БС"Д
Войти
Чтобы войти, сначала зарегистрируйтесь.
Главная > Мигдаль Times > №31 > Фамильный портрет на фоне Одессы
В номере №31

Чтобы ставить отрицательные оценки, нужно зарегистрироваться
+1
Интересно, хорошо написано

Фамильный портрет на фоне Одессы

Феликс Кохрихт — человек известный в Одессе: член Союза журналистов и СТД, председатель совета Центра современного искусства, редактор журнала «Одесса» (до 1996 г.) и альманаха «Дерибасовская — Ришельевская», замредактора (1992-1997 гг.) еженедельника «Слово», ведущий телепрограммы «Собеседник», собкор радио «RTN» (США), коллекционер.

Один из экспонатов собрания Феликса Давидовича доказывает, что редкая ныне фамилия «Кохрихт» когда-то была хорошо известна всей Одессе.

ИзменитьУбрать
(0)

— Феликс Давидович, внимание посетителей музейного центра «Шорашим» привлекает реклама ювелирных магазинов Кохрихтов. «Это тот самый Кохрихт?» — интересуются они.

— В моей семье переплетаются судьбы двух фамилий — Кохрихтов, пришедших из Германии, и Ставницеров — из местечек Волыни (из Шепетовки). Оба рода достаточно состоятельные: Ставницеры были лесоторговцами, Кохрихты уже в 20-е годы XIX века владели в Одессе ресторанами, как они тогда назывались, кухмистерскими. Вторая ветвь рода Кохрихтов — ювелиры: мастера, а ближе к революции — торговцы драгоценностями и часами. Магазины их находились на Дерибасовской — в доме Вагнера и в Пассаже.

«Родовое гнездо» располагалось в доме Вагнера. Мой прадед, властный аид, Яков Кохрихт имел несколько детей, мой дед Израиль был средним. Он принадлежал к «золотой» еврейской молодежи, описанной Жаботинским: эмансипированные и образованные евреи, которые, может, и в синагогу не ходили, а посещали кегельбаны, бега, устраивали гонки на яхтах.

Разъезжая на своих дрожках, мой дед однажды увидел еврейскую девушку с роскошными рыжими волосами, которая, «подняв белокипенные юбки», стройными ногами месила глину в артели по производству кирпичей. Израиль влюбился, и жизнь пошла словно по сценарию сериала... Несмотря на запрет отца, Израиль женился, и тот его проклял и изгнал. Пришлось деду служить конторщиком в порту... Когда Давиду, моему отцу, было 5—6 лет, Израиль простудился и вскоре умер. Красавица-Катя осталась с четырьмя сыновьями в полной нищете.

Тут сюжет семейной саги принимает мистический оттенок. Моей прабабушке стал являться во сне умерший сын, упрекал родителей и требовал: «Забери Давида к себе». Когда моего 12-летнего отца взяли в богатый дом, он был уже ярким представителем одесской шпаны — однажды даже выбросил одного из нанятых ему учителей из окна (беднягу спасла акация под окном).

В 1914-м 18-летний Давид приписал себе три года и вместо коммерческой академии в Бельгии «чухнул» в армию добровольцем-вольноопределяющимся. Получил Георгиевский крест за то, что спас командира от огромного роста мадьяра, который, пытаясь заколоть офицера, сам оказался на штыке русско-еврейской трехлинейки. В одном из боев отца контузило и его отправили в госпиталь в Москву. Соседом по палате оказался солдат-большевик... В Одессу отец вернулся в 17-м, младшим унтер-офицером, с двумя «георгиями», медалями и первым делом бабахнул булыжником в окно семейного ювелирного магазина: богатых родственников он ненавидел с детства. Дядья и тетки снова его прокляли и уехали во Францию, где открыли магазины и даже институт красоты в Ницце.

Отец примкнул к большевикам, дослужился до замначальника Бульварного райотдела милиции. Будучи изрядным ловеласом, как-то выехал на белом жеребце к Потемкинской лестнице — покрасоваться перед дамами, но конь внезапно взбрыкнул и сбросил наездника в лужу. Еще недавно были живы очевидцы: он намотал повод на руку и так вмазал жеребцу кулаком промеж глаз, что тот стал на колени — такой он был амбал!..

В милиции отец работал до тех пор, пока не начали сажать. Его все любили, в том числе и начальство, и когда «посадка» казалась неминуемой, ему сказали — срочно уходи. И он ушел — в управдомы. И в таком «полусонном» состоянии дожил до Великой отечественной войны. Его первая жена, такая одесская дама, умерла, чуть ли не после родов. Он остался с сыном Абрамом, Абой, который был старше меня на 16 лет. Потом отец женился на моей маме, Софье Ефимовне Ставницер, и в 39-м году родился я, на Короленко, 13 — в барской квартире, каким-то образом доставшейся от уехавших в эмиграцию богатых Кохрихтов.

21 июня 41-го мой брат Аба закончил школу и через день пошел в военкомат. Отца тоже призвали в армию. Но когда их погрузили на пароход, с отцом случился инсульт — сказались раны и контузии. Его тут же комиссовали, а брата отправили в Краснодар, где он за три месяца закончил артучилище. В 18 лет лейтенант Кохрихт получил первую медаль «За отвагу» — в 1942 году, в то время, когда «пачками» расстреливали за «дезертирство». Когда его артвзвод в районе Туапсе преодолевал перевал, лошадь, навьюченная орудийным стволом, свалилась в пропасть. За потерю орудия полагался расстрел, и Аба, никогда не бывавший в горах, полез в пропасть и чудом вытащил этот ствол. Он прошел всю войну, был контужен, несколько раз ранен.

Во время войны судьба многих моих родственников сложилась трагически. Моя бабушка, «рыжая Катя», до революции все-таки бывала в семье Кохрихтов и знала, что их партнерами по бизнесу в основном были немецкие ювелиры — приличные люди... Не веря сообщениям о зверствах фашистов, она осталась в Одессе. Зимой 41-го года, по доносу дворника, бабушку выгнали на улицу, облили водой, и она обледеневшим столбом стояла на углу Софиевской и Торговой.

ИзменитьУбрать
(0)

Мы же, уцелев во время бомбежек Одессы, с последним обозом ушли в Николаев — меня несли на руках. В эвакуации мы жили в Тушетии — высокогорной области Грузии, населенной хевсурами. В 44-м вернулись в Одессу, пришли в нашу квартиру, но захвативший ее полковник выгнал нас чуть ли не пинками. Мы поселились на Садовой, 6, в коммуналке с сортиром во дворе, без отопления и воды. Зимой 45-го приехал на побывку Аба — 22-летний старший лейтенант, весь в орденах. Услышав эту квартирную историю, он схватил пистолет и пошел убивать полковника. Папа побежал за ним, они сцепились... Аба нечаянно сломал папе палец, опомнился и махнул рукой.

В конце 50-х Аба демобилизовался в звании майора, окончил юрфак, был адвокатом и в 47 лет умер — сказались раны и стрессы.

После войны отца назначили замначальника Горжилуправления, но мы так и прожили в нашей коммуналке с мамой и папой, а позже и с моей женой, до 65-го года. Такой это был, по выражению бабушки Песи, шлимазл — «как бахнул по витрине с бриллиантами, таким и остался»...

— Вы жили в неоднозначное время. Знали вы тогда историю своей семьи?

— Я не знал ничего ни о Кохрихтах, ни о Ставницерах. Родители берегли меня от опасного родства с богатыми родственниками-эмигрантами.

В квартире ничего не оставалось от «прежней» жизни, кроме «породистого» зеркала — приданого мамы. И еще кто-то из соседей по Короленко вернул дивной красоты секретер красного дерева — с потайными ящичками!.. Мы тогда практически голодали: отец взяток не брал, хотя, как говорится, «сидел на золотом месте». Я помню, как мы продали этот секретер буквально за копейки. О былом богатстве в доме никогда не говорили. Но уже лет в двадцать во мне неожиданно проснулись вкус и интерес к произведениям искусства, к антикварной мебели, старинным книгам. Я собрал коллекцию работ художников-нонконформистов, которым, как журналист и критик, помогал в 60—70-е годы.

Лет восемь назад Ростислав Александров и Олег Губарь разыскали в архивах, справочниках «Вся Одесса» эти вывески, рекламы, и среди них ту, что экспонируется в музее. Полгода назад университетская коллега жены, прочитав в журнале «Пассаж» о моей семье, подарила нам ложку с клеймом фирмы Кохрихтов. Так я впервые взял в руки вещь, сработанную предками, — это удивительное ощущение...

— Феликс Давидович, ощущаете ли вы себя евреем?

— Конечно, я еврей, но светский человек и, к сожалению, не знаю ни ритуалов, ни молитв.

— «К сожалению» — это вы оговорились?

— Мне бы легче жилось. Однажды в синагоге я взял молитвенник и стал читать вслух русский текст. Рядом стояли два моих приятеля — люди конфессиональные. Они стали оглядываться и, по их словам, это была либо патетическая мелодекламация, либо молитва. То есть этот текст так лег, я чувствовал такой ритм... При том, что я совсем не чтец, не декламатор.

Интервью вела Я. Лостман


Добавление комментария
Поля, отмеченные * , заполнять обязательно
Подписать сообщение как


      Зарегистрироваться  Забыли пароль?
* Текст
 Показать подсказку по форматированию текста
  
Главная > Мигдаль Times > №31 > Фамильный портрет на фоне Одессы
  Замечания/предложения
по работе сайта


2024-03-28 09:01:31
// Powered by Migdal website kernel
Вебмастер живет по адресу webmaster@migdal.org.ua

Сайт создан и поддерживается Клубом Еврейского Студента
Международного Еврейского Общинного Центра «Мигдаль» .

Адрес: г. Одесса, ул. Малая Арнаутская, 46-а.
Тел.: (+38 048) 770-18-69, (+38 048) 770-18-61.

Председатель правления центра «Мигдаль»Кира Верховская .


Jerusalem Anthologia Jewniverse - Yiddish Shtetl Еженедельник "Секрет"