и не допускайте наказания людей, у которых никакой вины нет. Убежден, господин маршал, что эти поспешные и несправедливые меры принесут нам много вреда».
Это письмо, если даже оно дошло до И. Антонеску, вряд ли оказало бы малейшее влияние на кондукэтора, инициатора и руководителя погрома. Между тем «передовые колонны» евреев, подгоняемые солдатами и полицейскими, двигались к Дальнику, и уже в пути больные, слабые и калеки, не выдерживающие темпа движения, пристреливались на месте. Вся дорога от тюрьмы до места экзекуции длиною примерно 3 км была усеяна трупами детей, женщин и больных. Нельзя без волнения читать описание в упомянутом судебном обвинительном акте самой процедуры истребления евреев в Дальнике.
«Первая группа, приведенная к месту экзекуции, состояла из 40–50 человек, они были связаны друг с другом веревками, брошены в противотанковый ров лицом вниз, к брустверу рва. Подполковник Деляну Николай (командир 10-го пулеметного батальона. — И.Л.) приказал персоналу открыть огонь, обратив при этом внимание солдат, чтобы стреляли прицельно, дабы экономить время и амуницию. Констатировав, что этот образ действий не отвечает поставленной цели, решили приступить к массовой экзекуции. В первые три склада загнали мужчин и нескольких женщин, не желавших расстаться со своими мужьями, а в четвертый склад — женщин и детей. Всего, по рассказам свидетелей, в четырех складах находилось более 5 тыс. человек. И далее: «Для массового расстрела в стенах складов проделали дыры и туда просунули дула пулеметов. По команде подполковника Деляну Николае, ныне уже умершего, и подполковника Никулеску Д.Кока (военный претор города. — И.Л.) был во всю мощь открыт огонь.
Душераздирающие крики заглушили грохот пулеметных выстрелов. Но пули не могли достичь каждого человека. Даже эта процедура не помогла обеспечить выполнение преступного желания как можно быстрее завершить зловещую операцию, и, поскольку в октябре темнеет уже в 5 часов вечера, преступники прибегли к истреблению людей путем сожжения — способу, который, как полагали, сотрет следы дикого злодейства. Все дыры были вновь замурованы, выходы складов закрыли соломой, покрыли ею чердаки и крыши, полили бензином и после короткой команды подожгли. Гигантские языки пламени поднялись в небо, в пожирающем огне сроднились мертвые с живыми, превратившись в пепел, но скрыть следы преступления было невозможно».
Всякие попытки обреченных спастись от кошмарной смерти пресекались самым жестоким образом. В цитируемом документе говорится: «На крышах еще видны были люди, ставшие живыми факелами и пытавшиеся выбраться из огня, но жандармы, согласно приказу подполковника Никулеску X. Кока, стреляли в тех, кто отчаянно стремился таким путем сохранить жизнь. В наступившей темноте картина горящих голых людей стала для присутствующих галлюцинацией и безумным спектаклем, который даже при самой буйной фантазии писатели мира не могли когда-либо себе представить. Некоторые обреченные на смерть, добравшись до окон и отбиваясь от огня, просили солдат о спасающей от мук пуле и указывали место, куда стрелять, — в лоб или в сердце...»
Свидетель этого чудовищного зрелища ассистент филологического факультета Ясского университета (в дни погрома младший лейтенант 23-го пехотного полка) Някши Алексе рассказывал на суде по делу Мачича, Трестиорияну и других, что женщины в горящем складе, чтобы избавить своих детей от страшной смерти, «выбрасывали их из окон».
Были среди румынских солдат и офицеров, посланных претворять в жизнь чудовищные приказы кондукэтора, такие, у которых просыпались человеческие чувства, и они старались всячески избегнуть соучастия в этом преступлении, незаметно стреляли не по евреям, а в воздух, отворачивались, чтобы не видеть душераздирающие сцены.
В связи с наступлением темноты не удалось ликвидировать всех евреев, запертых в четырех складах. Кровавая расправа была продолжена назавтра. «Целую ночь и значительную часть утра следующего дня, — написано в обвинительном акте, — женщины, дети и старики, запертые в последних двух складах, в ожидании смерти томились в страшных муках и слабых надеждах, что тысячи погибших накануне утолят жажду крови у безжалостных исполнителей приказов». Надежды оказались напрасны. «Более того, — отмечается в приводимом документе, — чтобы эффект репрессалий произвел впечатление на население Одессы, 25 октября в 17 часов 45 минут склад, в котором находились женщины и дети, сначала изнутри обстреляли из пулемета, а затем взорвали, притом время было избрано таким образом, чтобы напомнить о взрыве военной комендатуры в Одессе в 17 часов 35 минут и этим продемонстрировать, что возмездие свое слово сказало».
Кондукэтор счел момент самым удобным, чтобы продолжить расправу с евреями. Он был осведомлен о том, что в Одессе осело много бессарабских евреев, к которым он, как известно, питал особую ненависть. 24 октября 1941 г. он продиктовал Р. Давидеску очередной сверхсекретный приказ №563 следующего содержания: «В качестве репрессалий господин маршал Антонеску приказывает:
1. Расстрелять всех евреев из Бессарабии, бежавших в Одессу.
2. Всех лиц, предусмотренных приказом №302858/3161 от 23 октября 1941 г., но еще не расстрелянных, к ним можно добавить и других, загнать в заранее заминированное здание и взорвать. Осуществить это в день похорон наших жертв. Этот приказ после прочтения уничтожить».
Сознавая преступность своего приказа, И. Антонеску всеми способами стремился скрыть от истории и окружающих его наличие. Было приказано после расшифровки текст без посредников вручить только генералам Якобичу и Тэтэрану. Но, поскольку оба генерала находились в пути в Бендеры, где в тот момент расположилась ставка главнокомандования вооруженных сил Румынии, текст приказа 24 октября 1941 г. в 21 ч. 30 минут был вручен генералу Мачичу, о чем штаб 19-й дивизии доложил штабу 4-й армии. Из Бухареста неоднократно требовали подтвердить, что все три ленты зашифрованного текста телеграммы и сам текст сожжены. Такие заверения были получены.
Обращает на себя внимание, что в этом сверхсекретном приказе, как и в таком же сверхсекретном, доставленном под утро 23 октября в Одессу полковником Стэнкулеску о расстреле 18 тысяч евреев, отсутствует слово «коммунист». И. Антонеску считал, что, поскольку приказ сверхсекретный и подлежит после прочтения адресатами уничтожению, нет надобности прикрываться словом «коммунист», когда речь идет исключительно об истреблении евреев, включая женщин и даже грудных детей. Сам факт, что на первое место выдвинута задача истребления бессарабских евреев, совершенно не причастных к взрыву комендатуры в Одессе, — лишнее доказательство того, что этот взрыв не причина погрома, а всего лишь повод для реализации «этнической чистки» в целях осуществления задуманной румынизации и колонизации в первую очередь Бессарабии, а затем и Транснистрии.
Продолжая свою линию на отрицание геноцида при решении «еврейского вопроса» в Одессе и Транснистрии в целом, историк Стоенеску объявляет приказ №563 «самым противоречивым документом, касающимся событий в Одессе, ибо он сохранился в виде записки от руки». Как и сверхсекретный приказ №302826 об уничтожении 18 тысяч евреев, приказ №563 подлежал сожжению. Ведь не случайно из канцелярии Р. Давидеску настойчиво требовали от одесситов подтверждения об уничтожении всех трех телеграфных лент; значит, было в них нечто криминальное, противозаконное, подлежащее сокрытию от цивилизованного мира и истории.
Кстати, такую «деталь», как настойчивое требование Бухареста уничтожить все три телеграфные ленты, А. Стоенеску намеренно утаивал от читателя. Поскольку все же каким-то образом черновик этого приказа сохранился и фотокопия его воспроизводилась в румынской литературе, историк стал искать изъяны в черновом варианте телеграммы. Мол, на первом месте в телеграмме — фамилия Трестиоряну, впереди фамилии Якобича, по должности более высокого начальника. Такого в практике быть не может, пишет он, значит, черновик — подделка. Но если всмотреться в текст телеграммы, то фамилии Трестиоряну там вообще нет, фамилии Тэтэрану и Якобича перечеркнуты и вписана фамилия Мачича, и связано это было с отсутствием на месте первых двоих. Еще «исследователь» обнаружил путаницу в номерах приказа и в порядке оформления типовых бланков при отправке и уничтожении телеграмм. Юлит господин Стоенеску в стремлении обелить фашистскую диктатуру Антонеску.
В своей книге А. Стоенеску выделил специальный раздел, озаглавленный «Легальная основа репрессалий и комментарии о международном законодательстве» (стр. 380-401). Вооружившись международными конвенциями за целый век и примерами из практики других стран, автор на 20 страницах книги морочит читателей всякими байками, чтобы доказать: не существует юридического статуса партизан; партизаны Одессы не соблюдали военных конвенций, их действия вписываются в категории террористических актов, а минирование зданий — в акты саботажа. Значит, считает Стоенеску, «легальная основа для репрессалий» налицо. Но при чем тут еврейские дети, женщины, старики, которые составляли большинство уничтоженных и никакого отношения к действиям партизан, террористов и саботажников не имели? Разве секретные приказы №302826 и №563 о расстреле евреев, независимо от возраста и пола, укладывались в нормы международных конвенций? Пока гитлеровская Германия добивалась головокружительных успехов в войне, И. Антонеску, как и другие диктаторы, меньше всего стремился придерживаться международных конвенций и думать о них.
Стоенеску создал ложную от начала до конца картину событий в Одессе. В его трактовке никакого еврейского геноцида не было, слово геноцид вообще отсутствует в его лексиконе; в Дальнике был печальный случай; может, были кое-какие факты самоуправства со стороны отдельных солдат, чего, мол, не бывает в войне, к тому же казненные в Одессе «по национальному происхождению не все были евреями, были также русские, украинцы, поляки, немцы и даже предатели-румыны»; евреев же, в общем и целом, не убивали, «их брали только в качестве заложников, нет никаких приказов об истреблении евреев»; «румынскую армию на фронте сопровождала Преториальная служба с миссией отдавать под суд в случае нарушения закона», а решения о смертной казни принимали по постановлению суда, «строго придерживаясь закона», осужденным даже «зачитывался приговор на румынском и русском языках». Доказательством соблюдения законности, по Стоенеску, является обвинительное заключение военного прокурора Одессы, оригинал которого сохранился и целиком воспроизводится на страницах книги:
«Поскольку вы, коммунисты и жиды, взорвали румынский штаб в помещении НКВД, убив генерала и многих румынских офицеров;
поскольку вы, большевики, привели в рабское положение целый народ;
поскольку вы воевали нелояльно против румын, убивали и пытали румынских офицеров и солдат, пришедших к вам с мирными намерениями;
вы приговорены к смертной казни через расстрел.
Исполнение производится тотчас же.
Зачитано, согласно приказу полковника Иордэкеску, в присутствии осужденных».
Кому именно зачитан был этот заранее заготовленный образец приговора, Стоенеску не пишет, фамилий осужденных не приводит, зато безапелляционно декларирует, что этот и другие документы позволяют заключить: «Репрессалии коснулись незначительного числа лиц по законам военного времени, и ни в коем случае на этой стадии не может идти речь о бойне, в чем обвинили на процессе (в 1946 г. — И. Л.) маршала (И. Антонеску. — И. Л.)». Скороговоркой, невзначай А. Стоенеску этот свой вывод заканчивает фразой: «Евреи подвергались особому обращению», но какому именно, умалчивает.
Чтобы увести читателя от ответа на этот коренной вопрос темы, А. Стоенеску свои наукообразные выкладки обволакивает многословными отвлеченными рассуждениями, призванными запутать читателя, порою подсовывает ему заведомо ложные факты. Он, например, на стр. 375 пишет, что в разных местах, главным образом в Одесской тюрьме, содержались, по разным источникам, от 3 до 7 тысяч подозрительных (Стоенеску. — И.Л.) лиц, хотя в своей книге (стр. 357-358) приводит вышеупомянутую инструкцию № 14420 от 18 октября 1941 г. за подписью генерала К. Трестиоряну и подполковника К. Митулеску, в которой подчеркивается, что в тюрьму, именуемую в документе «лагерь-гетто», «тюрьма-гетто» «направляются все евреи, независимо от пола и возраста... всей семьей, включая детей, женщин, мужчин».
Поскольку А. Стоенеску поставил под сомнение существование вышеприведенного приказа №563, то, естественно, он ни словом не обмолвился в своем стостраничном опусе о том, как власти претворяли его в жизнь. Между тем, получив приказ своего вождя и полководца, румынские генералы, офицеры и подчиненные войска при участии кое-кого из эсэсовцев с удвоенной энергией взялись за его осуществление.
Еще до взрыва комендатуры при сборе евреев бессарабцев отбирали и загоняли в тюрьму и в склады на Люстдорфской дороге. Поскольку приказ №563 был сверхсекретным, его исполнители считали, что не следует на виду у всего города гнать этих евреев в Дальник. Бойню решили устроить в складах на Люстдорфской дороге, перегнав туда заключенных в тюрьму бессарабских евреев. Расстояние между этими двумя концлагерями сравнительно невелико.
О том, что произошло дальше, рассказывают живые свидетели этого злодейского акта. Обращаем внимание, что они люди разных возрастов, не знавшие друг друга. Наибольшую ценность представляют вышеупомянутые воспоминания Иосифа Александровича Каплера «Пути смерти. Записки узника гетто».
25 октября утром «бригадиры» из числа евреев-узников тюрьмы и солдаты объявили, что бессарабцев отпускают домой. Этот момент отмечает в своих мемуарах и бывший узник Одесской тюрьмы Леонид Дусман: «Утром 25 октября стали отбирать бессарабских евреев: “бессарабцы — домой”, «мужчины — на работу, разбирать баррикады”. Мама не сориентировалась, и мы не сумели спрятать или откупить брата, его увели. Больше мы его не видели».
Продолжая свой рассказ, Каплер пишет: «Бессарабцы, а их было довольно много в тюрьме, обрадовались, быстро стали собирать свои торбы с вещами и продуктами. По камерам забегали “бригадиры”, сгоняя их вниз, в колонну. Террор еще не кончился, и трудно было поверить в такую “милость” по отношению к евреям... Рядом со мной была молодая женщина-бессарабка с девочкой лет десяти. Она тоже собирала свои котомки, чтобы идти. “Знаете, — обратился я к ней, — подождите пару деньков. Коли есть приказ отпускать бессарабцев-евреев, то отпустят и потом. Слишком подозрительна эта внезапная свобода. После всех событий!..” Она задумалась. “Я вас послушаюсь”, — она положила свои котомки на место. А через полчаса мы из окна увидели, как выстроили огромную колонну бессарабцев — женщин, детей и стариков. В колонне было тысяч десять человек. Когда она двинулась из ворот, у всех стали отбирать торбы с вещами и продуктами. Солдаты сбрасывали их в огромные кучи, в специально открытые для этого сараи. Бессарабцы плакали, умоляли вернуть хоть что-нибудь... Солдаты были неумолимы: “Вам ничего не нужно. Вы идете домой. Там все найдется!”.
Колонну вывели на улицу, выровняли и увели не в сторону вокзала, а по Люстдорфской дороге к Артиллерийским пороховым складам. Когда бессарабцы ушли, “бригадиры” и солдаты снова забегали по камерам — брать мужчин на работу. Наступил вечер. Мы, шестеро мужчин, полезли по винтовой лестнице на чердак тюрьмы. Ночь была темная, и часовые внизу нас увидеть не могли. Мы находились фактически на уровне шестого этажа. Все-таки, осторожности ради, в отдушину не смотрели. Устроились на земляном полу. Холодно, тихо. Лишь крысы возятся где-то рядом. Прошло несколько часов. Нервы напряжены до крайности. Если нас здесь накроют — расстрел или виселица. Никто не спал, и лишь изредка кто-нибудь вздыхал. Вдруг четко один за другим стали раздаваться взрывы. Двое из нас тихо поднялись и подошли к отдушине, выходящей в сторону дороги на Люстдорф. Все светилось кругом. Яркое пламя бушующего огня.
“Горят, по-моему, артиллерийские склады. Наверное, их взорвали”, — сказал наблюдатель у отдушины.
“Тише, тише! — зашикали мы на него. — Нагнись!”.
Ужасная догадка мелькнула у меня в голове. И, будто в ответ на нее, издалека послышались предсмертные крики тысяч людей. Они неслись из пламени. Много ружейных выстрелов. И, наконец, все смолкло. Могильная тишина. Свет от пламени пожара причудливо отражается на стропилах чердака. “А ведь в этом направлении сегодня днем шли бессарабцы! — прошептал Зиновий.— Боюсь, что это они погибли”».
В редкой одесской еврейской семье в эти дни не погиб от рук румынских и немецких фашистов кто-то из родных и близких. «Моя бабушка Бася Зельцер, 75 лет, ее трое детей и двое внуков, — пишет Семен Зельцер из Одессы, — были сожжены заживо в казармах по Люстдорфской дороге».
И. Антонеску добился своего: среди уничтоженных были тысячи евреев из Молдавской ССР и Измаильской области, искавших спасения в Одессе и не успевших по вышеуказанной причине покинуть ее в дни блокады.
Фашистские убийцы стремились скрыть следы учиненных ими злодейств. Продолжая свой рассказ о гибели евреев на складах на Люстдорфской дороге, И. Каплер пишет: «Утром 27 октября голод выгнал нас с чердака... Но не успели мы окончить свой скромный завтрак, как открылась дверь и солдаты вместе с “бригадиром” показались на пороге. “Хайде! Ла лукру!” («Давай, на работу!») Стали выкладывать все, что у нас было: золотую цепь, кольцо, часы. Все это солдаты взяли, улыбнулись и все-таки забрали нас, мужчин, с собой вниз. Амба! Пропали! Теперь трудно вырваться! Последний день моей жизни, подумал я.
Нас повели во второй дворик тюрьмы. Здесь один отряд эсэсовцев с пулеметом и автоматами и второй — румынские солдаты. Приказали разобрать стоящие тут же заступы. Записали каждого. Выстроились и пошли за ворота тюрьмы.
На улице нас окружил отряд, численностью больший, чем наш. В нашем был сто двадцать один человек. Шли под прицелом пулемета, как приказали, четким строем, с лопатами на плечах. Шли понуро. Многие старики молились. Шли по дороге к пороховым складам. На тротуарах валялись трупы. Останавливались, копали ямы, бросали туда убитых, закапывали и шли дальше. Трупы были ограблены, лежали в одном белье, без обуви. Раны на голове, кровь на белье. У некоторых череп и лицо размозжены.
Пришли к артиллерийским складам. Вошли за колючую проволоку. От корпусов остались лишь закопченные стены, потолков и дверей уже не было. Возле зданий валялись куски человеческих тел, трупы без голов, без ног, без рук. Одежда на них частично сгорела. Из помещений складов доносился удушливый дым с одуряющей вонью обуглившихся человеческих тел. Между двумя корпусами нас остановили. Мы стояли не двигаясь. Со всех сторон — эсэсовцы и румыны с пулеметами. Мы ждали приказа рыть себе яму.
Немецкий офицер прокричал на ломаном украинском языке: “Большевики перед уходом из Одессы расстреляли здесь мною тысяч немцев, румын и евреев. Немцев и румын мы похоронили сами, а евреев должны похоронить вы... Перенесите разбросанные тела в одну яму. Накопайте земли и засыпьте трупы, находящиеся в складах, но так, чтобы их видно не было!.. Немедленно приступить к работе!”.
Вблизи валялись обломки досок. Из них сооружали носилки. Куски тел и трупы переносили к яме, заполненной водой. Здесь трупы сбрасывали в воду. Яма была вместительной, но уже через два часа она была переполнена, и пришлось рыть новую. Вот и новая переполнена. Приказали ямы засыпать землей, а остаток трупов перенести в склады и засыпать.
Я переносил трупы на носилках, задыхаясь от смрада... Сердце колотилось... Отдыхал несколько минут, когда другие укладывали труп на носилки. Дали пятиминутный перерыв. Заметил золотое кольцо, документы и деньги. Поднял кольцо и паспорт. Паспорт оказался бессарабским — недалеко другой паспорт — тоже бессарабский... Все документы бессарабские!.. Здесь погибли люди, радовавшиеся, что идут домой, целовавшие солдат-палачей. Женщины, дети, старики! Скольких мы переносили в ямы! Детские и женские искалеченные руки, ножки, головы мы хоронили. Грудные дети, двухлетние — в чем они виновны?
Пятиминутный перерыв кончился. Огромный склад переполнен трупами. Несколько слоев... Более двух тысяч. Все сожжены недавно: из-под трупов тянется небольшой белый дымок, пахнущий гарью. На почерневших от копоти лицах застыл ужас. Один труп, совершенно голый, над всеми. Волосы сгорели, глаза выкатились из орбит, рот открыт. Женщина прижала к груди ребенка. Мать и дочь черны, лежат, как упавшее скульптурное изваяние из черного мрамора... Таких прокопченных изваяний здесь много. Гарь и разложившееся человеческое мясо... Почувствовал, что теряю сознание. Начал падать, но удар прикладом по спине привел в чувство... Схватил упавшие носилки и пошел за новым печальным грузом...
Переноска трупов закончена. Теперь переброска земли. Слой должен быть в четверть аршина, Земли не хватало. Работа шла в девяти складах. Все девять забиты трупами. По моим расчетам и по мнению работавших со мной товарищей, в артиллерийских складах погибло свыше 30 тысяч человек...
Солнце уже заходило, когда мы закончили эту работу. Приказали собрать лопаты и построиться. Построились. Офицеры подсчитали нас. Все налицо. Ждем, что прикажут рыть новую яму, но уже для нас самих... “Предупреждаю, — заявляет тот же офицер, — каждый, если спросят, должен отвечать, что был на разборке баррикад! Если хоть один скажет, что здесь, будут расстреляны все!”
Быстрым шагом двинулись к тюрьме. Было уже темно, когда сдавали заступы в первом дворике тюрьмы. С трудом пробрался к своей камере. Инстинктивно лег не на свое место, а под нары, загородив себя вещевыми мешками. Уснуть не мог. Перед глазами почерневшие трупы. Ночью пришли румыны с эсэсовцем — искали тех, кто днем работал на артиллерийских складах. Я спасся снова. В эту ночь уничтожили почти всех, кто со мной работал».
Ион Антонеску зорко следил за ходом выполнения своего приказа № 563. 27 октября 1941 г. Р.Давидеску направил штабу 4-й армии следующий запрос: «Прошу немедленно сообщить результат зашифрованного приказа №563 от 24 октября 1941 г.». В тот же день в 21.00 за подписью полковника Думитру Тудосе, заместителя начальника штаба 4-й армии, был отправлен за № 303997 лаконичный ответ: «Зашифрованный приказ №563 был выполнен точь-в-точь».
Уборка, сжигание и захоронение останков уничтоженных евреев продолжались еще много дней. Русский Д. А. Стадник, побывавший какое-то время в заложниках, рассказывает, что его и еще 250 человек пригнали на пороховые склады Люстдорфской дороги 6 ноября. Румыны распорядились: «50 человек должны копать канаву — могилу длиной 40–50 метров, шириной 2 метра и глубиной в рост человека». Остальных заставили растаскивать камни и освобождать трупы людей. Я никогда не думал, что от разложившихся трупов такое страшное зловоние, — просто стало дурно. А при освобождении трупов от камней, прикрывавших их, выяснилось, что они настолько разложились, что руки скользили — невозможно было их вытаскивать».
В литературе приводятся различные данные о количестве евреев, уничтоженных во время погрома в Одессе 22–25 октября 1941 г. А. Стоенеску замалчивал факт жестокой расправы с евреями в складах на Люстдорфской дороге, где, по утверждению С. Я. Борового, да и на наш взгляд, было уничтожено людей больше, чем в каком-либо другом месте в Одессе. Стоенеску подводит итог: «Между 7.00 и 11.00 23 октября были расстреляны 417 лиц, арестованных, предварительно осужденных за военные преступления, а их трупы были выставлены с плакатами па площадях... Примерно 1500-2500 отправлены в Дальник и расстреляны. ...Этих 2500 лиц можно целиком считать евреями... На основе этого анализа заявляем, что число еврейских жертв репрессивных актов в Одессе преувеличено в работах тех, кто занимался этим эпизодом». Среди последних А.Стоенеску пребывает в гордом одиночестве.
По горячим следам событий посланник французского правительства в Румынии Жак Триелле писал 10 ноября 1941 г. своему начальству в Виши: «Под видом репрессалий в связи с взрывом 22 октября, приведшим к большому числу жертв в Одессе, 25 тысяч евреев были собраны в бараки, и по ним открыт огонь из пулеметов и орудий, а затем румынские войска подожгли их». Это было второе сообщение французского дипломата своему правительству о погроме в Одессе. Скрыть от мира свое чудовищное злодеяние официальному Бухаресту не удалось, равно как и его истинную цель и предназначение. Румынская версия о расстреле коммунистов не прижилась — говорили, писали именно об уничтожении евреев. И число убитых выведено французом же из расчета приказа И. Антонеску: «200 коммунистов за убитого офицера, 100 — за рядового». И, наконец, в словах «под видом репрессалий» выражено явное сомнение в том, что взрыв здания комендатуры явился причиной резни, скорее послужил поводом для нее. «До сего дня, — заключает Триелле, — даже после (погрома. — И.Л.) в Яссах в прошлом году, можно было подумать, что преследования вызваны инициативой отдельных военных или небольших местных тиранов. Ни сегодня не остается никакого сомнения, что налицо заранее задуманный план систематического истребления (выделено нами. — И.Л.).
В упомянутом обвинительном заключении по делу Мачича, Трестиоряну и других приводится цифра «более 25 тысяч казненных людей». В этом же документе указано «25–30 тысяч казненных мирных жителей». В одной из записок, найденных у уполномоченного румынского правительства по еврейскому вопросу Р. Лекки, приводятся следующие цифры о числе истребленных евреев в Одессе: «Сожженных в бараках — 10 тысяч, повешенных в порядке репрессалий после взрыва в здании комендатуры в Одессе — 25 тысяч», итого 35 тысяч. В отчете руководителя германской военной разведки в Румынии (абвера) Редера приводятся цифры: «19 тысяч расстрелянных на площади у порта и еще 40 тысяч в Дальнике, загнанных в противотанковые траншеи и расстрелянных», итого 59 тысяч.
Дора Литани в статье «Уничтожение евреев Одессы в свете румынских документов», опубликованной в 1967 г. в Yad Vashem Studies of the Jewish Catastrophe and Resistance, полагает, что гитлеровцы при взятии Одессы уничтожили несколько тысяч евреев, а румынскими войсками были истреблены 24 тысячи (19 тысяч в порту и 5 тысяч в городе) и еще 16 тысяч в Дальнике, итого погибло от рук фашистов 40 тысяч одесских евреев. В ее книге «Транснистрия», опубликованной в Тель-Авиве в 1981 г., сказано, что за первые десять дней оккупации Одессы «число жертв достигло 48 тысяч». В английском издании своей книги «Холокост в Румынии» видный исследователь из Мемориала Холокоста в Вашингтоне Раду Иоанид пишет, что в Одессе и Дальнике было уничтожено 25 тысяч евреев. Главный научный сотрудник Мемориала Яд ва-Шем Ж. Анчел считает, что из 22 тысяч евреев, загнанных в девять складов, «остались одни обугленные или разбросанные взрывом куски». Он оговаривает, что указанная цифра 22 тысячи не включает евреев, расстрелянных в траншеях Дальника до того, как в склады была втиснута основная масса. «Хотя, — отмечает Ж. Анчел, — точное число евреев убитых (в противотанковых рвах. — И.Л.) неизвестно, оно колеблется где-то между 25 и 40 тысячами».
Приведенные цифры при всех расхождениях говорят о том, что речь идет о десятках тысяч убитых евреев, большинство из которых женщины, дети, старики. Определить с математической точностью число убитых евреев в дни погрома в Одессе вряд ли удастся.
На основе вышеизложенных фактов, документов и материалов можно заключить: кровавая расправа над евреями 22–25 октября 1941 г., часть плана «этнической чистки» в рамках программы румынизации и колонизации, была задумана маршалом Антонеску еще в ходе боев под Одессой, а взрыв здания военной комендатуры был вовсе не причиной, а лишь удобным поводом для развязывания погромных действий и их оправдания. Во время погрома в Одессе румынская военщина и гитлеровцы установили на 23 октября 1941 г. два своеобразных рекорда: по числу повешенных за сутки и сожженных за двое суток.
...На заседании румынского правительства с участием губернаторов Бессарабии, Буковины и Транснистрии 13 ноября 1941 г. кондукэтор затронул тему погрома в Одессе. Даже перед своими министрами он разыгрывал из себя неосведомленного человека в вопросе о событиях 22–25 октября в Одессе и ее пригородах. О своих секретных приказах №302826 и №563 он, естественно, умолчал. В стенограмме заседания зафиксирован такой диалог.
«Маршал Ион Антонеску, глава государства:
— С евреями из Одессы что случилось, то случилось. Впредь установить порядок. Репрессалии были суровыми?
Профессор Г. Алексяну, губернатор Транснистрии:
— Да, господин маршал.
Маршал Ион Антонеску:
— Что, по-вашему, означает «очень суровыми»? Вы милосердны по отношению к другим, но не к румынскому народу.
Профессор Г. Алексяну:
— Они были очень суровыми, господин маршал.
Маршал Ион Антонеску:
— Я приказал расстрелять по 200 евреев за каждого убитого и по 100 за каждого раненого. Так и было сделано?
Профессор Г. Алексяну:
— Они были расстреляны или повешены на улицах Одессы.
Маршал Ион Антонеску:
— Поступайте так и впредь, ибо я отвечаю перед страной и историей. Пусть явятся евреи из Америки и привлекут меня к ответственности. <...>
Евреев щадить не следует, ибо они, если бы смогли, нас бы не щадили, ни меня, ни вас... Поэтому я евреев не оставляю...»
——————————————————————————
Источник: "Новое Русское Слово"
Автор: Изяслав Эликович Левит (также известен как Изя, или Изяслав Ильич, Левит; 1922, Кишинёв — 2006, Форт Ли, Нью-Джерси) — молдавский историк, доктор исторических наук (1983), профессор. Автор многочисленных работ в области истории Бессарабии в период румынского контроля и в годы Великой Отечественной войны, оккупационной политики Румынии в Транснистрии и Бессарабии.
Замечания/предложения
Сайт создан и поддерживается
Клубом Еврейского Студента
Международного Еврейского Общинного Центра
«Мигдаль»
.
Адрес:
г. Одесса,
ул. Малая Арнаутская, 46-а.
Тел.:
(+38 048) 770-18-69,
(+38 048) 770-18-61.
Председатель правления центра
«Мигдаль» —
Кира Верховская
.
