№58

Мигдаль Times №58

Секретный музыкант

Ида РУБИНШТЕЙН

Услышанного о «Теремене» было достаточно, чтобы обратиться к вездесущему Интернету. Первые же ссылки вывели на знакомое слово «терменвокс». Когда-то, в юности я наткнулась на книжицу серии «Эврика», которая называлась «Физика и музыка», 1962 года издания. Там и рассказывалась трогательная история о том, как молодой физик Лев Термен (так в русском варианте), закончивший еще и консерваторию по классу виолончели, демонстрировал Ленину свое изобретение — электронный музыкальный инструмент терменвокс. Ленину инструмент понравился, он даже сам сыграл на нем «Жаворонка» Глинки. Физику-музыканту было устроено турне по стране (около 180 концертов) и гастроли «на Западе». Далее шло перечисление залов и «аккомпаниаторов»: «Гранд-опера», «Карнеги-холл», «Альберт-холл», «Метрополитен-опера», Стоковский, Сигетти, Хейфец, Менухин.

Автор книги Глеб Анфилов, скорее всего, не знал некоторые весьма любопытные детали биографии Термена. А если бы и знал, не получил бы «добро» на их разглашение. Незамутненное советской школой мое сознание не сложило вместе изложенные в рассказе подробности: взорванная перед приходом белых радиостанция в Царском селе, начальником которой служил Термен, некая лаборатория, в которой будущий академик Иоффе предложил работать молодому физику, упомянутое автором книги второе изобретение (а на деле первое, т.к. терменвокс был изобретен «попутно») — радиосигнализация и карт-бланш на гастрольную поездку за границу — удел «избранных» советской властью. Ну, сегодня-то при наличии Интернета «шила в мешке не утаишь».

«Встречая его изредка в 80-е годы в центральной специальной музыкальной школе, где он предлагал ребятам — вполне безуспешно — обучить их игре на инструменте, названном его именем, узнавая между встречами новые подробности о его судьбе, я все больше загоралась идеей фильма, посвященного Термену. Все заявки и предложения мои наталкивались на отказы. Это было странно: казалось бы, зафиксированное “биографической крошкой жизни В.И. Ленина” знакомство Термена с вождем позволяло стучать в любую дверь. Но даже детский киножурнал “Хочу все знать!” не проявлял интереса к полулегендарному старцу», — пишет Елена Петрушевская в книге «Терменвопль». Название книги находит свое объяснение в следующей цитате: «...жизнь, сколько бы она ни длилась, надо прожить с достоинством до конца. Похоже, Термену это не удалось. И я думаю, он об этом знал. Во всяком случае, хотя он рассказывал мне о своей жизни тихим, глухим, без малейшего эмоционального интонирования голосом, сквозь череду фактов проступал скрытый трагизм. Вопль души незаурядной личности, из героев своего века как-то незаметно превратившейся в его жертву....» И тем не менее, Петрушевской удалось зафиксировать потрясающий по силе портрет Льва Термена — его рассказ о своей жизни. Потрясающий не по набору фактов, которые Лев Сергеевич излагает бесстрастным голосом, а по безоценочному изложению этих фактов и наивному умилению «сильными мира сего» — насильно распорядившимися его судьбой.

Опустим вызывающие изумление и недоверие внутриутробные воспоминания, рассказ о первой любви в 2,5 года, и о первом же разочаровании, когда, будучи уже на военной службе, Левушка разыскал эту свою первую любовь: «Я
узнал, что она живет неподалеку от Царского Села. Поехал туда на велосипеде, расспросил, где ее найти. И увидел в огороде толстую женщину, обыкновенную, совсем некрасивую, которая сажала что-то на грядках. Она ничего не помнила и все расспрашивала меня, зачем я пришел, не за картошкой ли».

Итак, Лев Термен о себе.

«Примерно в два года я уже довольно хорошо читал и расспрашивал обо всем отца. В его большом кабинете мне запомнилась вращающаяся тумба с книгами, среди которых — словарь Брокгауза и Эфрона. Я стал рассматривать словарь и убедился, что там все гораздо более интересно, чем в сказках. Это было мое первое сильное впечатление: все остальные книжки мне казались ненастоящими, какими-то нарисованными...

Пришло время, нужно было поступать в гимназию. Я учился хорошо, интересовался многими вещами. На третий год появилась физика.

Преподаватель стал рассказывать о принципе маятника, но мне показалось, что он все не так говорит, как нужно, слишком по-любительски, а в физике надо быть точным. После этого он вызвал меня, чтобы я повторил его объяснения.

Я понимал суть процессов, но считал, что о них иначе надо рассказывать, мне стало неприятно, поэтому я почти мычал. Первый раз в жизни я тогда получил двойку. Дня через три он меня вызвал снова, и тогда я стал говорить все по-своему. Его очень заинтересовало, откуда я все это знаю. Поставил мне “отлично” и предрек, что я буду хорошим физиком.

В школе был физический кабинет, и я начал там сам ставить электрические опыты. В четвертом классе я сделал резонанс типа тесла. Если к специальной катушке поднесешь лампочку со светящимся газом внутри, она на расстоянии начинала светиться.

Я показал, что сделал, своему преподавателю. Он очень удивился, что я это сделал сам: считал, что такие вещи, может, где-то и делают, но только не у нас в России. Он позвал директора, тому тоже очень понравилось, и он предложил сделать демонстрацию опыта в большом зале гимназии. Это было мое первое выступление на публике. Мне было десять лет...

В университет я поступил одновременно на два факультета: физики и астрономии. Параллельно учился в консерватории. Университет закончил за 3 года. В начале 1917 года меня определили, как было положено, на полгода в военную школу, а потом в высшее военно-инженерное училище, которое я окончил подпоручиком, и был назначен в радиотехнический батальон в Петрограде. В 1918 году было решено организовать в Москве военную электротехническую лабораторию, и меня послали туда.
Я сделал сильный передатчик-приемник, и вдруг получилась слишком большая обратная связь, сильное звуковое взаимодействие. И оказалось, что когда изменяется емкость на расстоянии движущейся руки, происходит и изменение высоты звука. Я сразу попробовал на этом звуке сыграть рукой. Это и был момент изобретения».

Вот как Термен описывает встречу с Лениным: «Сигнализацию я придумал показать так: присоединили охранную систему к большой вазе с цветком. Подойдешь к вазе на расстояние около метра — раздается громкий звонок. ... Я очень волновался. Боялся: вот придет сейчас Ленин, большой начальник, и станет ругаться, что мы приехали слишком рано. Вдруг сказали: “он идет!”. Вместе с Владимиром Ильичом — человек 10 с этого собрания, где они были. Боялся я Ленина напрасно: он оказался очень симпатичным человеком, который отнесся ко мне как к сыну. ... Я сначала им изложил принципиальную схему устройства сигнализации, потом попросил, чтобы включили емкость и кто-нибудь подошел к вазе. Сигнал получился. Все зааплодировали. В это время один из военных¹ говорит, что все это совершенно неправильно... военный взял шапку теплую, надел ее на голову, обернул руку и ногу шубой и на корточках стал медленно подползать к моей сигнализации. Оказалось все же, что сигнал снова получился. Все опять зааплодировали. Ленин тогда сказал: “посмотрите, какие у нас военные: электричества до сих пор не знают, как же это так?”

Потом все ушли, мы с ним разговаривали наедине, и он расспрашивал, где и над чем я работаю, какие у меня идеи, об астрономии, о микромире, высказывал свои предположения о том, как устроены у человека клетки мозга.

И опять я удивлялся, как он хорошо схватывает суть дела. ... Когда мы с ним прощались, мне хотелось его расцеловать, такое сильное впечатление он произвел.

К этому времени главной идеей моей стала борьба со смертью. Я штудировал работы по исследованию жизни клеток животных, захороненных в вечной мерзлоте. ... А потом умер Ленин. Как только я узнал об этом, то принял решение: Ленина надо похоронить в мерзлоте, а через несколько лет я его восстановлю!..

Оказалось, что мозг и сердце Ленина доктора уже извлекли, поместили в банку, залили спиртом и таким образом убили все клетки. Я был сильно огорчен. Мне казалось, что, заполучив тело Ленина, мы, на том уровне науки, смогли бы разобраться, в чем дефект того или иного органа человеческого тела. Я был готов к этому».

Во время гастрольного турне заграницей Термен получает из Америки заказ на 2000 терменвоксов и незамедлительно же — разрешение на поездку: «В действительности я получил сразу две командировки: от военного ведомства и от министерства культуры». Жена его приезжает в Нью-Йорк позже, поступает в медицинский институт и живет в 50 км от Нью-Йорка. Два раза в неделю они встречались. «... а потом в один прекрасный день пришел ко мне молодой человек с немецким акцентом, с просьбой от него и от моей жены оформить развод с нею. ... Впоследствии я получил по почте журнал и в нем — приглашение вступить в какое-то фашистское общество, организованное в Америке. В статье, напечатанной в журнале, было написано, что жена советского профессора Термена уже является членом этого общества, а он пока отказывается, должно быть, по той причине, что он еврей и что жалеет денег. ... Этот журнал попал и в наше представительство в Америке. Меня вызвали туда и предложили официально развестись с женой».

Знаменитый изобретатель и музыкант, к тому же изрядно разбогатевший на своем изобретении, становится вхож в высшее общество и научные круги — очень удобное положение для агента разведки: «Конечно, удавалось узнавать требуемое, однако, задания казались мне простыми: например, имеется самолет номер такой-то, говорят, нужно узнать диаметр глушителя. Зачем это нужно, мне было непонятно. Большинство вопросов, которые мне поручались, были несущественными. Раз в неделю два-три юноши одновременно приглашали меня в маленький ресторанчик, мы садились вместе за стол, и там я должен был им рассказывать всякие секретные вещи. Чтобы я не скрыл чего-нибудь, я обязательно должен был выпивать, сразу, по крайней мере, два стакана водки. Мне совсем не хотелось пить, и я стал выяснять: как же тут быть? И выяснил, что если съесть примерно 200 граммов масла, после этого спирт не будет действовать. И вот, когда мне надо было на встречу с ними идти, утром в этот день я съедал меньше, чем полкило, но все ж много масла».

Через некоторое время Термен женится на чернокожей балерине Лавинии Вильямс, что закрывает ему доступ во многие дома высшего света и не вызывает особой радости у «военного ведомства». Дальше версии расходятся. Как утверждают американцы, он был похищен из собственной квартиры и под чужим именем вывезен в Советский Союз. Петрушевской же Лев Сергеевич рассказал следующее: «Я решил, что съезжу на какое-то время домой, а дела своего в Америке бросать не буду. Четверть капитала взял с собой. В последний день Лавинии отказали в выезде...

Пошел в военное ведомство, потом ходил еще в разные другие учреждения, просил найти мне работу, потому что мне сразу сказали, что в Америку я больше не вернусь. Потом пришел ко мне в гостиницу человек с толстым портфелем, сказал, чтоб я не волновался, работа найдется. И прямо сейчас мы с ним поедем выяснять все это. Мы поехали куда-то на автомобиле — и приехали в Бутырскую тюрьму. Через неделю сказали, что скоро будут меня допрашивать... Ну, меня вызвали. Пришел офицер. Поздоровался со мной, но не подал руки. Сказал, что допрос будет официальный. Он будет спрашивать, а я — стоя — отвечать. Повторяться процедура будет примерно 4 раза в неделю. У меня не было скверного впечатления. В свободное время я сидел у себя в камере, читал Лидию Чарскую... Прошло немало времени, наконец меня и еще около 200 человек собрали вместе и объявили, что отправляют на дорожное строительство в Сибирь.

...Заключенными при этом нас не называли. А это был 1939 год. ... Посадили в товарный поезд. В вагонах были сделаны три полки такой ширины, что на каждую ложилось по 9 человек. Довезли до Магадана. Поскольку я инженер, мне было велено возглавить бригаду, человек двадцать. Поговорив с людьми, я понял, что выбирать придется из уголовников — политические ничего делать не хотели. ... На горах наверху были камни, их надо было сверху сносить и ровно стелить на дорогу. Я предложил положить доски и сделать нечто вроде рельсов. Нас тогда премировали, увеличили раза в три количество еды, которую нам давали.

Уголовники меня благодарили, были довольны. Потом пришло распоряжение перевести меня в другое место... Поехали опять в Москву. ... По приезде повезли в какой-то большой дом, поднялись в приемную на пятом этаже. ... Это была секретная лаборатория Туполева, где работали одни заключенные. Нет, “шарашка” — это слово мне не знакомо. Мы говорили: “лаборатория”. В цехах и отделах стояла охрана, жили тут же. Я делал вещи, связанные с локацией. Месяца через 3-4 всех летчиков-специалистов отослали кого куда, лабораторию из-за опасности перевели в Омск. А меня опять послали в другую лабораторию, по ведомству НКВД, под Москвой. Я работал там над новой аппаратурой для подслушивания в кабинетах заграничных посольств. Это устройство наводилось на оконные стекла, и по их колебаниям можно было определить, что внутри говорят. Правда, все как-то не получалось ни одной хорошей политической записи — люди обычно разговаривали о хозяйственных вещах.

В этой лаборатории я проработал всю войну. А в 1946-м подошел срок освобождения. Я еще был заключенным, когда меня представили на премию, и сам Сталин удвоил ту сумму, которая мне предназначалась. Меня освободили, но я решил остаться работать в лаборатории КГБ. Дали мне квартиру в новом доме на Ленинском проспекте, сразу с мебелью. Женился в 1947 году, жена была много моложе меня, работала тоже в учреждении, близком КГБ.

Тогда все находились под подозрением, и Сталин тоже был под подозрением. Когда он был главой правительства, правительство² само одновременно следило за всеми — и за ним тоже. Секретно у него дома и в кабинете было установлено подслушивающее устройство. У меня в лаборатории была аппаратура по улучшению качества звукозаписи. И мне давали на улучшение некоторые записи, которые делали в квартире Сталина. О нем говорили, будто он полусумасшедший и так же дома себя ведет. Но по записям постоянной слежки, которые я слышал, у меня такого впечатления не было. Так, были записи в то время, когда он подписывал бумаги по поводу казней. У меня создалось впечатление, что он был довольно покорный, равнодушный человек: когда ему давали эти списки, он подписывал их без колебаний...

КГБ было хорошее учреждение, и люди там были хорошие. Жаль только, что время от моей изобретательской работы отнимали всякие глупости. Якобы на Западе придумали устройства для определения, где находятся летающие тарелки, и, чтобы узнавать, кто и зачем их запускает, нам тоже надо было биться над подобными устройствами. Потом — якобы американцами создана аппаратура по передаче мысленной энергии (причем агрессивной) на далекие расстояния — и снова бейся!..

Я понимал, что это жульничество, а отказаться нельзя — и однажды я решил, что лучше не заниматься этим, а уйти на пенсию. Я и ушел — в 1966 году».

Вот так Лев Сергеевич видел свое время и себя в нем... Или все еще боялся дать волю эмоциям. Он признавался американцу Стивену Мартину в 1991 году (!), что все еще боится «Kaga Bay», то есть КГБ, что Стивен принял за какой-то залив на юге.

Термена, о котором на Западе с 38-го года никто не слышал, «откопали»: в 1989 г. он посетил Буржский музыкальный фестиваль во Франции, спустя два года совершил ностальгическое путешествие в США. В фильме, снятом Стивеном Мартином во время этой поездки, запоминаются кадры, когда престарелый маэстро растерянно идет по Манхэттену, с трудом узнавая места, где прошли десять лет его жизни. Поездка в Америку была не последним его путешествием за границу. В 1993 г. он побывал в Нидерландах на фестивале «Ш?нберг-Кандинский». «Я потому такой живучий, — любил говорить Лев Сергеевич, — что моя фамилия наоборот читается “не мрет”».

Термен умер 4 ноября 1993 г. в 97-летнем возрасте. Так совпало, что кончина изобретателя случилась через день после показа по британскому телевидению фильма С. Мартина «Электронная Одиссея Льва Термена».

————————

«Обсудить, нельзя ли уменьшить караулы кремлевских курсантов посредством введения в Кремле электрической сигнализации?» (Ленин — Л.Троцкому) «Радиосторож» был применен впо-
следствии — в Государственном хранилище драгоценностей, Эрмитаже, Госбанке.

В 1926 г. Терменом был представлен опытный образец прибора беспроволочного «дальновидения» — телевизионной установки. Изображение воспроизводилось на экране со сторонами около 0.5x0.5 м.
(в других странах аналогичные опыты велись с экранами размером с открытку, а то и со спичечный коробок). Термен одним из первых применил оригинальную зеркальную развертку, что позволяло вести передачу не из темного помещения, где обычно устанавливался контрольный объект, а в условиях естественного освещения. Причем объект мог быть подвижным.
Иоффе был доволен: «Открытие Л. С. Термена — огромного и всеевропейского масштаба!»
Первым интерес к телевизору Термена проявило командование Красной Армии. Как раз здесь объяснение тому, что имя Термена выпало из общепризнанного перечня пионеров телевидения: его изобретение было засекречено.

После проведения Ялтинской конференции пионеры вручили в «Артеке» послу США Авереллу Гарриману подарок — панно с изображением американского герба из ценных пород дерева. Туда вмонтировали небольшой цилиндр с мембраной внутри и металлическим стержнем снаружи. Это ноу-хау назвали «Буран».
Американцы почти восемь лет не могли обнаружить канал утечки информации из посольства. Еще несколько лет они пытались понять технологию изготовления «жучка» и были вынуждены обратиться за помощью к более «мозговитым» англичанам.

Имя Льва Сергеевича Термена многие москвичи впервые услышали летом 1997 г. во время празднования 850-летия Москвы. Жан Мишель Жар, сотворивший вблизи Московского университета фантасмагорию музыки и света, объявил, что исполняет свои произведения на электронном музыкальном инструменте, изобретенном Терменом. Спасибо заезжему маэстро. Может быть, теперь отечественные любители современной музыки смогут узнать «голос Термена» в саундтреке к диснеевскому фильму «Алиса в стране чудес», диске Лед Зеппелин «Любовь Лотты», композиции группы Бич Бойз «Хорошие вибрации».
«Отец музыкального синтезатора» Роберт Муг назвал Термена гением. Но, видно, такова уж особенность жизни российских гениев, что вокруг них творится особенно много злодейства. (В.П. Борисов)

---

¹По некоторым версиям этим военным был Сталин. «Я-то его сразу простил, — говорил Термен. — А вот простил ли он меня? Это было еще одной причиной, почему я по своей воле не вернулся из Америки».
²Под «правительством» подразумевался Берия

Добавление комментария

Поля, отмеченные * , заполнять обязательно * Подписать сообщение как  Имя  без пароля (гостевой вход)  Ник  Пароль  Войти?        Зарегистрироваться  Забыли пароль? * Текст  Показать подсказку по форматированию текста