+3

№53

Мигдаль Times №53

Остановите Рабиновича!

Анна МИСЮК

(0)

Однако герой моей статьи всего этого не ведал. Анекдотов таких не слыхал или не любил, ибо был человеком серьезным, а может быть, в его времена анекдоты были не такие, еврей в анекдотах полуторавековой давности обычно либо безымянен, либо — конкретная историческая личность: Абарбанель, скажем, или рабби Лев бен-Бецалель, или Бешт, или кто другой. И Шолом-Алейхема он не знал и не читал, ибо умер задолго до того как прославился его великий однофамилец.

Не знал он и того, что станет символом сам, что его судьба, его личность окажутся конспектом, предначертанием пути русско-еврейского сообщества.
Знать не знал, но этого хотел, к этому стремился, пусть безотчетно, зачиная традицию русско-еврейской литературы, русско-еврейской периодики.

Нет ничего обычнее для нас сегодня, чем получать еврейскую газету на русском языке или открывать новую книгу еврейского автора, причем живущего в Израиле, написанную, сотворенную по-русски. Это — сегодня.

А каково было полтора столетия назад входить в русскую культурную жизнь, в русскую литературу под фамилией Рабинович? И не дрогнуть, не попытаться скрыться под благозвучным псевдонимом типа «Рубинов» или «Учителев»? Для этого нужно было иметь непреклонный характер, стальную волю и энтузиазм, замешанный на незаурядной одаренности. Нужно было и беззаветно верить в прогресс и его основу — просвещение.

Прогресс и просвещение, образование и позитивное знание, рационализм и техническое развитие — вот святые для 19 века слова, вот те общественные ценности, идеалы, которые исповедовал первый русско-еврейский писатель, первый русско-еврейский публицист Осип Рабинович. Правда, при утверждении этих идеалов затрещали бы кости традиционной еврейской общинности, уклада и религиозной жизни. Но Осип Рабинович был убежден, что новый исторический костюм того стоил. Еврейский народ должен был либо зашагать в будущее вместе с другими европейскими нациями, либо вообще в будущее не войти.

Нужно ли объяснять, что жил и действовал наш Рабинович в Одессе? А где ж еще было жить и действовать еврею-прогрессисту, просветителю и русскому литератору?

Уже в конце 19 века стала очевидной та уникальная роль, которую сыграла Одесса в трехъязычной культуре русского еврейства. Сейчас мы будем говорить только о ее русскоязычной составляющей. «Культура одесских евреев в 19 веке больше напоминает ситуацию, сложившуюся в Сан-Франциско, чем в Киеве», — пишет американский историк Стивен Ципперштейн. Сам город был скроен «по-западному», самой западнической в «черте оседлости» оказалась и его еврейская община. В Одессе евреи жили без всякой изоляции, тесно общаясь с неевреями, самыми разнообразными по национальному происхождению, религиозному исповеданию, социальной принадлежности. Они естественно интегрировались в это общество. Интеграция — это, конечно, еще далеко не ассимиляция, интеграция — это тесное сотрудничество и взаимодействие, это — взаимовлияние, но это — не растворение и утрата самосознания. Возможно, космополитическая среда города как раз и не способствовала ассимиляции. Ведь ассимиляция — это полное уподобление, а население Одессы было настолько пестрым и разнообразным, что единого властного образца для ассимиляции не находилось. «Десять наций рядом и каждая со своим характером» — писал Жаботинский. Все — кристаллы, и нет на них универсального раствора. Пожалуй, что единым и всеобщим был русский язык, так что вполне закономерно, что Одесса стала подлинной родиной русско-еврейской культуры. А ее атмосфера оказалась самой благоприятной для развития таланта Осипа Рабиновича.

Родился он, впрочем, не здесь. Родился он в конце января 1817 года, еще чуть-чуть — и его столетний юбилей совпал бы с днем Февральской революции. Место рождения — не слишком изысканное: Кобеляки Полтавской губернии. По нашим временам его можно смело звать украинским писателем. Отец был человеком небедным, хоть должность исполнял непочтенную — управлял питейными откупами. Сейчас это называется «спаиванием народа», хотя в свое время правительство вводило откупа с прямо противоположной целью, но это тема другой статьи. Мы же знаем, что Аарон Рабинович — откупщик из Кобеляк, перебравшийся впоследствии в Луганск, озаботился в свое время тем, чтобы дать своему сыну вызывающе светское нетрадиционное образование.

(0)

Кроме иврита, ТаНаХа и Талмуда, молодого Рабиновича обучали русскому языку, латыни, французскому, немецкому, математике, истории, географии, рисованию и музыке. Учителей, как еврейских, так и нееврейских, выписывали издалека и никаких средств на это не жалели. Биограф Рабиновича М. Моргулис сообщал, что среди этих учителей был, например, известный гебраист и знаток Талмуда Меер Эмден, проведший немало лет в путешествиях по Америке.
Осип Рабинович мечтал о юридическом поприще, но оно было наглухо закрыто тогда перед евреями Российской империи. Все же он проучился пару лет на юридическом факультете в Харькове. Полученные тогда знания весьма пригодились, когда он в 1845 году поселился уже женатым, семейным человеком в Одессе и стал членом корпорации присяжных стряпчих, которые тогда вели защиту интересов конфликтующих сторон в коммерческих судах. Года за три он приобрел известность и стал публичным нотариусом с обширной и богатой клиентурой. Это не просто деталь биографии — то, что Осип Рабинович вполне располагал социальной и материальной житейской устойчивостью и обеспеченностью, отразилось и на масштабе его литературной деятельности, и на масштабе его влияния на умы соплеменников.

Статьи О. Рабиновича стали появляться на страницах газеты «Одесский вестник» с 1847 года. Хоть газета была общегородская, но Рабинович заявил себя в своих первых публикациях именно как еврейский литератор. Самой заметной из статей стала «Новая синагога в Одессе». Речь шла о синагоге общины бродских евреев, выходцев из Австро-Венгрии. Просвещенные, немецкоязычные, состоятельные «бродцы» обустроили свою синагогу солидно, по-европейски. Хотя мы и знаем, что дальше Бродская синагога стала известной как пионерская в реформировании традиций иудаизма, но тогда, в сороковых годах, еще и речи нет о каком-нибудь отступлении от строгого канона. Напротив, Рабинович гордится внятным и строгим молитвословием Бродской синагоги, противопоставляя его экзальтированному и мистическому хасидизму. Прогрессист и рационалист, он представляет миру иудаизм как образец этической моральной рациональности, в уверенности, что стоит миру только это верно объяснить, как он откажется от своих ложных предрассудков в отношении еврейского народа и его веры.
Только нужно красиво и на понятном языке все это представить.

Так уже с первых шагов на поприще словесности формулирует Осип Рабинович вечные задачи русско-еврейского литератора, будучи первым из таковых.

Одна из его задач — отслеживание и оспаривание образа еврея в русской литературе. Образ часто, а точнее — всегда, очень непривлекательный. Ситуация почти беспросветна, но все же Рабинович вступает с ней в бой. «... Выходки и преувеличения, которыми господа литераторы, ревностно следуя по стопам одного известного писателя, ревностно потчуют наш народ». Имя известного писателя не названо, но это мог быть и Фаддей Булгарин, и сам Пушкин. Всего за пару-тройку лет до появления статей Рабиновича в свет явились изображенный Гоголем Янкель («Тарас Бульба», 1842 г.) и шпион-контрабандист, торгующий собственной дочерью, в рассказе И. Тургенева «Жид» (1847 г.). Рабинович в полемике сдерживает свой темперамент и негодование, справедливо считая преувеличенно спокойный тон более убедительным: «...Мы, привыкшие в литературе русской встречать слова «еврей» и «жид» нераздельно с фальшивой монетой, контрабандой, шинкарством, факторством...», — пишет он, выражая затем надежду, что «быть может ... многие талантливые писатели отныне решатся выставлять евреев в выгоднейшем, чем доселе свете, или, по крайней мере, некоторые перестанут выбирать какое-нибудь отдельное уродливое лицо из еврейского народа и, поворачивая его на все стороны, издеваться публично над целым народом». «Отныне» — это когда? Видимо, Рабинович подразумевает, что измениться эта ситуация может теперь, когда русские литераторы, к которым он обращается, знают, что их писания могут оскорбить человека, который общается с ними на их языке и на их поле — поле общей прессы. Это может повлиять, а может и нет. Тогда в силу вступает вторая задача русско-еврейского литератора. Он сам будет защищать от клеветы своих соплеменников, но сам же и будет изобличать их действительные пороки и недостатки, он будет в полный голос говорить об их достоинствах и успехах и самим евреям, чтобы их утешить и ободрить, и иноверцам, чтобы рассеять их предрассудки и предубеждения. Свет знания рассеет тьму, шаг за шагом будет восстановлена истина, и этот путь приведет к братскому единению народов. Этой двуединой задаче Рабинович посвятит свою жизнь. Для нее будет основан «Рассвет» — первенец русско-еврейской периодики. Говоря о своей газете и противопоставляя ее ивритской прессе, Рабинович указывал, что если ивритские издания служат прежде всего еврейскому самовосхвалению и самоутешению, то «мы не щадим себя иногда, но именно для того, чтобы можно было не щадить и других, когда нужно будет. Этой дипломатией мы надеемся выиграть что-нибудь для нашего народа». Эту задачу решал Рабинович и в своих художественных произведениях. Он предъявил русскому читателю на поле престижных журналов повести о евреях, солдатах и матросах, отдающих этому государству свое здоровье и самое жизнь, а взамен получающих все то же ограничение в правах, насильственные выселения семей и проч. Одна часть публики рыдала над судьбами героев повестей «Штрафной» и «Наследственный подсвечник», а другая выражала сожаление, что солидные издания стали печатать «жидовскую писанину». Роман «Калейдоскоп» и несколько повестей, действие которых происходит в одесской торговой среде, заслуживают отдельных обсуждений. Но обязательно хочется заметить, что произведения эти созданы талантливым пером и забыты незаслуженно. Что же касается идей Рабиновича, то они оставались неизменны. Он пристально внимателен к темам еврейской судьбы, но украшательством не занимается. Евреи в произведениях Рабиновича очень мало напоминают ангелов.

Символом какого процесса стал Осип Рабинович? Модернизации еврейской культурной жизни? Да. Ассимиляции? Нет. Он был не просто противником ассимиляции — он всю свою деятельность полагал сопротивлением этому процессу. Помочь еврейству сохраниться в измененных обстоятельствах, не утрачивая своей веры и самосознания, — так понимал свою задачу просветитель Рабинович.

И сам он не ассимилировался нисколько. Настолько не ассимилировался, что его, всю жизнь творившего только по-русски, не признали русским писателем историки литературы и библиографы. Его имя не значится ни в дореволюционных, ни в послереволюционных справочных изданиях и обобщающих исследованиях. О нем не упоминается в книге «Русская повесть 19 века», его нет в «Истории русского романа», напрасно листать «Литературную энциклопедию» любого издания — ни строчки не отвела она Осипу Рабиновичу. Совсем бесследно оказался бы он выброшенным из русской словесности, но все же исключение нашлось: Русский биографический словарь, изданный в Санкт-Петербурге в 1910 году под наблюдением А.А. Половцева, поместил довольно обширную статью о нем, написанную Н.Д. Игнатьевым. Статья завершается следующим абзацем: «Неотъемлемой и важнейшей заслугой Р. следует считать то, что он первый из русских евреев сделался русским литератором. В нем русская литература лишилась талантливого писателя, а евреи — одного из лучших представителей, который первый выступил в защиту своего народа в статьях на русском языке».

Осип Рабинович умер от тяжелой болезни, скосившей его безвременно 52-летним 28 октября 1869 года, т.е. 135 лет назад.

Смерть настигла его в городе Мерано (Италия). Этот город, в котором был похоронен первый российско-еврейский просветитель, известен тем, что там производятся замечательные, на весь мир известные светильники...

Добавить комментарий

Добавление комментария

Поля, отмеченные * , заполнять обязательно * Подписать сообщение как  Имя  без пароля (гостевой вход)  Ник  Пароль  Войти?        Зарегистрироваться  Забыли пароль? * Текст  Показать подсказку по форматированию текста