БС"Д
Войти
Чтобы войти, сначала зарегистрируйтесь.
Главная > Мигдаль Times > №64 > «Если можно будет опять начать с Одессы...»
В номере №64

Чтобы ставить отрицательные оценки, нужно зарегистрироваться
+4
Интересно, хорошо написано

«Если можно будет опять начать с Одессы...»
Ростислав АЛЕКСАНДРОВ

К 125-летию со дня рождения Владимира (Зеева) Жаботинского

ИзменитьУбрать
(0)

Историю ни в коем разе нельзя изменять, исправлять, переписывать, выворачивать наизнанку, ставить с ног на голову и еще черт знает, что с ней проделывать в угоду кому- и чему-либо. Но историческую справедливость восстанавливать нужно непременно, и чем раньше, тем лучше, а если уж не получилось раньше, так хотя бы позже.

В 2000-м году к 120-летию со дня рождения Владимира (Зеева) Жаботинского в Одессе двумя изданиями сразу впервые напечатали его роман «Пятеро». По причине всеизвестных горестных обстоятельств эта книга, поэтичная, страстная, лиричная, мудрая, романтичная, веселая и грустная, как сама Одесса, десятки лет оставалась неизвестной землякам автора. И это тем более обидно, что в многотомной литературной летописи нашего города не так уж много найдется произведений, написанных с таким глубинным пониманием его и такой безудержной к нему любовью.

Иной раз и вовсе приходит на ум шальная мысль о том, что автор и затеял-то этот «рассказ из быта прежней Одессы» исключительно ради того, чтобы наконец или напоследок объясниться в любви «веселой столице Черноморья», где спускалась к порту лестница «шириной с широкую улицу», отводили душу в Городском театре с «красным бархатом кресел и барьеров», а после спектакля — в пивном заведении Брунса в глубине просторного двора дома Вагнера с воротами на Екатерининскую, Ланжероновскую и Дерибасовскую, где, подтверждая репутацию европейского города, испокон веку сидели за столиками менялы на углу Ришельевской и Дерибасовской, бытовала «южная привычка считать улицу домом», распевали озорные песенки, ели, вернее, кушали восхитительного вкуса житный хлеб с брынзой, сирень называли бузком, арбуз — кавуном, а креветки — рачками...

Жаботинский вслушивался в воспоминания, как в далекую музыку, и, не нарушая законов жанра, не перешагивая границ творческого замысла и оставаясь в рамках сюжета, облекал их в форму миниатюрных новелл о студентах — благодарных и восторженных завсегдатаях галерки, анархистах, превратившихся в самых заурядных налетчиков, цвете воды Черного моря и его обрывистых глинистых берегов, названии Хаджибейского лимана, изумрудных ящерицах, шуршавших в теплой траве, летнем колорите 10-й станции Большого Фонтана, заветном уголке на Ланжероне, деревянных уключинах тяжелых одесских плоскодонок, особняке Литературно-Артистического общества, в котором теперь расположен Литературный музей, тихой прелести Пушкинской, сверкающих золотом вывесках Ришельевской, греческих кофейнях Красного переулка...
Все это занимает не более десятой части текста, но сделано так изящно и мастерски, что роман «наполнен» Одессой, как теплым майским вечером когда-то по самые крыши была наполнена ароматом акации тихая Базарная улица, на которой родился автор.

Белую акацию когда-то «пригласили» к нам из самой Италии, и она прижилась на благодатной одесской земле. Так и люди разных стран и кровей пришли сюда и, не в пример неудачливым строителям Вавилонской башни, придумали себе, как написал Жаботинский, «наречие Фонтанов, Ланжерона, Пересыпи и Дюковского сада» и возвели город, в котором зеленая лента Французского бульвара пролегла вдоль морского обрыва, Еврейская и Греческая улицы пересекают Польскую и Итальянскую, позже наименованную Пушкинской, а Малая и Большая Арнаутские вольготно тянутся к Молдаванке, где Запорожская «впадает» в Болгарскую.

ИзменитьУбрать
(0)

В этом и была, пожалуй, сама суть и сущность Одессы, первейшая ее достопримечательность, которую Жаботинский сумел высветить мудро и весело: «И над лестницей... Дюк протянул руку и тычет в приезжего пальцем: меня звали дю-Плесси де Ришелье — помни, со всех концов Европы сколько сошлось народов, чтобы построить один город... Десять племен рядом, и все какие, на подбор, живописные племена, одно курьезнее другого: начали с того, что смеялись друг над другом, а потом научились смеяться и над собою, и над всем на свете, даже над тем, что болит, и даже над тем, что любимо.
Постепенно стерли друг о дружку свои обычаи, отучились принимать чересчур всерьез свои собственные алтари, постепенно вникли в одну важную тайну мира сего: что твоя святыня у соседа чепуха, а ведь сосед тоже не вор и не бродяга; может быть, он прав, а может быть, и нет, убиваться не стоит».

Спектакль можно хорошо сыграть и в однотонных сукнах. Но автору нужны были красочные декорации многоликой разноголосой Одессы, в которой только и могли сложиться судьбы главных героев и действовать многочисленные персонажи романа, чьи прототипы однозначно не проследить, за исключением, разве что, писателя Лазаря Осиповича Кармена и его старшего собрата по профессии Александра Митрофановича Федорова, которому Жаботинский был обязан началом своей журналистской карьеры.

Роман написан от первого лица, и этот литературный прием позволил автору не вкладывать свои слова в уста действующих лиц, а напрямую обратиться к читателю. Иван Алексеевич Бунин утверждал, что «всякое произведение у любого писателя автобиографично в той или иной мере». Если, помимо многих черт, обстоятельств, деталей и фактов принять в качестве такой меры не угасшую за годы разлуки нежную любовь к своему родному городу, то роман «Пятеро» без зазрения совести можно считать автобиографичным до исповедальности.

Жаботинский был увлеченным, энергичным, бескомпромиссным человеком идеи, цели и дела, во имя чего находил в себе силы и мужество порывать со многим, за исключением одной лишь Одессы: «Глупая вещь жизнь... только чудесная: предложи мне повторить — повторю, как была, точь-в-точь, со всеми горестями и гадостями, если можно будет опять начать с Одессы». Такое не для красного словца было написано и не единожды повторено, хотя роман не сочинен единственно ради того, чтобы преподать урок одесского патриотизма. И тому, у кого в груди не обкатанный морскими волнами голыш с ланжероновского пляжа, трудно читать эти признания без предательского комка в горле: «...В Рим когда-то был влюблен, и долго, но и это прошло. Одесса другое дело, не прошло и не пройдет»; «...На днях я видел в американском Ричмонде небогатый, уездный тамошний Капитолий, немного похожий на нашу Думу, и час после того ходил сам не свой»; «Посидеть бы теперь на массивах полчаса; я бы и крабов не стал беспокоить: только посидеть, свесив босые ноги, прикоснуться, как Антей, к земле своего детства»; «...Подъезжая к Раздельной, я уже начинал ликующе волноваться. Если бы сегодня подъезжал, вероятно, и руки бы дрожали».

Жаботинский отстучал эти щемящие сердце слова на своей старенькой пишущей машинке в начале 1930-х годов, когда уже точно знал, что никогда к Одессе не подъедет, ни по железной дороге через Раздельную, ни морем мимо Фонтанов, Аркадии и Ланжерона, разве что в глубине истосковавшейся по ней души надеялся когда-нибудь возвратиться книгой. Потому так свободно и раскованно написан роман «Пятеро», по его собственным словам, не для приезжих, как называл обиженных судьбой, коим не выпало счастье родиться тут, а для земляков, которым не нужно объяснять, что есть Раздельная, где находится кафе Фанкони, какой вкус имеют бублики семитати, чем отличается шарлатан от шалопая, а шалопай от шмаровоза, кто такой лапетутник и почему ласковое имя «Сережа» произносят исключительно как «Серожа»...

Это неведомо, правда, многим теперешним землякам автора, что, впрочем, легко поправимо усердными комментаторами. Но никакие комментарии не потребны, чтобы лишний раз подумать о том, как в пересчете на простую человеческую удачу несказанно повезло тому, кто в любую желанную минуту может «пройти себе» по улицам, переулкам, мостам, спускам и лестницам города своих предков и юности, большой литературы, великолепной музыки, прекрасных женщин, спасительного жизнелюбия, неиссякаемого юмора, Черного моря и белой акации... И, в зависимости от того, куда повернул он свою судьбу, взгрустнет читатель-земляк или возрадуется, но нигде, никогда и никуда уже от этого не денется и ни на кого не переложит, потому как «одесский ген» если и можно выделить, то пересадить никак не получится. Такой город...


Добавление комментария
Поля, отмеченные * , заполнять обязательно
Подписать сообщение как


      Зарегистрироваться  Забыли пароль?
* Текст
 Показать подсказку по форматированию текста
  
Главная > Мигдаль Times > №64 > «Если можно будет опять начать с Одессы...»
  Замечания/предложения
по работе сайта


2024-03-29 06:08:15
// Powered by Migdal website kernel
Вебмастер живет по адресу webmaster@migdal.org.ua

Сайт создан и поддерживается Клубом Еврейского Студента
Международного Еврейского Общинного Центра «Мигдаль» .

Адрес: г. Одесса, ул. Малая Арнаутская, 46-а.
Тел.: (+38 048) 770-18-69, (+38 048) 770-18-61.

Председатель правления центра «Мигдаль»Кира Верховская .


Всемирный клуб одесситов Dr. NONA Jerusalem Anthologia