БС"Д
Войти
Чтобы войти, сначала зарегистрируйтесь.
Главная > Мигдаль Times > №31 > Интеллектуальный заповедник №«22»
В номере №31

Чтобы ставить отрицательные оценки, нужно зарегистрироваться
+1
Интересно, хорошо написано

Интеллектуальный заповедник №«22»
Анна Мисюк

«Целый интеллектуальный мир вырос возле нас, а мы почти ничего о нем не знаем», — грустно заметила Сара Гошен — заведующая отделом выставок Музея диаспоры. Сара рассматривала номера израильских русскоязычных журналов: «Иерусалимского», «Солнечного сплетения». Именно рассматривала, так как свободно говорящая по-английски и по-французски, родившаяся в Израиле Сара по-русски не читает и не говорит. По-русски читала ее бабушка, добравшаяся в Палестину из Белоруссии в начале 1930-х годов.

ИзменитьУбрать
(0)

«А это что? — на обложке следующего журнала четко было пропечатано число «22». — Что-нибудь религиозное?» Как большинство израильских интеллигентов Сара к религии относится почтительно-подозрительно.

Интеллектуальный заповедник русских израильских журналов и для многих русскочитающих людей остается таким же неведомым миром, как для коренных наследных израильтян, и кто знает, может быть, многие, останавливая взгляд на строгой серой обложке с четким номером «22», скользят дальше, мимо, предположив, что это «что-нибудь математическое», к чему относиться следует почтительно, но не более.

Год назад или чуть более журнал «22» получил неожиданный, как теперь говорится «промоушен». Это неуклюже шуршащее слово означает в переводе «содействие», «продвижение». Широковещательное содействие нечаянно устроили журналу совместно Шимон Перес (на тот момент — министр иностранных дел Израиля) и Александр Исаевич Солженицын (на тот момент — автор свежевышедшей книги «Двести лет вместе: Россия и евреи»). Перес, будучи с визитом в Москве, захотел встретиться с легендарным старцем, а тот ему и сообщил, что издающийся в Израиле «22» — лучший журнал современности. Перес, который до той минуты и не подозревал, может, вообще о существовании в Израиле русских «толстых» журналов, потом озвучил для журналистов на пресс-конференции эту свеженькую информацию. И «22» проснулся наутро знаменитым! Горчинка присутствовала в этой одномоментной славе — многие лета творческих трудов не приблизили журнал к израильскому ивритскому истэблишменту настолько, насколько брошенная министром на пресс-конференции фраза. Та же проблема, о которой говорила Сара Гошен. Ей грустно, а сотрудникам и авторам журналов каково это — быть и не быть в израильском культурном процессе?

Но может, вопрос решается иначе: быть им или не быть в культурном процессе безбрежного ареала обитания русского языка? В нашем, говоря короче, процессе. Нам ведь, в отличие от ивритоязычных снобов, ни переводить ничего, ни особо пояснять не надо. И на обложке указано: «Москва — Иерусалим». Так что журналу быть нашим, если... мы его прочтем.

Так перелистаем свежий номер журнала со смешным и странным названием «22».

Название, говорят, появилось так. Выходил в Израиле журнал на русском языке. Название — не важно. Выходил он, выходил, да деньги кончились, а может редакция рассорилась, или, может, главный решил в Америку уехать или, скажем, в Новую Зеландию. Бывает...

Но часть журнальных энтузиастов устояла, подналегла и... опять стала выпускать журнал, а поскольку тот старый прервался на 21-м номере, то новый был кратко обозначен, как 22-й. И преемственность подчеркнули, и из-за названия удалось не разругаться вдрызг. И стал тот 22-й первым, а всего с тех пор за два десятка лет вышло 125 номеров журнала. И что удивительно: в отличие от многих иных явлений бытия, он становится все лучше и лучше.

В 125-м, полуюбилейном номере почти поровну поделены страницы между художественным и нехудожественным разделами, так что читатель, привык ли он к традиционному рассказу или новой прозе, либо ждет свежих и оригинальных публицистических выступлений по актуальным и историческим проблемам, разочарован не будет. Жанры и тематика представлены в щедром и качественном разнообразии.

ИзменитьУбрать
(0)

Открывает номер Микки Вульф с «Числами в пустыне». Это хорошо написанный цикл грустно-иронических эссе. Каждая микроновелла цикла как портрет — то явления (память, музыка, тени), то фрагмента пространства-времени. Это может быть Париж с его обаянием, странностями, полицейскими на роликах и арафатолюбивым президентом Республики или Бат-Ям, где в мусорные инкрустации повседневности естественно вписываются выплеснутые в канун выборов портреты претендентов, это дороги России, московские площади, черноморское побережье, Голландия с Южной Африкой together, и все это должно в финале сложится в портрет Микки Вульфа, автора, журналиста из Бат-Яма, который «представляет собой уникальный во многих отношениях экземпляр восточно-европейской (прикарпатско-балканской) фауны, обитающей на донных геологических отложениях акватории бывшего Сарматского моря. В конце декабря 1992 года, в условиях разгулявшейся метели и порожденного ею неврастенического кризиса, он был с применением технических средств перенесен в район Иудейской низменности, в соседство с Сирийско-Африканским разломом, и в настоящее время подвергается многоаспектному эксперименту на биологическое и умственное выживание». Микки Вульф четко адресуется к собственному поколению, его проза неамбициозна, аллюзии читаются в кодах московских кухонных бесед образца 1970-х годов. Например, говоря о том, что хорошо бы увезти Париж с собой, чтобы наслаждаться временами прогулками в прохладе по вечерам, автор тут же задается вопросом: «Что бы мы делали с двумя миллионами французов поверх пяти миллионов своих?», а читатель, чтобы понять и оценить эту фразу, должен твердо помнить времена, когда слово «еврей» вслух в СССР не произносилось, а элегантно заменялось «французом». Микки Вульф немало гордится тем, что не изменил пространству Садового кольца с каким-нибудь Цфатом. В сущности вещь написана так, как могла бы быть написана, если бы в 70-е можно было бы ездить из Москвы в Париж так же, как в Вильнюс. Вольности прибавлено, градусов обзора. Кажется, и Микки Вульф понимает, что вряд ли удастся еще что-нибудь написать с позиции «на том стою и более ничто в упор не вижу». Есть и время, и стиль, и остроумие. Будем надеяться, что откроется и о чем писать.

Маленькая повесть Нины Воронель «Содом тех лет» тоже возвращает нас в Москву 1970-х. Еще остро знаковой новинкой воспринимается Новый Арбат, художники и скульпторы пьют и ваяют вождей и кладбищенских ангелов, женщины покорно несут свои тела в абортарий, расплачиваясь за короткое время любви или наваждения. Эта повесть о девочках и женщинах, пришедших делать аборт (да простит меня автор — маята несостоявшихся скульпторов мне показалась менее интересной) — просто хорошая литература. Проза Нины Воронель настолько естественна, что в ней растворяешься как в «шуме дней», разве что здесь у тебя есть возможность замедлиться и вглядеться в лица, расслышать голоса, восчувствовать за другого, такого чуждого, странного... Персонажи, каждый в своих скитаниях через собственную чувственность и чувства, стыд и самоотвращение подходят к окну и всматриваются в уличный мрак, «надеясь увидеть хоть какой-нибудь знак, подающий надежду. Но небо безразлично отражало неяркие огни редких уличных фонарей, а высоко над новоарбатскими небоскребами вспыхивали и гасли бесполезные советы: «Храните деньги в сберегательной кассе!», «Пейте фруктовые соки!», «Летайте самолетами «Аэрофлота»!»

Повесть оставляет вовсе не мрачное впечатление. Писательница настолько глубоко понимает своих героев, настолько любовно внимательна к ним, что это создает в целом остро-радостное переживание, как всегда, когда открывается что-либо по-настоящему талантливое и виртуозное.

Есть еще в художественном разделе двухстраничный рассказ Мордехая Зарицкого «Случай в кино». Этакий психологический фантазм (или фантастический психоз) в миниатюре.

Если неплохую или даже хорошую прозу еще есть шанс встретить в других журналах, то такую высококачественную публицистику больше нигде в такой концентрации не найти.

Прежде всего — великолепная работа Александра Колотова «Оптимистические заметки». Это кристально четкий очерк ситуации, известной под стыдливым эвфемизмом «ближневосточный конфликт». «Новый взрыв на Ближнем Востоке, — пишет Колотов, — является настолько значительным рубежом и в историческом, и в психологическом плане, что его нельзя оставить без комментариев. Комментарии, поступающие в изобилии со всех сторон, в огромной степени необъективны и попросту лживы. Цель настоящей статьи — не пропаганда, а вспомогательный материал. Когда вокруг лгут в геббельсовских масштабах, легко растеряться и промямлить «ну да, конечно, но все-таки...» Нужно ясно представлять себе костяк реальности и не сбиваться под напором лжи, выдаваемой с легкостью необыкновенной за истину».

Колотов в своей статье стал выразителем той тотальной боли и растерянности, которая постигла нас, когда XXI век начался столь нежданно с подъема новой волны ненависти, обрушившейся на еврейское государство и на еврейство в целом. Казалось, что жертвы, принесенные веку двадцатому, нас уже защитят, прикроют, но нет... «Извольте без белых перчаток, господа, — констатирует Колотов: — единственный фактор, определяющий вашу антиизраильскую установку — это антисемитизм. Катастрофа... сделала прямой антисемитизм немодным — она же усилила его в подсознании, ибо ничто так не озлобляет среднего человека, как чувство вины перед объектом озлобления».

Савелий Дудаков — известный историк антисемитизма — публикует очерк об одной из фигур, выдвигаемых на авторство печально знаменитого «бестселлера» XX века — «Протоколов сионских мудрецов». Это известный российский физиолог (великий Павлов называл его своим учителем), крещеный еврей Илья Фаддеевич Цион. Медицинская карьера Циона не задалась во многом по причине яростного неудобного характера, он ушел в публицистику, боролся с либерализмом, революцией и еврейством. Журналистикой занимался не только в России, но и во Франции. Когда-то оказал значительную услугу русскому правительству — добился предоставления крупного займа. За солидные комиссионные, конечно. Что и говорить, фигура интересная — талантливый, подлый, яркий, умный, способный на все. «Взвесив все «за» и «против», — завершает С. Дудаков свой анализ возможности Ционовского авторства «протоколов», — мы можем обозначить свой приговор в духе юридической формулы: «освобожден, но оставлен под подозрением».

На закуску в номере помещены литературоведческое эссе Эли Кормана о прочтении «Бесов» Достоевского и «вкусное» эссе Александра Гениса «Сырое и вареное» о продуктовых базарах, еще не вполне побежденных супермаркетами.

Поэзия в этом номере представлена скуповато. Но все же несколько страниц для стихотворений Н. Басовского и А. Рубинштейн нашлось. Именно их строкам я и поручаю завершить этот обзор:

«Смотрюсь в ряды коротких черных строчек,
как смотрятся в оконное стекло:
что двадцать лет назад я напророчил,
то десять лет назад произошло.

Наум Басовский

* * *

В ту Москву, в которой шел июльский дождь,
Той девчонкой, ждущей счастья, как трамвая,
Хоть убейся ты уже не попадешь,
Дождь в июле — роза голубая.

Александра Рубинштейн


Добавление комментария
Поля, отмеченные * , заполнять обязательно
Подписать сообщение как


      Зарегистрироваться  Забыли пароль?
* Текст
 Показать подсказку по форматированию текста
  
Главная > Мигдаль Times > №31 > Интеллектуальный заповедник №«22»
  Замечания/предложения
по работе сайта


2024-03-28 09:57:07
// Powered by Migdal website kernel
Вебмастер живет по адресу webmaster@migdal.org.ua

Сайт создан и поддерживается Клубом Еврейского Студента
Международного Еврейского Общинного Центра «Мигдаль» .

Адрес: г. Одесса, ул. Малая Арнаутская, 46-а.
Тел.: (+38 048) 770-18-69, (+38 048) 770-18-61.

Председатель правления центра «Мигдаль»Кира Верховская .


Всемирный клуб одесситов Jerusalem Anthologia Еврейский педсовет