– Дядя Саша, ну неужели вы хотя бы на полчаса туда не заглянете? Ведь такой случай!
Десятиклассник Амитай, один из самых обаятельных и мудрых ребятишек в нашей школе-интернате, говорит с таким пылом, что, право, стыдно не заглянуть в огромный зал в центральном корпусе, который в обычное время служит ешивникам синагогой. Да и случай действительно, как говорит Амитай, – «такой»! Представляете, в нашей школе, некогда числившейся по разряду государственно-религиозных, а ныне отошедшей к ХАБАДу, шабат проводят шестьсот вижницких хасидов во главе с ребе.
С Амитаем и еще двумя орлами являемся, как нам кажется, заранее, чтобы заблаговременно занять боевые позиции. Как же! Похоже, Амитай, говоря о шестистах хасидах, слегка поскромничал – да тут их тысяча, и хорошо, если одна. Сидячие места только на сцене – для ребе и его окружения. По краям зала импровизированные многоярусные трибуны, на которых народ стоит. Мы пристраиваемся внизу, откуда не видно решительно ничего.
Шум отовсюду страшный. Вижницкие хасиды говорливы, как и все остальные евреи. Говорят они между собой на идише, так что я, чьи знания языка бабушек ограничиваются «азохен вей» и =«зай гезунд»= (ну, еще «кишен тухес»), чувствую здесь себя вполне марсианином. То же касается и моих пацанов. Вместе мы в белых рубашках представляем собой четыре бледных пятна на фоне сотен или тысяч черных атласных кафтанов, слегка смахивающих на кимоно. Ребята, по крайней мере, в черных хабадских кипах – не вижницкие изящные неглубокие шляпы, конечно, но все же! – а моя кипа так вообще по случаю шабата белая и – о ужас! – вязаная, выдающая с головой (в прямом смысле) религиозного сиониста. Хорошо, что хасиды вижницкие, а не сатморские1, иначе не сносить бы мне крамольной кипы и того, на что она надета. Впрочем, когда ребе начинает говорить, я все-таки, вскарабкавшись по чьим-то терпеливым ногам на трибуну, нахожу сносный наблюдательный пункт.
Ребе делает кидуш – освящение субботы над бокалом вина – и начинаются песнопения.
«Хине ло янум вело йишан шомер Исраэль…» «Вот, не дремлет и не спит страж Израиля». Мелодия (нигун) начинается спокойно, потом, как самолет, разгоняется и взмывает ввысь. И в то мгновение, когда шасси с колесами отрывается от земли, начинаешь физически ощущать, что Страж Израиля действительно не дремлет и не спит. Невозможно перестать петь. Одна мелодия перетекает в другую. Причем самый быстрый и бодрый нигун может неожиданно перетечь в медленный и нежный, а тот – в настолько трагичный, что опять же физически чувствуешь, как сердце раскалывается на куски. Недаром про одного из самых замечательных «вижницких» певцов, проживающего в Бней-Браке, писали: «Когда Мотти Штайнмец начинает петь, вы чувствуете, что ваше сердце раскалывается».
Впрочем, это прекрасно. Как гласит еврейская мудрость, нет ничего прочнее, чем разбитое сердце. Только вот почему-то, когда слышишь, как текут эти мелодии, слезы тоже начинают течь сами собой. А песнопения продолжаются. В такт самым ритмичным сотни людей в атласных черных одеяниях раскачиваются. И сам не замечаешь, как начинаешь пританцовывать и подпевать на ашкеназском иврите «Йоди ашем хасдо…»
Некоторые мелодии совсем без слов. Лишь тысячеголосое «Дай-да-ра! Дай-да-ра!». И вдруг в это врывается торжественная поступь «Йизкерем». Представьте себе – сотни мужских голосов слагаются в красивый до безумия хор. Нет, представить это невозможно, и не только потому, что без всяких репетиций они поют так, что кажется – репетировали годами с утра до вечера. Но и потому, что в этом зале меня не покидает ощущение уюта. Здесь все – едва ли не в прямом смысле – одна семья. Здесь все – свои. Только я в своей белой кипе торчу, как шишка на ровном месте.
– Нет, – отвечаю я молодому человеку, специально для меня, несмысленыша, перешедшему на иврит. – Нет, я не хасид. Я… (набираю в легкие побольше воздуха, неровен час, бить начнут) …я религиозный сионист!
– Кто-кто? – переспрашивает, поморщившись, мой собеседник. – Бред! Ты – хасид. Хасид рава Кука.
Все-таки здорово, что Вижниц – это не Сатмор!
Совсем не Сатмор! Не зря Анатолий Кержнер в «Еврейском обозревателе» пишет: «Сегодня вижницкие хасиды весьма влиятельны в Израиле и даже имеют своих депутатов в Кнессете. Хасиды этого направления преуспели в исполнении заповеди "Агават Исраэль" – они строят в Израиле больницы, открыли много благотворительных учреждений, где помогают религиозным и нерелигиозным, всем, кто в этом нуждается. Одна из особенностей движения – упор на образование, колели, в которых учатся десятки тысяч евреев, открыты днем и ночью».
А «наследника престола» вижницких хасидов, Моше Агера, рав Йосеф Менделевич встретил знаете где? В израильской армии! Он там полковником. «Я знал, – пишет рав Менделевич, – что Моше, мужчина гигантского роста с военной выправкой, оставил несколько лет назад кадровую службу и ныне является начальником штаба в запасе (т.е. офицером, который периодически проходит подготовку, чтобы в случае войны сразу занять свою должность). Поскольку война в Иудее и Самарии не прекращается последние 5-6 лет, то он по сути – "штатский" человек в военной форме резервиста. Но у него есть и гражданская специальность – начальник элитарной военно-религиозной школы в районе Хеврона. Дело в том, что полковник Моше Агер успел закончить йешиву и имеет звание раввина».
А о чем дальше рассказывает рав Менделевич? Опять же, о песнопениях. Ему и раву Йоханану Фриду рав Агер рассказывает за чашкой чая о том, какой любовью среди вижницких хасидов пользуется субботняя песня «Я рибон олам» («Господь – владыка мира»):
«Да, это целая церемония: когда дядя заводит ее, все остальные хасиды поют, как в хоре, – у каждого своя партитура. И так это у нас ведется на протяжения 200 лет».
Дядя – это хасидский адмор (учитель), ребе, глава общины. И далее по тексту идет рассказ о том, как некогда вижницкий кантор ездил в Стамбул, чтобы собирать вокальное наследие великого раввина-песенника ХVII в. раби Исраэля из Наджары2.
Почему-то вспоминаются слова Оруэлла: «Птицы поют, пролы поют, партия никогда не поет». Хасиды поют и за птиц, и за пролов. Как в той вселенной пелось? «Когда поют солдаты, спокойно дети спят…» А что происходит, когда хасиды поют? Ведь пока стоял Храм, мир держался на жертвоприношениях, а с тех пор стоит на еврейских молитвах. А что такое хасидское пение, как не та же молитва, причем иногда самая сильная – без слов! Так что, когда поют хасиды, дети спят еще спокойнее.
Вижниц – это местечко неподалеку от Черновиц. Хотите знать, что представляли собой вижницкие ребе, предки Моше Агера? Вот вам история, которую приводит Евгений Хельзон (координатор движения «Мы – европейцы»).
Однажды Вижницкий Ребе, рабби Менахем-Мендл Хагер, пришел в дом еврейского банкира. «Ваш приход – такая честь для меня! Чем могу служить?»= – суетился польщенный визитом банкир. Но Ребе хранил молчание и глядел в окно. Банкир смутился. =«Ребе, я могу чем-то вам помочь?» Но Ребе так и не проронил ни слова. Просидев в кресле 10 минут, он поднялся из кресла и вышел на улицу.
Сбитый с толку банкир догнал реб Менахем-Мендла на улице. «Ребе, я прошу вас, скажите, зачем вы приходили?» «Я приходил выполнить заповедь: не говорить человеку того, что он не готов услышать», – отвечал Ребе. Банкир не унимался: «Откуда вы знаете, что я не готов услышать? Только скажите, о чем речь!»
«Хорошо, – сказал Ребе. – Одна бедная вдова заложила свой дом в вашем банке, и завтра его должны конфисковать. Я хотел просить вас простить ее долг». «Ребе, это невозможно! Банк – мой бизнес, и есть правила банковского дела...» «Вот видите, уважаемый! – перебил Ребе. – Спасибо, что помогли мне исполнить заповедь».
Через минуту банкир снова догнал Ребе. «Ребе, войдите в мое положение! Если я буду всем прощать долги...» «Друг мой, все понятно!» – и Ребе удалился. Назавтра банкир простил вдове ее долг.
Но ведь, если верить Эли Визелю, вижницкий хасидизм – это ответвление садигурского или ружинского. Садигура, или Садгора, была предместьем Черновцов – сейчас она уже входит в черту города.
А дело было так. Рабби Исроэль Фридман, правнук Дов-Бера из Межерича, родился в местечке Погребище Винницкой области, примерно в 60 км от Бердичева. В 16 лет Исроэль стал «Ребе из Погребища». Он очень быстро приобрел популярность среди хасидов и вскоре перенес свою резиденцию в город Ружин (на идише – Рижин) в 40 км от Бердичева.
Когда ему было 40 лет, он был арестован и посажен в киевскую крепость: по одной версии за то, что якобы организовал убийство двух «мосеров» – евреев, доносивших на своих единоверцев, уклонявшихся от рекрутской повинности, по другой – за «участие в заговоре с целью объявить его еврейским царем». Что это означало, никто не знал и не знает, но приклеившееся к цадику прозвище «хасидский царь»= вряд ли добавляло ему благосклонности в глазах российских жандармов.
Как бы то ни было, спустя два года его освободили под залог, после чего он бежал в Австрию. Несмотря на настойчивые требования российского правительства выдать «злодея», 20 декабря 1845 г. император Фердинанд I разрешил ему поселиться в Садигуре. Там его ученики и построили для него огромную синагогу в мавританском стиле.
Есть записи о десятках тысяч хасидов, которые приезжали слушать проповеди рабби Исроэля Фридмана и оставляли богатейшие пожертвования. «Двор» и дворец его, сравнимые по роскоши с хоромами и дворами монархов, восхищали евреев, даже самых бедных.
Вот что пишет по этому поводу Эли Визель: «В конце его царствования ему принадлежал дворец с музыкантами, слугами и конюшнями. Его синагога в Садигуре вмещала три тысячи верующих. Он никогда не выходил без свиты, состоявшей из сотни помощников, приближенных, поваров, кучеров, музыкантов. На Пасху гости ели с золотых тарелок. Рижин (имеется в виду хасидский двор, а не местечко – А.К.) стал храмом, а рижинский рабби – царем. Каждая суббота была попыткой восстановить утраченный блеск Иерусалима. Песнопения напоминали о левитах, трапезы – о ритуальных церемониях».
Люди начинали верить в грядущее величие Израиля. Это было счастье. Его обожали все. Ладно – хасиды. Но самый ярый противник хасидизма, один из духовных лидеров европейского еврейства Шимшон Рафаэль Гирш, согласно преданию, тоже посетил его дворец, и – ни слова осуждения!
Недаром именно здесь, в Садигуре, у ружинских хасидов, на рубеже ХIX и XX вв., не в самые радостные времена родилась самая радостная из наших песен – знаменитая «Хава нагила». Там ее и записал музыкант-фольклорист Авраам Цви Идельсон (1882-1938). Записал – и вернулся домой, в Иерусалим. А когда в Иерусалим в 1918 г. вошли британские войска, чтобы претворить в жизнь Декларацию Бальфура («Правительство Его Величества с одобрением рассматривает вопрос о создании в Палестине национального очага для еврейского народа, и приложит все усилия для содействия достижению этой цели»), Идельсон готовил к их приходу праздничный концерт – руководил хором, составлял программу, репетировал. И понял, что лучшего финала у концерта, чем песня на этот безвестный хасидский мотив, быть не может. Так «Хава нагила» обрела бессмертие…
Пойдем веселиться!
Пойдем возликуем!
Пойдем воспоем!
Пробудитесь, братья!
Пробудитесь, братья!
Пробудитесь, братья
С радостным сердцем!
Да, музыка не стихала ни над Вижницей, ни над Садигурой. Когда Наум, сын рабби Исроэля, почувствовал приближение смерти, он окунулся в микву, надел субботнюю одежду, лег на ложе, собрал своих хасидов и начал петь вместе с ними. Так они и пели, пока не...
Давно нет евреев ни в Вижнице, ни в Садгоре. Но вижницкие и садигурские общины продолжают существовать – в Хайфе и в Иерусалиме, в Бней-Браке и в Нью-Йорке. Живы они, живы их песни. Дети наши могут спать спокойно. Берегите хасидов!
Замечания/предложения
Сайт создан и поддерживается
Клубом Еврейского Студента
Международного Еврейского Общинного Центра
«Мигдаль»
.
Адрес:
г. Одесса,
ул. Малая Арнаутская, 46-а.
Тел.:
(+38 048) 770-18-69,
(+38 048) 770-18-61.
Председатель правления центра
«Мигдаль» —
Кира Верховская
.
