Еще никогда евреи не подвергались такой дискриминации, как 16 декабря в квартире Димы Головкова. Надо сразу сказать, что в этот день Дима праздновал свое 50-летие, а сам он корнями уходил туда, откуда... В общем, был он еврей, и черта его оседлости, уже c утра проведенная тещей, белела где-то в дальнем углу комнаты, на расстоянии двух вытянутых рук от столов с запасами спиртного и закусками.
Там, в этом углу, стоял колченогий стул, на котором Дима и сидел, печально наблюдая за происходящим. Вначале, конечно, он пытался возражать, на что теща вскользь, но сурово заметила, что у них здесь не иудейская Пасха, и если Диме что-то не нравится, он может сложить свои вещи на этот дурацкий стул и идти к своему посольству, где его с удовольствием примут.
Дима обиженно замолчал. Минуты через три он не выдержал и сказал, правда, какую-то фразу про антисемитизм, за что теща до минимума уменьшила сферу его интересов.
А гости уже собирались. Они шумно заходили, шумно отдавали пакеты с подарками Диминой жене, шутили, смеялись и еще более шумно рассаживались. Дима безучастно смотрел на все это, в его глазах плескалась боль всего Ближнего Востока, а губы беззвучно шевелились. Теща, заметив это, сказала, что Дима за всю жизнь не прочел ни одной строчки из Торы, что еврейских молитв он не знает, что с исторической родиной его связывает лишь исполнение в пьяном виде «Хавы Нагилы» да эти вечно печальные глаза, – и праздник начался. Диме выдали немного салата и жестко прервали его попытку прорваться к столам. В подавлении бунта активное участие принял Димин друг Андрианов, специально приглашенный в качестве казака-антисемита и имеющий большой опыт погромов в квартирах друзей-евреев. Вконец обидевшийся Дима затих в своем местечке, осознав, что это и есть маленькое еврейское счастье, а гости, наоборот, развеселились.
После тостов за тещу и жену пришло время песен. Исполняли, в основном, произведения разудалых русских композиторов Фельцмана, Френкеля и Фрадкина, казачий цикл Розенбаума и «Русское поле» из репертуара Кобзона. Иногда в этот ряд врывались песни, которые давно стали национальным достоянием России – «Сулико», «Четыре татарина» и «Хас-Булат удалой».
Вот во время исполнения последней и произошло то, чего так опасалась теща. Одного из гостей, Савельева, так разжалобила фраза «Бедна сакля твоя...», что он расплакался и незаметно катнул Диме бутылку «Русской» водки. Женщины в это время находились на кухне, поэтому Дима подарок принял с благодарностью и залпом...
Когда через несколько минут теща зашла в комнату, ее взору предстала страшная картина. Дима с пустой бутылкой водки стоял на столе и пел «Хаву Нагилу». Вокруг гости плясали что-то похожее на кадриль, иногда подсказывая Диме слова и напоминая мелодию. Теща попыталась пресечь эту наглую жидомасонскую выходку, но... Но ее увлек вихрь танца, и спустя мгновение, заложив пальцы за несуществующую жилетку, она лихо дергала ножками.
Измученные шумом соседи вызвали милицию часа через три. Зайдя в квартиру, милиция долго не могла понять, куда она попала. В большой комнате громко, на непонятном языке, спорили мужчины в шляпах. «На иврите говорят», – сказал лейтенант Чернышев, знавший татарский. Еще один мужчина – это был Андрианов – вырезал из газет шестиконечные звезды и обклеивал ими стены. Откуда-то доносился голос тещи – она обзванивала еврейские общины США и Канады, а из кухни лилась печальная песня на том же языке в исполнении женщин.
На вопрос о документах, заданный главным милиционером, никто не ответил, лишь проходящая мимо с подносом закусок чернявенькая девушка улыбнулась и сказала: «Шалом!» «Это она поздоровалась», – перевел лейтенант Чернышев и зачем-то добавил: «Татарский и иврит очень похожи».
Выяснив, что в квартире по-русски, и то с большим трудом, говорит только Дима, милиционеры удалились, забрав его с собой.
Пропажу именинника никто не заметил, и праздник покатился дальше. Теща обзвонила все континенты и, сидя у окошка, ждала переводы с материальной помощью по еврейской линии, Андрианов обклеил звездами квартиру и перешел на лестничную клетку, гости, узнав, кто именно пресек безобразный геноцид по отношению к Диме, избрали Савельева главным раввином и просили его заняться уже строительством синагоги. А у подъезда, сжимая розы, стоял лейтенант Чернышев – чернявенькая девушка вместе с подносом вошла в его сердце...
Время летело. Во дворе Диминого дома строилась синагога, «Мосфильм» снимал кино под названием «Список Савельева», теща занималась финансовыми вопросами мирового сионизма, причем сионизм беднел, а теща богатела, Андрианов обклеил звездами все близлежащие дома и деревья, лейтенант Чернышев… А лейтенант Чернышев, влюбившийся, как оказалось, в жену Димы, убрал его в тюрьму, уволился из милиции и работал на Андрианова, вырезая для него газетные звезды. По субботам, разумеется, он только молился, с ужасом вспоминая свою прошлую, несемитскую жизнь.
Дима вернулся через 5 лет. Встретили его, как Мессию – все, кроме бывшего лейтенанта Чернышева, – зажгли старинные семисвечники ручной работы, купленные тещей на распродаже в «Икеа», показали синагогу, фильм «Список Савельева», шестиконечные звезды на деревьях, детей, родившихся от него в его отсутствие, и дали самоучитель иврита.
Диме многое не понравилось. Не понравился бывший лейтенант Чернышев, постоянно глазеющий на чужую жену, не понравились архитектура синагоги, концепция фильма, сложный язык, свет от семисвечников и непонятные скуластые дети. Он уставал от лиц еврейской национальности, окружавших его, тосковал по славянам, которых полюбил в тюрьме, не понимал, о чем плачет в своих речах Савельев и почему его надо называть «ребе», кто запретил пить пиво по субботам и что в его квартире делает огромное количество ортодоксальных иудеев из Израиля, если раньше заходили только русские атеисты с водкой и подружками.
Не изменилась лишь теща – она по-прежнему боролась с Диминым алкоголизмом, хотя им, алкоголизму и Диме, на двоих исполнялось уже 100 лет...
Еще никогда русские не подвергались такой дискриминации, как 16 декабря в квартире Димы Головкова. Сам Дима с утра сидел в углу комнаты на колченогом стуле, на расстоянии двух вытянутых рук от столика со спиртным и закуской. Вначале, конечно, он пытался возражать, на что теща вскользь, но сурово заметила, что у них здесь не православная Пасха, и если Диме что-то не нравится, он может отписать ей свою долю жилплощади и уже таки идти в пивную, где его с удовольствием примут.
Дима обиженно замолчал. Минуты через три он не выдержал и сказал, правда, какую-то фразу про антирусские настроения, за что теща до минимума уменьшила сферу его интересов, объяснив, что с русской нацией Диму связывает лишь исполнение в пьяном виде «Калинки-малинки» да эти вечно похмельные глаза.
А гости уже собирались. Они тихо заходили, со слезами отдавали открытки с видами Иерусалима Диминой жене и, повеселев, рассаживались.
После тоста пришло время песен. Исполняли, в основном, произведения печальных еврейских композиторов – Дунаевского, Шаинского и Богословского, еврейский цикл Утесова и, разумеется, «Хаву Нагилу». Иногда в этот ряд врывались песни, которые давно стали общенациональными – «Сулико», «Четыре татарина» и «Хас-Булат удалой». Вот во время исполнения последней и разжалобился ребе Савельев, расплакался и незаметно плеснул Диме 15 грамм кошерной водки...
Сайт создан и поддерживается
Клубом Еврейского Студента
Международного Еврейского Общинного Центра
«Мигдаль»
.
Адрес:
г. Одесса,
ул. Малая Арнаутская, 46-а.
Тел.:
(+38 048) 770-18-69,
(+38 048) 770-18-61.